Зинин - Лев Гумилевский

Заседания конференции чаще всего к тому же посвящались хозяйственным и административным делам, разбирательству непрекращавшихся столкновений между враждующими партиями. Распри между профессорами становились поводом для волнений студентов, а студенческие выступления влекли за собой грозные окрики сверху.

Н. Н. Бекетов.

Дом Академии наук на Васильевском острове: на 2-м этаже жил в последние годы Н. Н. Зинин. В нижнем этаже располагалась его химическая лаборатория.

Могила Н. Н. Зинина на Смоленском кладбище в Ленинграде.

Так случилось и в конце февраля, за месяц до окончания срока службы Зинина. На освободившуюся кафедру ботаники претендовали два крупнейших ботаника — А. Н. Бекетов и А. С. Фаминцын, молодые профессора Петербургского университета, трудами которых уже гордилась наука. Конкурировал с ними К. Е. Мерклин, выдвинутый другой партией, человек неспособный, плохой ученый, к тому же едва говоривший по-русски. Его преподавательский стаж ограничивался чтением лекций в течение полугода вместо больного профессора Ценковского, а научный свелся к службе экспертом в медицинском департаменте.

Тем не менее назначен на должность был Мерклин. Главным достоинством его в глазах немецкой партии было его нерусское происхождение. Но плохой русский язык нового профессора вызвал негодование студентов, протесты и демонстрации в аудиториях.

В результате при обычном распределении наград к пасхе Александр II отказал в награждении Дубовицкому и Глебову за то, что они «распустили студентов». Одновременно военный министр распорядился прекратить допуск женщин в академию, для которых открыли было двери своих лабораторий вслед за профессором Грубером Зинин и Сеченов.

Передав кафедру органической химии в надежные руки Бородина, Николай Николаевич разработал стройный курс физиологической химии и программу практических занятий аналитической химией в новоустроенной лаборатории.

Уже много лет имя Зинина не произносилось иначе, как с эпитетом: знаменитый, прославленный химик. Громкое имя привлекало в химическую лабораторию множество студентов и начинающих молодых ученых — врачей, физиологов, геологов, минералогов. Одним из прилежных учеников Зинина был герцог Николай Максимилианович Лейхтенбергский, внук Николая I, двадцатитрехлетний молодой человек, хорошо воспитанный, красивый и не слишком глупый. Титул «императорского высочества» не помешал ему увлечься минералогией. Чтобы разбираться в «камушках», как выражался Зинин, надо было порядочно знать химию, в особенности аналитическую, и вот эта необходимость привела герцога в лабораторию Зинина.

Сверх ожидания Николай Николаевич обнаружил в титулованном ученике довольно образованного человека и если не ученого минералога, то, во всяком случае, искренне увлеченного коллекционера, располагавшего уже замечательной коллекцией «камушков». Сделанные им под руководством Зинина химико-кристаллографические исследования вновь обнаруженного минерала «кочубейта» были опубликованы в «Записках Минералогического общества».

Как раз в 1865 году Николай Максимилианович был избран президентом Минералогического общества. Внук императора без труда выхлопотал средства обществу для проведения геологических экскурсий. Первая поездка состоялась в следующем же, 1866 году, и в ней принял участие Николай Николаевич.

Надо сказать, что Николай Николаевич, поселившись в Петербурге, почти не выезжал из города, если не считать командировок и не принимать во внимание выезда на дачу: и то и другое так или иначе было связано со службой, с занятиями.

За эти два десятилетия происходили изменения в деревне, крупнели города, появились пароходы на Волге, вслед за Петербург-Московской железной дорогой открылось движение по Петербург-Варшавской, Московско-Ярославской, Московско-Рязанской, Московско-Нижегородской линиям. Все это петербуржцам было известно из газет, из журналов, а больше по слухам и россказням досужих людей. Ссылаясь на привычку химика, Николай Николаевич считал необходимым «всякую штуку пощупать, понюхать, полизать», чтобы иметь о ней истинное представление. И когда герцог обратился к нему с просьбой отправиться с ним на Урал, Николай Николаевич, не долго думая, согласился.

— Отдыхают же люди, — сказал он жене, объявляя о полученном приглашении, — могу и я, наконец, взять себе месяц на отдых да, кстати, и посмотреть самому на Россию-матушку!

Путешествие началось в середине мая, после обеда в московском ресторане Дюзо, в отдельном вагоне Московско-Нижегородской железной дороги. Герцога сопровождал генерал-адъютант Константин Григорьевич Ребиндер, исполнявший обязанности не то гувернера при нем, не то надзирателя. Он долго служил в Англии и усвоил от общения с англичанами уживчивость, выдержанность, хорошие манеры. В отношении герцога он иногда переходил на строгий тон воспитателя, поучая, что тому должно делать и что не должно. Но для остальных участников экскурсии он оставался приятным собеседником, много, охотно и интересно рассказывавшим об Англии.

Участвовали в поездке, кроме Зинина, высокий специалист по минералогии академик Николай Иванович Кокшаров, толстый, добродушный человек, никогда ни о ком не отзывавшийся дурно, и доктор Николай Андреевич Белоголовый, ученик Глебова по Московскому университету, оставивший нам воспоминания об этой поездке на Урал, писатель с зорким умом и хорошим вкусом.

Рассказывая о своих спутниках, Белоголовый пишет:

«Академик Зинин, бесспорно, самое рельефное лицо в нашей свите, личность весьма даровитая, с колоссальными познаниями и памятью, перед которыми меркнут небольшие недостатки, наложенные на него частью годами и болезнью, частью общим складом русской жизни. Живой, как ртуть, нервный, как самая нервная женщина, рьяный до споров, в которых громит противника блестящею речью и громадным знанием, — это, повторяю, был бриллиант в нашей свите. Его ярая ненависть к немцам и филиппики против курения табаку — вот два конька, которых беспрестанно мы оседлывали, чтобы сражаться с ним во время путешествия».

Путешествие, собственно, началось на пароходе из Нижнего Новгорода, куда поезд шел одну ночь. День выдался чудесный, никто не уходил с палубы.

Пассажиров почти не было. Зинин и Белоголовый заняли всю большую каюту первого класса, а остальные расположились по отдельным каютам.

«В этот первый день, — продолжает свой рассказ Белоголовый, — Зинин решительно ослепил меня своими разнообразными познаниями; не было предмета, о котором заходила речь, где бы он не был как дома: химия, минералогия, ботаника, геология, астрономия, физиология и пр. — со всем этим он был знаком, казалось, фундаментально; при этом живость характера, страстность и блеск речи, наконец, изумительная память — он, например, как двенадцатилетний гимназист старого времени, в состоянии был, не запнувшись, перечислить все города какой-нибудь губернии, цитировать целые страницы Хераскова, Шиллера в переводе Жуковского и пр. — произвели на меня глубокое впечатление. Я положительно не встречал до сих пор в такой мере даровитого человека».