Правда об Иване Грозном - Наталья Пронина

Передавая многие из конфискованных земель в качестве поместий своим опричным дружинникам, царь, во-первых, развивал поместную систему, систему «службы с земли», свободную от старых местнических привилегий и ставшую со временем основной базой материального обеспечения дворянского войска. Во-вторых же, что, пожалуй, не менее существенно, высылая прежних правителей-собственников, Иван стремился к тому, чтобы установить на этих землях законный правопорядок, единый для всего государства. Совершенно бесстрастно свидетельствует немец-опричник Генрих Штаден, государь « хотел искоренить неправду правителей и приказных… Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по Судебникам, без подарков, дач и подношений» [356] (выделено нами. – Авт. ). Причем в этом своем намерении царь обращался за поддержкой опять-таки не к знати. Как писал сам Иван в одном из писем к своему другу воину-опричнику Василию Грязному: «Ино по грехом моим учинилось, что наши князи и бояре учали изменяти, и мы вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды» [357] .

Немудрено поэтому, что простое население – посадские люди, купцы в крупных торговых городах – « не заявляли недовольства такой перемене . Представители английской торговой кампании даже добивались, как милости, чтобы их подчинили опричнине . О том же просили и Строгановы» [358] . (Кстати, просьба Строгановых, этих знаменитых сольвычегодских солепромышленников, владевших бескрайними землями по Каме и Чусовой, действительно была удовлетворена Иваном уже через год, в 1566-м. И ободренные поддержкой царя, Строгановы, кроме добычи соли, смогли организовать производство железа, рубили лес, строили приграничные «крепостцы». Наконец, лично от государя Строгановы получили право набирать и вооружать «охочих людей» – казаков, удалые, бесстрашные отряды которых внесли свой решающий вклад в покорение и присоединение к России великой Сибири.)

В те же времена расцвела Нарва, с 1559 г. открытая как русский порт. Благодаря усилиям Грозного нарвские жители и русские купцы получили право свободно торговать с Германией, Швецией, Англией, «Ишпанской и Францыйской землей» [359] . В Нарву приходили суда даже из Португалии и Голландии. И это невзирая на то, что развитие русской морской торговли яростно стремились подорвать шведские и польские каперы, грабившие корабли, покидавшие Нарву. Особо тревожился от успехов России Сигизмунд II Август. Обращаясь к папе римскому, английской королеве, другим европейским правителям, польский король требовал прекратить торговлю, из-за которой «Московский государь… ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как… ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих государей» [360] .

Согласимся, в свете таких фактов и таких результатов опричнина видится совершенно иначе, чем это принято считать. Как иначе звучат и известные, тех же времен слова Грозного о необходимости «перебрать людишек». Невозможно не предположить, что, говоря «перебрать», царь все-таки прежде всего имел в виду не «перебить» их или «перевешать», но – именно пересмотреть , проверить, кто, где и как несет свою службу, выявить и возвысить людей деятельных, добросовестных, полезных для государства, покарать же – нерадивых, мздоимцев и воров. Шаг за шагом осуществляя этот гигантский, невиданный по масштабам «перебор», царь нередко даже возвращал прежним владельцам конфискованные ранее земли. Как это было, например, весной 1566 г., когда Иван издал указ о прощении многих князей, бояр и дворян, сосланных в Казанский край [361] . Так же, постепенно (по мере необходимости?), менял он и состав опричных земель, отменяя режим личного контроля, возвращая в земщину одни территории, первоначально взятые в «особый двор», и взамен беря другие. А это свидетельствует о том, что жесткую (подобно любой чрезвычайной мере), опричнину Ивана Грозного ошибочно рассматривать как исключительно карательное учреждение. Историк констатирует: хотя ее введение действительно сопровождалось «массовыми опалами, казнями… (когда новым доверенным лицам царя, опричникам) было предоставлено, быть может, слишком много произвола. Но не в террористических мерах Грозного заключалась сущность перемен» [362] . Скорее, по мысли современного церковного писателя, опричнина «стала в руках (государя) орудием, которым он просеивал всю русскую жизнь, весь ее порядок и уклад, отделяя добрые семена от плевел» [363] . Семена державного единства и порядка от плевел удельной разобщенности и сепаратизма…

Да, по отношению к оппозиционной аристократии царь начал действовать методом подлинного террора, как любят говорить либеральные историки. Среди казненных в годы опричнины можно насчитать представителей более сорока княжеских родов. Но «вопреки целому направлению в историографии об Иване Грозном, (эти) казни – не патология, а политика, вызванная к жизни борьбой князей и бояр за власть… Неизбежность такой политики, ее объективная необходимость диктовались тем, что в борьбе против царя князья и бояре не останавливались ни перед какими средствами, вплоть до выдачи Ивана Грозного польскому королю, как это выяснило следствие по делу о боярском заговоре 1567 г.» [364] . На сей раз во главе заговора встал старейший из членов земской Думы – боярин И.П. Федоров-Челяднин, казнь которого весьма театрально живописует в своей книге Эдвард Радзинский. Однако не станем забегать вперед. Подробности, вновь опущенные нашим уважаемым повествователем, все же стоят того, чтобы их вспомнить.

Ясно, что тот новый порядок, который стремился укрепить царь при помощи опричнины, поверг в негодование очень многих. Как сказано в «Записках» Г. Штадена, уже вскоре «земские господа (die Semsken Herren) вздумали этому противиться и препятствовать и желали, чтобы двор (государя) сгорел, чтобы опричнине пришел конец, а великий князь управлял бы по их воле и пожеланию » [365] . Другими словами, ответные действия оппозиции ждать себя не заставили, что лишний раз подтверждает замечание исследователя: Иван в своей деятельности «никогда не имел покоя и простора» [366] .

…А между тем пошел десятый год с начала Ливонской войны. К этому времени силы обоих главных противников – Москвы и Литвы – были истощены, государственные финансы исчерпаны (о чем свидетельствовало, например, введение в Литве «поголовщины» – специального налога для уплаты жалованья наемным войскам). Дело еще более усугубил свирепствовавший по Европе мор, «венгерская лихорадка» – эпидемия сыпного тифа. Весной 1566 г. «огненная болезнь» пришла и в Россию, охватив Полоцк, Великие Луки, а осенью – Новгород и Псков. В такой тяжелой обстановке Иван не раз предлагал Сигизмунду-Августу заключить мир, необходимый обоим. Но ввиду того что король по-прежнему не желал признавать ни потерю Полоцка, ни русские завоевания в Ливонии, наконец, отказывался выдать изменника-перебежчика князя Курбского, на чем настаивали московские дипломаты, дело ограничилось заключением лишь перемирия [367] . Используя эту передышку, царь отдал приказ строить новые укрепления на двинском направлении – в городах Усвяты, Ула, Сокол и Межев.