Стремнина - Бубеннов Михаил Семенович

На спаровке заволновались:

— Встал, да? Что такое?

— Трал держит, не видишь?

И действительно, цепь, привязанная концами за два задних угла заряда, висевшая в воде петлей, не дойдя до «Черепахи», зацепилась, вероятно, за камень.

— Подаю назад, — крикнул Морошка в окно.

— Не оборвешь?

Вася Подлужный побаивался, что, если потащат заряд против течения, могут лопнуть жерди, за которые привязан конец троса.

— Держи знай, — ответил Морошка и сердито покосился на взрывника, заставившего произнести лишние слова.

От досады Морошке было даже муторно. Но как быть дальше? Обойти тот злополучный камень, найденный цепью, справа или слева? А удастся ли потом направить заряд точно на цель, ведь она так близка?

— Дам знать — отпускай, — сказал он Подлужному, сберегая секунды. — Да не задерживай, пусть несет!

Он и сам не мог бы, вероятно, сказать определенно, почему принял именно такое решение. Оно понравилось ему, скорее всего, тем, что в нем было больше, чем в любом другом для данного случая, неожиданности и смелости. Все-таки любил он, оказывается, риск в работе…

Вновь прицелясь точно на вешку с флагом, он крикнул:

— Пускай!

Течение подхватило и гораздо быстрее, чем прежде, понесло заряд вниз по прорези. И сразу все поняли, что замысел Морошки вполне удался: цепь, служившая тралом, при большой скорости приподнялась и прошла над камнем. Через несколько секунд над «Черепахой» уже запрыгали полузатонувшие красные пеналы.

— Отдай трос!

Арсений выбежал на нос теплохода. Работая на полную мощность, он отходил теперь вверх по прорези. Хотя заряд, судя по всему, засел на «Черепахе» крепко, медлить со взрывом нельзя было: от такой реки, как Ангара, всего жди. И Арсений нетерпеливо тронул за плечо Демида Назарыча…

Когда темный фонтан вымахнул из реки, над спаровкой раздалась такая разноголосица, словно бригада хотела, чем могла, помочь взрывной силе выбросить камни до небес. Рабочие впервые видели взрыв со стороны солнца. Все клубясь и клубясь, он распускался в безоблачной лазурной выси, как расцветающая на заре черно-золотистая роза. И бригада вдруг замерла, онемела, очарованная сказочным видением. Да, стоило заработать даже и кровавые мозоли на ладонях, чтобы увидеть такое чудо…

С утра Арсений не сказал рабочим, что сегодня в прорабство прибудет кассир из конторы. Неизвестно отчего, но он надеялся, что Родыгин все-таки одумается, едва выйдет после разговора с ним за порог радиорубки. Но ближе к обеду Арсений, украдкой от бригады, начал все поглядывать да поглядывать в сторону Буйного быка. И с каждой минутой, вместо того чтобы крепнуть, его надежда рассеивалась, как пороховой дым при ветерке.

После третьего взрыва, когда рабочие начали сбрасывать спасательные жилеты, собираясь на обед, Арсений Морошка спустился на спаровку и открыл им свой секрет о кассире. Все сразу поняли, чего боится прораб, и надолго замолчали. Только выйдя из полосы стелющегося над шиверой текучего дыма, Сергей Кисляев указал глазами на то место, где был произведен взрыв, и заговорил:

— Совсем немного и осталось-то…

— Денька на три, — подтвердил Арсений.

— Надо закончить, — сказал Кисляев твердо. — Без перерыва. Без отдыха. Погода уже портится. Ветерок. Тучки.

— Твоими бы устами да мед пить, — заметил Морошка. — Но после обеда в реку не выйти. Получат деньги, а тут плавлавка подойдет.

— Выйдем! Никто из бригады пить не будет. Так я говорю, ребята?

Нешумно, но однополчане согласились с ним, и только Вася Подлужный, укладывая свои аппараты, проворчал с теплохода:

— Все горло пересохло.

— Отставить, — мягко, щадя самолюбие Васи, сказал Кисляев. — Закончим взрывы, и тогда спивайся, раз тебе охота.

— На вас-то я надеюсь, — сказал Морошка. — Да ведь есть у нас любители — за уши не оторвешь от бутылки. Они начнут, а там и других потянет. И опять гужовка.

— Гужовке больше не быть! — почти выкрикнул Кисляев и даже рубанул рукой. — Хватит, нагляделись на пьяные рожи!

— А как уберечься?

— Тут подумать надо.

Но думалось Кисляеву, кажется, очень плохо.

— Утром я смолчал, когда ты грозился прогнать меня с берега, если остановлю дело, — не дождавшись никакого совета, продолжал Морошка. — А вот теперь скажу: после обеда не до работы. Надо всем на берегу побыть, последить за порядком, не допускать драк, присмотреть за складом… Винтовки уберите. Они у вас развешаны по всем стенам. Спрячьте весла, снимите с моторов свечи, а то опять устроят катанье. — Он оглянулся на северный берег. — Да и ветерок, я думаю, скоро покрепчает. Не пустит с зарядом.

— Ладно, сегодня будь по-твоему, — согласился Кисляев. — Но завтра работать. Зарублено — свято.

— Но если гужовка…

— Гужовке не быть!

— Заклинанием ее не остановишь.

— Не быть, — повторил Кисляев потише, сквозь зубы.

— Раз так говоришь — не будет, это точно, — отвечая на взгляд бригадира, заговорил Вася Подлужный, откровенно раздосадованный тем, что и сегодня ради товарищества не придется промочить горло. — Вот подойдет плавлавка, все кинутся к ней, нахватают спирту, а ты им тут ле-е-кцию о вреде алкоголя или газе-етку со статьей. И все в порядке. Все бутылки полетят в реку.

— Предварительно опорожненные, — уточнил Уваров.

— Это само собой…

Тут Кисляев потер лоб, откинул чуб:

— А они не нахватают!

— Не дашь? — спросил Подлужный ехидно.

— Не дадим, — ответил Кисляев. — Будем бороться с гужовкой, как можем. Если здраво рассудить, тут все средства хороши.

У Сергея Кисляева иногда проявлялись и та волевая боевитость, и та особая властность, какие совсем не считаются лишними в характере армейского командира. Именно поэтому, вероятно, однополчане и признавали его, несмотря ни на что, своим вожаком. Не случайно Арсений Морошка видел в Сергее Кисляеве своего лучшего помощника и при случае охотно принимал его советы.

III

Белый катер кассира стройуправления Марии Григорьевны Пчелинцевой показался в первые послеобеденные минуты, когда рабочие не успели еще разбрестись с брандвахты. По закону гостеприимства Морошке самому надо было встречать кассира, но что-то нестерпимо тянуло его в прорабскую. Все время, пока он был сегодня на реке, ему хотелось повидаться и поговорить с Гелей. Кивнув на катер, он сказал Володе:

— Встречай.

После возвращения из Железнова Гелю почти не видели на брандвахте. Завтракала она позднее всех, а обед и ужин брала у Вареньки в то время, когда рабочие еще находились на реке. Вот и сегодня, пообедав одна в своей комнатушке, она уже строчила на машинке.

— Бросай, — сказал ей Арсений, останавливаясь в дверях. — Григорьевна бежит. — Помолчав, он спросил себя, мучительно хмуря лоб: — Что же мне еще-то надо было? Что-то надо было, а не вспомню.

Геля не сомневалась, что Арсений пытается вспомнить о ее обещании сказать важное, но не захотела подсказывать: теперь и вовсе не время было для ее признаний. «Трудно ему сегодня…» — подумала она с жалостью и тревогой.

Арсений прошел через ее комнатушку к окну, взглянул на реку. Белый катер только еще подходил к берегу, а рабочие уже повалили с брандвахты к прорабской. Вперед всех, размахивая руками, шел Игорь Мерцалов.

— Торопятся, — прошептал Морошка.

Толпа рабочих, шумно разговаривая, поднялась на обрыв, и только тут Арсений, ухватившись ручищей за лоб, чуть не крикнул:

— Слушай, Геля, но что же ты хотела сказать? Еще утром, когда я пришел на рацию…

— После… — отозвалась Геля тихонько.

…Мария Григорьевна Пчелинцева выдавала зарплату только в прорабской. Это была на редкость отчаянная женщина, каких можно встретить лишь в тайге. Но она не надеялась ни на свое оружие, ни на своего телохранителя-моториста. Она побывала в разных переплетах, и ей никогда не изменяла осторожность.

Когда Пчелинцева, полнотелая, в зеленом спортивном костюме и сапожках, с кожаной сумкой на плече, поднялась на обрыв, у прорабской ее поджидала уже большая толпа. Здороваясь, она помахала мужской кепкой и, лукаво играя густой черной бровью, заметила грубовато: