Тайны русских волхвов. Чудеса и загадки языческой Руси - Александр Асов

– А ветер с моря заходит. Во-о-он рябь…. – Ромка по прозвищу «Галс» приложил ладонь козырьком к глазам и опечаленно вздохнул.

Томившийся у причала тучный гражданин теребил кепочку в руках, мялся, с сомнением щурил близорукие глаза в сверкающую даль. Над утренним морем висело розоватое перекрученное облако, живо напомнившее ему чучхелу (А и в самом деле… что-то такое… Нет, определенно там блики… рябит…).

– Но ведь у вас – объявление, прока-ат… – протянул он с надеждой в голосе.

– Ну и что же что объявление? – Рома снова заложил руку за голову. – Но по утреннему бризу выходить… как раз в мол впечатает! – Рома присвистнул и показал двумя пальцами шагающего человечка. – Идите… поищите другие яхты! Была еще охота рисковать! Да даже если и выйдешь… Ра-а-аз! И на камни бросит! Вот там, справа, под водой очень нехорошие скалы… Сколько яхт побилось… в мелкие щепы! – Ромка скорбно покачал головой. – Вот так вот выходят; кляк-мляк, что нам ветер? Нам, де, море по колено! А ветер их на скалы и бросает! А там-эть и впрямь по колено! Дальше что, а? А дальше – хрясь! То-о-онем!

И тут Галс кивнул на догнивающий рядом баркас с разломанным бортом.

– Вот пожал-ста! Баркас – атас! Ему что правый, что левый галс!

Когда у Ромки нет желания, донимать его – себе дороже. Всегда жди неприятность: то вдруг ветер не с той стороны зайдет, то волна велика… А он будет полеживать на песочке и пальцем не шевельнет.

Но вообразим другую картину – ветерок легок и свеж, будто из-под облачка машут опахалом, и приятно сквозь полуопущенные веки смотреть на лиловый хребет, подступивший к бухте, по коей лепестками цветов разбросаны паруса яхт и виндсерфингов… А рядом раскачивается чаечкой, просится в море его яхта, привязанная канатом к причалу…

И представим далее, что со стороны порта, где разбиты цветники, пахнуло розами и жасмином… Тогда-то и происходит вполне обыкновенное и то и дело повторяющееся чудо: неожиданным порывом с ближайшей клумбы срывает и переносит на причал платьица-бутоны (невесомые платья, сшитые явно из лепестков, бутонов, опрокинутых вниз, – из-под них выглядывают тычинками стройные ножки…).

Разумеется, тогда погода улучшается!

Ромка подает руку, и цветы, ахая, прыгают на качающийся борт яхты.

– Ах-ах! А… мы не перевернемся?

– Что вы! Э… Разве это волна? В легкий бриз выходить – милое дело! Да… и он вот-вот стихнет – смотрите: во-о-он рябь!..

Рома отдает швартовы, выбирает якорь, – яхта медленно отваливает от берега. Он бросатся к фалам и подымает стаксель. Железное кольцо с углом стакселя летит вверх по тросу. Стаксель вбирает в себя ветер, выгибается – и яхточка не спеша, плавно качаясь, оставляя за собой тающий на воде клин, разгоняется.

Ветер явно крепчает, – несмотря на предсказания Ромы. Он набирает силу, резкими порывами перебрасывает парус.

– Э-эх! Хороший ветер! Кто ж и выходит в штиль! – Он подмигивает бутонам, закручивает ус. – А что? Подымем и грот! – Рома выбирает гротофал и грот, гремя, взлетает вверх.

Яхта заскользила веселее, накренилась, так что вода поднялась вровень к борту. И яхта боком, чуть не черпая, запрыгала с волны на волну, – одну протаранила, обдав брызгами взвизгнувших девиц.

– Мелисема… мелисема… – запевает Рома какую-то греческую песню, из которой он знает пару слов, да зажигательный мотив… – Это я пою по-гречески! Похоже? И разве я не вылитый Одиссей?.. Опа-опа, та бузуки… изма, изма сарастуки!

– А Пенелопа у Одиссея есть? – спросил вдруг цветок постарше – темный, томный тюльпан. Второй цветок – молоденькая, в белых кудряшках, астра, прыснула смехом, уткнулась в плечо подруге.

– Э-а… Зачем спрашиваете? Если и есть Пенелопа, все равно она будет ждать… Даже если Одиссей где-то в Тмутаракани загостился у Цирцеи! – Он подмигнул тюльпану. – Или там у прекрасной Калипсо… – Он улыбнулся и астре.

И тут Ромка раскурил капитанскую трубку и стал дымить, словно пароход.

Рядом пролетел на доске виндсерфинга, высоко взлетая на волне, выгнувшись длинным, черным от загара телом, местный жиган Гена. Он пересек курс у самого носа и крикнул через плечо:

– Эй! Галс, закладывай галс, а не за галстук! А где твои дизель-шкоты?!!

– Эть, жухлявый жихарь! – буркнул в нос Рома. – Вот попадет в тень от паруса, встанет, я ж его и расшибу! Да кто ж так близко…

Рома выбил промокшую трубку и, снова закурив, пустил дым в пышные, неотразимые усы. Яхта же шла, качаясь на волнах; сидящие на ней видели: качается не только яхта, но и весь мир – бухта, море, горы, – от этого кружилась голова, будто раскачиваешься одновременно на качелях и кресле-качалке…

Впереди показалась яхта Митрича, старого морского волка, точнее не волка, а медведя – судя по его фигуре и волосатой груди.

– А вот кого мы сейчас!.. – обрадовался Рома и стал колдовать со шкотами. – Так… так… А мы его бабочкой! – Рома поставил стаксель и грот бабочкой – паруса захватили ветер с обеих сторон.

Яхта потянулась, полетела быстрее, а Митрич, разомлевший, задремавший на солнце, почти остановил свою яхту, стаксель у него болтался тряпкой.

Когда яхта Галса на хорошей скорости пронеслась мимо Митрича, Ромка не удержался, снял шляпу и поставил ее на ветер, – это яхтсменский жест: смотри, мол, – под шляпой иду! Мальчишество, конечно, но – разве удержишься?

Митрич подпрыгнул, так что корма его яхты глубоко окунулась, кинулся к шкотам. Ну, теперь держись! Паруса-то у Митрича поболее, да корпус легче…

Эх, помогай, Морской бог! Так-так… Что ж теперь делать? Рома щурит глаза, прикидывает: там, вроде, ветер сильнее, вот его бы поймать…

Ага! Начавший было догонять Митрич, снова отстал, попав в безветренную щель, его паруса заполоскали. Мирич заложил галс, поймал ветер…

– Эй, капитан!.. – тронула Рому за руку девушка-тюльпан. – Смотри-ка, он что-то тебе показывает, кричит.

Рома обернулся… Митрич в самом деле кричал и размахивал руками, но – что, за ветром было не разобрать. Рома огляделся – и тут он все понял. В бухту уже вошла, поднявшись на ножках, напоминая гигантское насекомое, комета. Она шла на хорошей скорости своим курсом к главному причалу порта. Впереди, как раз на ее пути, спиной к комете стоял Генка.

Митрич сделал поворот и пошел в ту сторону. Рома достал ракетницу, поднял – раздался выстрел, ракета полетела вверх. Услышав выстрел, Генка обернулся, испугался, хотел селать поворот, но, видимо, поспешил – и выронил парус.

Издалека показалось, что комета накрыла его, Рома даже закрыл глаза, но когда открыл – увидел, что Генка стоит на прежнем месте и уже пытается поднять парус, а комета тормозит, разворачивается на подходе к порту.

– О, Морской бог… чуть не поседел! Пороть таких, а им паруса дают!.. Опа, опа та бузуки… Выпалить бы из базуки!…

Рома повел яхту вокруг бухты. Мимо проходили берега с домиками, пансионатами, утопавшими в зелени, с причалами, на коих за голыми телами не видно было песка.

Ветер постепенно стихал, пришлось опустить стаксель, медленно идти под одним гротом, который при заходах ветра перебрасывался то в одну, то в другую сторону, грозя сбить размечтавшегося тяжелым гиком.

Девушки легли впереди, у самого носа, они скинули лепестки и загорали – ничего так, приятный обзор по курсу яхты образовался… Судя по всему, они решили во что бы то ни стало сегодня сгореть.

Рома тоже прилег, надвинул на глаза шляпу и задремал…

– А жена сейчас на работе, – думал он, – с курортниками преругивается. Вас-де много, а я одна с борщами! А вечером заберет Бориску, прижмет его крохотульку со слезами и начнет – совсем нас папка забыл, не любит… Морякам-де нужно вообще запрещать жениться!.. Ничего-де хорошего из этого не выходит… Пенелопа!.. Да, теперь я понимаю Одиссея: сам, верно, сбежал от жены, сначала на войну, потом, под благовидным предлогом – боги, де, попутали, – стал путешествовать… От иной Пенелопы впрямь на край света сбежишь! И потом – романтика дальних странствий… Э-эх… бросить бы все, и в море! И пойти вокруг шарика! А что… и пошел бы! Ванты укрепил – и пошел… При любом ветре! Встречный, так встречный, попутный, еще лучше – и шел бы так год… А вокруг ни одного человека, ничего, только море, океан… вода-вода-вода…

Ах, море, море! Беспокойная смена настроений, – то вдруг разъярится неизвестно с чего, то стихнет и едва дышит, парит, томится, – то вдруг ощерится под свежим бризом, и яхта летит, прыгает, режет волны… Все резкие краски, крики чаек, пряные запахи, корабли и паруса, все это звало, шептало об островах и пальмах, о солнце, поднимающемся в золотом, розовом тумане, о звездах, пляшущих в бурной ночи, о расстояниях, измеряемых месяцами томительной качки…

…Ветер стих, гик стало пербрасывать из стороны в сторону – его пришлось закрепить, яхта остановилась почти посередине бухты.

– Теперь жди вечернего бриза, – сказал Рома. – Есть не хотите?