Русанов - Владислав Корякин

Обычно начало маршрута сопровождается массой непредвиденных мелких случайностей. Каждый новый участник по-своему приспосабливается к новой обстановке, стараясь «вписаться» в нее и одновременно уясняя свое место в грядущих событиях. Все, как в любом новом коллективе на материке, не считая окружающей обстановки, которая не прощает многого из того, что сходит с рук где-либо в средней полосе России. Все точно так же происходило и в этом плавании, когда Русанов впервые отвечал не только за его результаты, но еще за доверившихся ему ненцев, у которых он сам многому научился за две прошедшие экспедиции. Хотя на пути к цели — полуострову Адмиралтейства — было не до науки, она оставалась в его мыслях постоянно — наукой ему предстояло заниматься много (причем сколько понадобится) уже при возвращении к «стану» экспедиции. Именно тогда он впервые оценил недостаток такого похода туда-обратно, когда одно направление движения выходило «холостым», то есть без наблюдений. В будущем он старался избегать подобных ситуаций.

Однако условия похода не способствовали исследованиям. Вот отрывки из дневника Русанова для характеристики морской стихии на траверзе мыса Черницкого: «Кажется, я никогда не видал таких огромных и таких яростных волн. Но как красивы эти призрачные, сине-зеленые водяные чудовища с их развевающимися косматыми белыми волосами из морской кипящей пены.

И самоеды, и я утомились: уже почти сутки плывем мы, не выходя из лодки. Теперь дует хороший попутный ветер с туманом. Страшно холодно. Термометр показывает 4 выше нуля, ветер пронизывает одежду, брызги волн леденят лицо и руки. Туман спустился и наконец совсем лег на волны. Стало ничего не видно, кроме замкнутого узкого круга бушующих волн. Мы, однако, быстро идем по компасу к северу под всеми парусами. Окутанный туманом берег давно пропал из виду. Но мы верно идем вдоль берега: это доказывает шум прибоя, то отдаленный, то сильный, словно пушечный выстрел. Попади наше старое, с разбитым килем суденышко в этот прибой, и я уверен, что оно разбилось бы в щепки» (1945, с. 117). О собственной судьбе, как и остальных, ни слова… Еще одно новое обстоятельство — Русанов впервые столкнулся с волнением на открытых морских акваториях: в 1907 году он плавал с ненцами только по Маточкину Шару, а в 1908 году с французами — в Карском море, где волнение умерялось льдом. Здесь же дело обстояло иначе.

В таком же тумане в ночь с 25 на 26 июля он вывел свое суденышко к мысу Спидилл на полуострове Адмиралтейства, тому самому, где в 1676 году капитан Джон Вуд после крушения судна устроил для своего экипажа грандиозную пьянку, пытаясь хоть таким образом решить проблему Северо-Восточного прохода. Увы, не только славными подвигами известны полярные мореходы…

Кое-как определившись по столь памятному у полярников ориентиру, Русанов сменил курс на восточный и утром

26 июля стал лагерем в заливе Садовского. «Сильная усталость и бессонная ночь взяли свое, — сообщает русановский дневник, — и я заснул на камнях, в мокрой одежде, прежде чем была поставлена палатка и готов чай. Самоеды, набрав сухих, давно выброшенных морем дров, развели костер и разбудили меня, когда закипел чайник и сварился суп из пингвинов. (Так Русанов неправильно называет новоземельских кайр, внешне напоминающих антарктических пингвинов. — А К.) Как вкусен показался нам этот слегка отдающий рыбой суп и горячий ароматный чай» (1945, с. 117–118). В опубликованных отрывках из личного дневника исследователя присутствует все — от духовных поисков и полета интеллекта до деталей полевого, не слишком уютного быта, но такова экспедиционная жизнь в своей триединой сути — духовной, интеллектуальной и элементарно мускульной.

Дальнейшие события в отряде отражены в экспедиционном отчете так: «26, 27 и 28 июля Русанов делал экскурсии на горы, прилегающие к полуострову Адмиралтейства, и в глубь острова, причем 28 июля вышел из залива Садовского в Машигину губу» (1945, с. 115), ту самую, что миновал в шлюпке несколько дней назад. Пока он, вооружившись самыми необходимыми инструментами и минимумом провизии, в одиночку изучал окрестности, сопровождавшие его ненцы отдохнули и теперь морем направились к Машигиной губе, которая преподнесла исследователю неожиданный сюрприз. Но прежде остановимся на его достижениях в северной части маршрута, которых оказалось немало.

Во-первых, он первым разгадал загадку превращения острова Адмиралтейства в полуостров, отметив, что «этот низменный и плоский полуостров, бывший во времена одного из первых и наиболее известных исследователей Новой Земли голландца Баренца (в конце XVI века) островом, соединяется (теперь. — В. К.) с Новой Землей столь же низменным и широким перешейком, покрытым ледником» (1945, с. 115), который Русанов назвал Низким. Самое главное сказано — ледник сыграл свою роль в процессе причленения острова к Новой Земле, тем более что завершение этого процесса в XIX веке наблюдали русские моряки Литке и Пахтусов.

Во-вторых, Русанов составил подробное описание побережья, целиком включенное в первую лоцию Новой Земли, изданную в 1930 году известным полярным гидрографом Н. И. Евгеновым.

Что касается непосредственно геологических результатов шлюпочного маршрута, то породы, слагающие полуостров Адмиралтейства, он описал как «палеозойские сланцы с развитыми молодыми четвертичными отложениями со следами каменного угля» (1945, с. 196). Разумеется, проблема топлива для будущих новоземельских поселенцев имела важнейшее значение, и на протяжении ряда экспедиций Русанов пытался ее разрешить, пока на основе как теории, так и практики исследований не доказал невозможность существования здесь углей в количестве, способном обеспечить новоземельцев. Однако пока все находки и самые предварительные выводы — лишь фрагменты будущей мозаики, которую еще предстоит создать.

В Машигиной губе, которую Русанов обследовал с 29 июля по 1 августа, были получены результаты первостепенной важности. Обогнув на шлюпке мыс Борисова с покосившимися поморскими крестами на островке поблизости, было решено стать на якорь на берегу одной укромной бухточки, откуда Русанов, не теряя времени, отправился в очередной маршрут вокруг горы на полуострове, отделяющем Машигину губу от современного залива Мурман, со склонов которой обнаружил странные отличия в куту губы как от карты 1896 года, так и от описаний предшественников — Моисеева и своего коллеги геолога В. Н. Вебера, посетившего эти места с ледоколом «Ермак» в 1901 году. Отмеченных ими «ледяных скал» в так называемой Машигиной Ледянке Русанов не увидал, и это показалось ему странным.

На следующий день шлюпка осторожно направилась на восток Машигиной губы, замыкавшейся характерной скальной зубчатой стеной, очертаниями гребней напомнившей Русанову Альпы. Посредине эту каменную громаду прорывал сравнительно узкий пролив, в который и устремились наши мореходы, с тревогой и интересом ожидая очередных новостей от, казалось бы, уже известного побережья. И они не замедлили объявиться — вместо стены льда в южном куту Машигиной Ледянки к востоку обозначился еще один совсем узкий пролив с полверсты шириной, справа с ледяным фронтальным обрывом неизвестного ледника и грудами моренного материала в виде конусов. Непрерывное нагромождение морен, сплошной вал камней и валунов в потеках грязи тянулись и слева по северному берегу. Разворачивавшаяся перед исследователем панорама, на которой ни разу не останавливался взгляд человека, становилась ему понятной — ледники, перекрывавшие пролив всего только восемь лет назад, теперь отступили, освободив узкую полоску воды, по которой теперь тут и там свободно дрейфовали бирюзовые айсберги. Последнее обстоятельство он отметил не случайно — в будущем проливом могли пользоваться более крупные суда, чем его шлюпка. Время от времени с фронтов ледников справа в воду отваливались небольшие айсберги. От одного вида такого обвала людей в шлюпке бросало в дрожь, но масса мелких ледяных обломков, колыхавшихся с тихим звоном по мере приближения гребня к шлюпке, гасила волну.