Русская фантастика 2015 - Андрей Бочаров

«В этом году треск новогодних хлопушек сильнее, из чего можно заключить, как усилилась тяга к старине».

По невидимым плоскостям поплыли всполохи.

Нежный свет сплетался в узлы тьмы, растягивался, густел.

Он неожиданными, неслышными взрывами вдруг обретал объем.

Первым Кэл узнал Скриба. Скриб улыбался. Привет, Кэл! Почему ты не с нами?

Тревога! Тревога! Кэла пробило испариной… Вон бригадир Маклай. Вон десантники Рот и черный Кокс. А с ними Фест, Скриб, Торстен. В ряду всплывающих видеопортретов Кэл увидел себя. Каким он когда-то был. Глядя на таких парней, понимаешь, что никаким червям, даже пространственным, не изгрызть чудесное наливное яблоко Земли. Рот… Кокс… Возможно, они тоже сейчас где-то на «Сограде». Они тоже сейчас могут видеть себя. Миллионы наночастиц неустанно плодятся в их лимфе и в крови. Десантники – единый организм. Им не надо оборачиваться ни на какой оклик, они в любых обстоятельствах услышат друг друга. Почему же ни Рот, ни Кокс не выходят на связь? Мы же – одно целое. В девонских морях консультант десантников, возможно, и считал бы себя братом ракоскорпионов или панцирных рыб, но они бы его пожрали. И кембрийские тараканы не позволили бы китайцу брататься с ними только потому, что все мы когда-то вышли из сине-зеленых водорослей, из жидкого протокиселя, разбрызганного по Земле, остывающей после родовых пароксизмов.

Но мы – семья! Мы едины!

Кэл всматривался в десантников.

Это что-то вроде отражений, как в зеркале или в тихом водоеме.

Так у парней фишка легла. Китаец может болтать все, что ему заблагорассудится, но наш прямой долг – не брататься с червями, а выжигать пространство-время, зараженное спейсвурмами. Тревога! Тревога! Кэл остро чувствовал запах филзы. «Филза – гадость!» – кричала ему вдова. «Филза – чумовое дело, торч, дрянь, еще и еще раз гадость!» Хлоя смотрела на мужа со страхом, как на настоящего шпиона Чужих. А офицер Сол? Разве, отправляя Кэла на крейсер, он не догадывался, что Рот и черный Кокс могут не находиться на корабле? Нужно наблюдать? Ладно. Пусть будет так. «Мы забросили их на крейсер». Но где они – Рот и Кокс?

«Что может нас радовать? – доверительно бормотал доктор У Пу. Наверное, Аша его вдохновляла. – Линцзе, водяные орехи, цзяобай, черные бобы, дыни. Мы – рыбы, пронизывающие пучину».

Это он, конечно, о войне.

О самой последней, победоносной.

Сейчас он добавит: «Мы раздавим червей!»

Но китаец взглянул на Ашу и сказал: «Разве рыба справится с наводнением?»

Кэл уже не понимал слов. Ужасное темное облачко ужасного нетерпения накрыло его. Он поднялся с кресла и, не глядя ни на кого, стараясь не торопиться, не ускорять шаг, наклонно двинулся к двери. Он не хотел, чтобы зеленовато-серые обрывки филзы появились и поплыли перед ним прямо в баре – перед техниками, барменами, охраной, наконец, перед доктором У Пу. «Мы живем в культурной местности», – слышал он отдаляющийся голос китайца.

«Маклай вернется, расскажет…»

И только в дверях до него дошло: на «Сограде» всё еще ждут когда-то погибший модуль!

………………………………………………………….

Свет! Только свет!

Кэл плавал в нежном сиянии.

Он плавал в бульоне фотонов, как сказал бы доктор У Пу.

А может, он плавал в чудесной материнской плазме; в жаркой топке делящихся частиц разваливались даже протоны, значит, шла миллионная доля самой первой секунды. Котел Большого взрыва работал, пространство-время кипело, но Кэл был пока ничем… так… пепел звезд… хотя и звезд еще не было… На обваренную, оползающую пластами кожу, на багровые рубцы и синие пятна, делающие тело похожим на карту какой-то будущей Румынии, даже намека не было.

Но филза уже была.

Кэл жадно глотал филзу.

Мир был филзой, и Кэл был филзой – пожаром фотонов, пылающим сладостным протокиселем. Он варился в самом себе. Может, всё это снилось, как иногда снятся человеку звезды над головой в секунды самого непристойного восхищения, но будущий десантник уже знал и видел всё, что с ним произойдет. И страдал от боли, от несчастья своей наклонной походки, от громоздкости искалеченного тела, от собственных римских глаз, от несчастий столь быстролётных, что и думать о них не стоило.

Он почувствовал на лбу что-то горячее.

Аша не отдернула руку: «Я думала, ты умер».

Мир продолжал меняться. Он менялся страшно и непонятно.

Аша в черной юбке с высоким поясом смотрелась как черный таракан, вылупляющийся из слизистого ядра. Кэл не знал, как это назвать. У Аши ветвились чудесные многочисленные лапки, клешни, она извивалась, как самый настоящий червь пространства. Волосы – как взрыв, они летели над ней дымным облаком. Кэл не знал, как выглядят спейсвурмы, но может, вот так и выглядят – с короной искрящихся, вставших дыбом волос, в одежде, намертво вросшей в тело. Он всматривался. Он не отводил глаз. Он знал, знал, что все эти перерождения – всего лишь малая часть бесконечной эволюционной лестницы и если наблюдать как можно внимательнее, то можно понять, наконец, все, что не хотел договаривать, чего не договаривал доктор У Пу. Сквозь мокрую шерсть, сквозь зеленоватую оплывающую слизь, из тьмы веков и влажных звездных пожаров снова проглянули глаза Аши. Лицо ее оформлялось, одежда отделялась от тела. Какую-то долю секунды Кэл надеялся, что и с ним произойдет что-то такое, и рыхлая его багровая морда с вываренными глазами станет лицом – благородным, как на плакате, а в тесный кубрик вломятся Рот и черный Кокс, и Рот весело заорет: «Спишь, собака»!

Но вслух он спросил: «Модуль пристыковался?»

Аша кивнула. Ничего от другого мира в ней уже не было.

И сам Кэл чувствовал освобождение. После филзы и короткого крепкого сна он снова был полон жизни. Возможно, теперь он действительно поймет китайца. Почему нет? Десантники не дураки. Им доверяют многое. Даже спасение мира. Ведь их готовят именно к этому.

«Почему ты здесь?»

«А где я должна быть?»

Он покачал головой: «Не знаю».

Он, правда, не знал. Он даже не знал, чем занимается Аша. Возможно, она представляет одну из тех странных секретных структур, которыми даже Кокс не интересовался.

«Зачем ты оставляешь сумку у лифта?»

«Во мне всего пятьдесят килограммов, – улыбнулась Аша. – А лифт рассчитан минимум на десантника».

«Когда модуль пристыковался?»

«Если точно – тридцать три минуты назад».

«Я не слышу шума на палубе. Разве десантников не встречают?»

«Берег Маклая закрыт… – Что-то вдруг изменилось. Аша опять смотрела на него из тьмы, мохнатая, влажная, вся в округлых, колеблющихся щупальцах. Время менялось, пространство оплывало, происходило то, для чего еще нет слов. – Модуль вернулся».

«Сколько человек в модуле?»

«Никакой связи. Мы не знаем».

«Но в баре показывали лица десантников».

«Мы не знаем, кто сейчас находится в модуле».

Ну да… Модуль был отстрелен в аварийном порядке… Кто-то мог не успеть… А потом был залп по золотой сетке… Столько времени прошло?.. Кэл имел в виду не жалкие семнадцать месяцев, – что значат семнадцать месяцев для мертвеца? Он имел в виду всё время – от Большого взрыва до благородного парня с трезубцем молний в мускулистой руке. Он даже скосил глаза на плакат. «Остановись, брат!»

Аша засмеялась: «Я, скорее, сестра».

Кэл повернул голову:

«Разве я что-то произнес?»

Она удивилась:

«Ты только что сказал: остановись, брат!»

Он спросил: «Мог в модуле кто-то выжить? Сколько они отсутствовали?»

Аша ответила: «Восемнадцать часов… Кто-то мог выжить…»

«А ты давно здесь?»

Кэл имел в виду кубрик.

И надеялся, что она ответит – давно.

Тогда отпала бы нужда в объяснениях.

Но Аша промолчала. И он лежал перед нею – потный, обнаженный, покрытый шрамами и рубцами, и понимал, что она, наверное, видела, как он жрал эту проклятую чудесную филзу.

«Ты кричал во сне».

«Во сне? – пробормотал Кэл. – А может, это я жил?»

Она нисколько не удивилась его словам: «Возможно».

«А разве в модуле…» – начал он.

«Не говори о модуле! Зачем?»

«Мы можем открыть его».

Она поняла Кэла по-своему:

«Хочешь умереть?»

Умереть? А что в этом необычного? – подумал Кэл. Большой взрыв – это всего лишь начало конца. Всё зависит от угла зрения. И от масштаба. Аша остро чувствовала ужас голого громоздкого человека, лежащего перед нею на незастланном рундуке. Она старалась не смотреть на бывшего десантника. Боясь выдать себя, пыталась обойтись простыми мыслями. Самец крикнет по ветру, самка откликнется… Аист поведет глазом, аистиха снесет яйцо…

«Когда-то я вязала крючком, – сказала Аша вслух, изо всех сил пытаясь сдвинуть с места огромное, неповоротливое, вдруг остановившееся время. – Научилась специально, чтобы подарить своему дружку сноубордическую шапку. Ты же знаешь, парни никогда не против. Они много чего хотят, но редко что имеют. Я часто ездила магнитным поездом к подруге и вязала в пути. Что-то вроде медитации. Подруга меня не одобряла. Пока ты вяжешь эту свою уродливую шапочку, говорила она, твой дружок гуляет с другой. Пускай нагуливает аппетит, смеялась я. Но однажды оказалась в купе с тремя «гамбургерами». Ужас, как походили на моего дружка. В этом возрасте их нельзя отличить друг от друга, разве что по запаху. Они сидели напротив меня и на соответствующем диалекте перетирали события своей мутной жизни. Бритые, с семками. И пялились на мое вязание. Один даже снял свою шапочку, чтобы убедиться, что и на ней есть следы вязки. А я расстраивалась, что нитку взяла толстую, не под размер крючка, и петли приходится вытягивать, а эти придурки ничего не понимают. И была в полном шоке, когда, выходя, один из «гамбургеров» заявил: «Слышь, сестренка. Тебе бы крючок не три с половиной, а четверочку».