В погоне за счастьем - Дуглас Кеннеди

Это неправда.

Тогда ответь мне: если бы я сказал, чтоо считаю его катастрофой для тебя, непоправимой ошибкой, ты бы согласилась со мной?

Конечно нет.

Вопросов больше не имею.

Но ты ведь так не считаешь?

Как я уже сказал, он вполне нормальный парень.

Просто нормальный?

Мы ведь мило пообщались, не так ли?

В этом он был прав. Мы встретились втроем после работы в баре стеля «Астор» на Бродвее — так было удобнее Эрику, поскольку радиостудия, где он работал, находилась за углом. Джордж чертовски нервничал. Я чертовски нервничала. Эрик был чертовски спокоен. Я заранее предупредила Джорджа о том, что мой брат отличается своеобразным мышлением, а его политические взгляды чуть левее центристских.

Тогда мне не следует говорить ему о том, что я вхожу в комитет по выдвижению губернатора-республиканца Дьюи на пост президента?

У нас свободная страна, ты можешь говорить Эрику все, что пожелаешь. Но только знай, что он до мозга костей демократ, ненавидит Республиканскую партию и всех, кто ее поддерживает. И тем не менее я никогда и ни за что не позволю диктовать тебе, что говорить, а что нет. Выбор исключительно за тобой.

Он подумал над моими словами, потом сказал:

Пожалуй, я не буду затрагивать политику.

И ему это удалось. Точно так же, как удалось на удивление толково поговорить с Эриком о нынешнем состоянии Бродвея, о работе федерального театрального проекта (Эрик даже предался воспоминаниям о годах работы с Орсоном Уэллсом), задать несколько умных вопросов о том, вытеснит ли новомодное средство информации под названием «телевизор» старое доброе радио (на мой брат едко заявил: «Оно не только убьет радио… но и снизит общий уровень культуры населения процентов на двадцать пять»).

Меня порадовало (и тронуло) то, как выгодно подал себя Джордж, развив темы, особенно интересные моему брату… тем более что я лишь однажды обмолвилась ему о том, что Эрик когда-то работал в федеральном театральном проекте. Но в этом был весь Джордж — как всегда, педантичный, хорошо подготовленный, умеющий расположить к себе собеседника. Слушая, как он ведет интеллигентную беседу о предстоящем бродвейском сезоне — при этом прекрасно зная, что театр на самом деле Джордж утомляет, и он, должно быть, за неделю до этой встречи штудировал «Вэраети» и другие шоу-бизнесовские журналы, — я испывала к нему настоящую любовь. Потому что знала: он делает это ради меня.

Ближе к концу встречи Джордж извинился, сказав, что ему нуж нопозвонить на работу. Как только он отошел на почтительное расстояние, Эрик сказал мне:

Что ж, ты действительно неплохо его подготовила.

На самом деле я ему мало что рассказывала о тебе.

Тогда снимаю шляпу.

Правда?

Для республиканца он на редкость образованный и культурный.

Откуда ты знаешь, что он республиканец?

О, только не надо. У него же на лбу написано. Готов держать пари, что он спонсирует кампанию по выдвижению Дьюи на президента.

Я не знаю…

Да уж конечно. И бьюсь об заклад, что старик Грей — большая шишка в республиканской ячейке Вестчестерского округа.

Черт возьми, Эрика невозможно было провести. В одном он только ошибся: Эдвин Грей, отец Джорджа, на самом деле был председателем отделения республиканской партии всего штата Нью-Йорк, губернатора Дьюи считал своим лучшим другом и выступал неофициальным советником молодого восходящего политика Нельсона Рокфеллера.

Да, мой будущий свекр был влиятельной фигурой. Видный юрист — старший партнер крупной юридической фирмы с Уолл-стрит, — своим консерватизмом он очень напоминал мне отца. Его жена, Джулия, была женщиной сдержанной, с аристократичными манерами и хотя и не высказываемой вслух, но вполне читаемой по лицу верой в то, что мир делится на два лагеря: внушающее ужас быдло и горстку индивидов, которых она соизволит находить интересными.

Греи были пресвитериане — ив религии, и в темпераменте. Они жили экономно, как и подобает сквайрам, в Гринвиче, штат Коннектикут, который тогда, в сороковые, был глубокой провинцией. Их поместье — с особняком в псевдотюдоровском стиле на четырнадцать спален — занимало семь акров шикарного леса, раскинувшегося по берегам реки. Здесь была настоящая сельская идиллия. Незадолго до того, как Джордж сделал мне предложение, он пригласил меня туда на уик-энд.

Я знаю, ты им понравишься, — сказал он, когда мы сели в поезд, отходящий с Центрального вокзала. — Но надеюсь, тебя не отпугеут их манеры. Старики у меня строгие и правильные.

Похоже, как и мои, — сказала я.

Как оказалось, в сравнении с Греями мои покойные родители были просто сумасшедшей богемой. Хотя будущие родственники отнеслись ко мне вежливо и даже с интересом, гораздо больше их волновал собственный домашний протокол, коему они неукоснительно следовали. Они тщательно одевались к обеду. Напитки подавал в гостиную одетый в ливрею слуга. Трапезу накрывали в официальной обеденной зале. Миссис Грей безропотно подчинялась мужу и не имела права голоса. Только муж высказывал мнение, в то время как миссис Грей вела пустую светскую беседу и задавала мне вопросы. Впрочем, делала она это весьма умело, расспрашивая о моих родителях, образовании, профессиональном резюме, мировозрении. Я знала, к чему все это: она проверяла, подхожу ли я ее сыну. Я отвечала на вопросы вежливо и непринужденно. Старалась, чтобы мой голос не выдавал ни излишнего волнения, ни пренебрежения. Мои ответы неизменно встречали скупую улыбку, так что невозможно было угадать, что на самом деле думает хозяйка. Пока продолжалась эта викторина, Джордж сидел, уставившись в свою тарелку. Старик Грей тоже устранился от допроса — хотя внимательно прислушивался к тому, что я говорю… я успела это заме когда на мгновение отвела взгляд от миссис Грей. Он разглядывал меня, подперев подбородок руками, словно судья на скамье, однажды он перебил жену, задав мне вопрос, был ли мой отец членом Хартфордского клуба — элитного заведения, где собирались сливки хартфордского бизнес-сообщества.

Он был его президентом в течение двух лет, — тихо ответила я. И бросила быстрый взгляд на Джорджа. Он пытался подавить смешок. Когда я снова перевела взгляд на Грея-старшего, то успела заметить его одобрительный кивок, которым он словно бы говорил: если твой отец был президентом Хартфордского клуба, значит, ты не так уж безнадежна. Уловив намек, миссис Грей тут же удостоила меня очередной сдержанной улыбкой — правда, чуть шире обычной, но все равно холодной. Я улыбнулась в ответ, втайне подумав: когда людей оценивают по престижности школ и колледжей, по политическим взглядам, клубам, в которых состояли их родители, — это формализм, который обычно скрывает узость мышления. Мои родители тоже следовали этому жесткому принципу отбора — и я посочувствовала Джорджу, который, как и я, вырос в тако эмоционально холодном окружении.