У истоков Руси: меж варягом и греком - Владимир Егоров

Так что когда и как разговорный неславянский русский язык Константина Багрянородного превратился в привычный нам разговорный славянский русский, мы не знаем, и вряд ли когда-нибудь узнаем. Ясно только, что русский язык середины X века, «росский» Багрянородного, — не то же самое, что современный русский язык в еще большей степени, чем словенский рубежа XI–XII веков, язык «Повести», — не то же самое, что современный словенский язык, государственный язык Словении.

Развлечение людьем и полюдьем

«Полюдье — ежегодный объезд подвластного населения („людей“) древнерусскими князьями, боярами-воеводами и их дружинниками в 10–13 вв. с целью кормления и сбора податей. П. зафиксировано в арабских (Ибн Руста, Гардизи; 10–11 вв.), византийских (Константин Багрянородный; 10 в.) и в древнерусских (в летописях и грамотах 12 в.) источниках. По словам Константина Багрянородного, объезд людей производился в ноябре-апреле. По-видимому, князья во время П. останавливались в погостах — административно-хозяйственных центрах земель, где они кормились, а также производили суд над подданными».

Это БСЭ. Более краток, но по-своему информативен словарь Фасмера:

«Полюдие — ближайшая этимология: „подать, собираемая князем с народа“… Из др. — русск. выражения: по людьхъ…»

И. Данилевский в полном согласии с БСЭ и Фасмером, аргументируя свое понимание руси как не этнической, а социальной категории, варяжской княжеской дружины, соглашается с мнением Г. Ковалева: «Если вспомнить термин „полюдье“ — сбор дани, то можно предположить, что люди — те, кто вынужден был платить дань, а русь — те, кто эту дань собирал. Среди сборщиков дани было много варягов-дружинников, поэтому социальный термин, видимо, был перенесен и на этническое название скандинавов-германцев». Таким образом, по БСЭ, Фасмеру, Ковалеву и Данилевскому, есть русь, то есть князь и его окружение, варяги-дружинники, они же скандинавы-германцы, и есть люди, то есть местные славянские аборигены, причем эта самая русь собирает дань с тех самых несчастных людей.

Но такая трактовка откровенно противоречит тексту «Повести»! Не считая употребления «Повестью» слова люди в самом общем смысле человечества и населения заморских стран, впервые это слово ее автор применяет как раз к варягам: «Те люди новгородцы от рода варяжского…». В «Повести» именно люди ходят в Греческую землю, что, согласно Багрянородному, является привилегией руси, а не их данников (пактиотов) славян; именно люди оплакивают Вещего Олега «плачем великим», что также более к лицу приближенным к нему русам, нежели угнетенным славянам. Наконец, договор Игоря с греками подписывают послы, «посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья, и от всех людей Русской земли». Там же: «А когда послы наши царские [византийского императора] выедут, — пусть проводят их к великому князю русскому Игорю и к его людям; и те, приняв хартию, поклянутся истинно соблюдать то, о чем мы договорились и о чем написали на хартии этой, на которой написаны имена наши». Из этого множества примеров, которые можно продолжить, неотвратимо следует, что люди «Повести» — юридически активные члены общества, подручные князя, а не просто быдло, годное только на то, чтобы собирать с него дань.

Возможно позиция БСЭ — Фасмера — Ковалева — Данилевского, на мой взгляд, безусловно ошибочная, подспудно базируется на априорном мнении, что слово люди исконно русское, в смысле славянское, и применимо может быть соответственно к автохтонным жителям, а не «находникам» варягам. Но и это совсем не так. Слова люд и люди отнюдь не чисто славянские, вообще не славянские по происхождению. Помимо верхненемецкого Läute [лёйте] — «люди» и древнескандинавского liđ [лиð] с тем же значением, причем в последнем случае с оттенком «способные носить оружие», в том же ряду стоит литовское liaudis [ляўдис] — «народ». Так что слово это есть в разных языках в одном и том же значении. Но кто у кого позаимствовал это универсальное слово? Для ответа на такой вопрос лингвисты смотрят на так называемую продуктивность — наличие и количество в языке словоформ с тем же корнем. Заметь себе, мой наблюдательный читатель, во всех приведенных выше примерах имеется только одна форма, выражающая по сути множественное число люди. Для единственного числа во всех названных языках имеется совсем иное слово: в русском человек (с устаревшим множественным человеки), в немецком Mann (с множественным ограниченного применения Männer), в литовском žmogus (с множественным žmones — «люди» вне связи с laudis). И только у готов, единственных, было не только аналогичное слово leuda [леўда] (вариант liuda [люда]) — «люди, народ», но и единственное число от него leudis (liudis) — «человек». Кроме того имелась и универсальная форма leuþs [леўтс] (liuþs [люте]) — «человек, люди». Наконец, в готском от того же корня имелся глагол leudan (liudan) — «расти, наращивать, возвышать». Так что наиболее вероятно как раз готское, а в более широком плане древнегерманское происхождение этого слова, заимствованного позднее балтекими и славянскими языками, и слово это, следовательно, должно быть применимо в первую очередь к находникам-варягам, а не автохтонам-славянам.

Здесь интересно вспомнить, что одна из трех единиц территориального деления древнего Новгорода звалась Людиным концом вряд ли по имени некой Люды. Поскольку два других конца носили этнически определяющие имена: Славенский и Неревский, — то и Людин конец, населенный, как считается, выходцами из Пруссии, дает основание предполагать, что люда (людь) было самоназванием местных насельников. Так, в частности, могли называть себя, судя по литовскому liaudis, переселенцы-прусы. Но гораздо больше, чем литовское liaudis, сюда напрашивается готское liuda [люда]. Это не к тому, что в Новгороде жили готы (хотя купцы-готландцы, скорее всего, проживали и в изрядном количестве), а к тому, мой читатель-завсегдатай Баскервиль-холла, что там мог жить некий восточногерманский народ, близкий родственник готов, который называл себя людой (людье-новгородцы «Повести»!) или… чудью. Но это отдельная тема, которой мы с тобой, мой читатель-завсегдатай, уже уделяли внимание в свое время122.

Возвращаясь же к теме актуальной, с учетом всего рассмотренного следует признать, хотя и вопреки всему и всем: БСЭ, Фасмеру, Данилевскому и т. д., — что полюдье означало вовсе не хождение по людям, а скорее сбор оброка на содержание людей, то есть изначально руси, а впоследствии княжеской дружины как опекунов платящих оброк, данников. Идея опекунства, может быть неожиданная сама по себе, тем не менее дает путеводную ниточку к пониманию еще одного исторического термина с неясной этимологией — названию Руси Гардарики в скандинавской эпической традиции.

Чрезвычайно широко распространена трактовка Гардарики как «Страны городов». Что касается второго компонента — рики, то действительно он в переводе означает «государство, страна» и в этом качестве родствен печально известному немецкому рейх. Но перевод первого компонента как «город» более чем сомнителен. Во-первых, реально городов в древней Руси было очень мало, в чем мы с тобой, мой дотошный читатель, уже имели возможность убедиться. Если же размазать это ничтожное количество реально существовавших в середине X века городов по необъятным русским просторам, то «страна городов» бесследно испаряется. Во-вторых, в самой Скандинавии X века городов и вовсе не было, соответственно не было и соответствующего понятия в скандинавских языках. Компонент гарда- при всем его созвучии русским словам город, град нес совсем иной смысл, который раскрывается историческим образованием на территории Швеции, причем именно X века, известным как konungsgarđr.

Вот что пишет об этом образовании историк и археолог, специалист по древней Скандинавии Г. Лебедев123: «Основой же существования королевской власти и подчиненной ей вооруженной силы, на раннем этапе — в буквальном смысле одним из источников ее пропитания — стал скандинавский вариант „полюдья“, „кормления“ — вейцла124 (veizla, шв. gœrđ [выделено мной — В.Е.])… Наряду с вейцлой хозяйственной базой конунга и его дружины становится своего рода „домен“ комплекс земельных владений конунга, обозначавшийся термином konungsgarđr». А внутри этого «комплекса земельных владений конунга konungsgarđr: „Со времен Харальда Прекрасноволосого норвежские конунги строили в разных областях страны „королевские усадьбы“ konungsbu (husabu, husbu). Выполняя определенные податные функции, они образуют сеть независимых от традиционной племенной структуры, непосредственно подчиненных конунгу административных центров“».