Взрослая дочь молодого человека: Пьесы - Виктор Славкин

Желковская. Ничего, что я вас рассматриваю? Я смотрю, какой я могла бы быть. Мне никогда не будет столько, сколько вам.

Вера Васильевна. Почему?

Желковская. Завода не хватит. У меня завод лет на шесть, на семь.

Евгений. Кухня большая.

Желковская. Он волнуется. Он бросил семью. У него взрослый сын и взрослая жена. Много проблем. (Евгению.) Имей покой!

Евгений (Желковской). Я сейчас уйду!

Желковская (подходя к Евгению вплотную). Знаешь почему я так себя веду? Потому что чувствую, ты боишься за меня. А ты не бойся. Расслабься. Имей покой. И позволь мне делать все, что я хочу. Тогда я и не буду делать этого. Может, нам всем троим быстро разбежаться, пока ничего не началось?

Евгений. А что может начаться?

Желковская (Вере Васильевне). Он на мне женился, потому что я дала ему пощечину. В ваше время пощечина приводила к разрыву, а в наше — к браку. Они стоят с ребятами курят, а я вошла и…

Евгений. Гутен морген, гутен таг, хлоп по морде — вот так так!

Желковская (Евгению). А ты чего развеселился?

Евгений. Успокоился. Ты чувствуешь, я уже спокоен.

Желковская. Все будет, как ты хочешь.

Вера Васильевна (Желковской). У вас есть родители?

Желковская. Давайте поедим. Я поставлю чай.

Евгений. Мне некрепкий.

Вера Васильевна. Настоящий чаи надо не пить, а нюхать.

Евгений. Может, за бутылочкой сбегать?

Вера Васильевна. Еще одно удобство — магазин в двух шагах!

Желковская. Не надо. (Евгению.) Впрочем, если ты хочешь…

Евгений. Потерпим. У меня скоро юбилей.

Вера Васильевна. Юбилей?!

Евгений. Сорок один.

Желковская. Круглая цифра!

Евгений. Однажды я шел из школы. В четвертом классе или даже в третьем. Я так поворачивал от школы, а из-за угла вышла компания женщин. Какие-то строительные, штукатуры вроде, но чистые, после смены… И вдруг одна подлетела ко мне и чмок меня в самые губы. В самые губы поцеловала. Лицо горячее… И сказала — я запомнил, меня поразили ее слова — она сказала: «Ой, мальчик, что с тобой будет в сорок один!..» Врезалась цифра — почему-то именно сорок один… И соленый вкус ее губ. Губы у нее были чуть солоноватые. Почему сорок один? Я пошел домой и стал под краном смывать этот поцелуй. Я и сейчас чувствую соль на губах… Надо же, отгадала цифру!

Желковская. Мне нравится, что тебе сорок один. Меня спасло только то, что на заднем сиденье в машине тогда оказался взрослый мужчина. Мальчишка — шофер растерялся, еле руль держал. Вся машина была в моей крови. Даже ветровое стекло. А рядом сидел ты, и я не могла оторвать взгляда от твоей щеки. Там был маленький порез, очевидно, после бритья.

Евгений. Я в то утро очень спешил, порезался.

Желковская. Я так и уцепилась за эту ранку. Мне казалось, что тебе так же больно, как и мне.

Евгений. Мне и было так же больно.

Желковская. В кино у меня открылся шов. Рано встала после аппендицита, да и операция была неудачная… И вот в темном зале я почувствовала… Я выбежала из темноты на улицу и кинулась в поток машин. Налетела на желтое такси. Он втащил меня внутрь, прикрикнул на шофера, и мы погнали. (Евгению.) Ты и сегодня порезался в том же самом месте.

Евгений. Но теперь мне не больно.

Желковская. Мне тоже.

Вера Васильевна. Может быть, вы все-таки взглянете на комнату. Я думаю… я просто уверена… она вас не устроит.

Желковская. Нет, нет! Не знаю почему, но мне здесь уже нравится. Мы будем здесь жить. Поздравляю вас, мы остаемся.

Занавес

Квартира Веры Васильевны. В кухне Вера Васильевна и Желковская готовят закуски. Сейчас кухня не освещена. Высветлена же комната, где живут Евгений и Желковская. В глубине ее наполовину накрытый стол. На переднем плане четверо мужчин — Евгений и его сослуживцы Первый, Второй, Третий.

Второй. Как они арбузы тырили… Пузя придумал. Послали их на овощную базу, а там контроль, проходная, баба в телогрейке со свистком. Так они что — по арбузу под плащи сзади запихали, как горбы, и идут. Баба в ватнике их пропустила, потом посмотрела так жалостливо вслед, вздохнула и говорит: «Каких работать присылают…»

Третий (Евгению). Ну, ты новоселье устроил!..

Первый. Я так понял, что свадьба.

Евгений. Какое новоселье? Какая свадьба?.. Уже живем четыре месяца.

Первый. Все равно, мы тут ни разу не были.

Второй. А ты правильно сделал, что Желковскую с работы снял. Если с женой трубишь в одной шараге, нет смысла видеться по вечерам.

Третий. У нас сосед умер, так ему на работе кладбище пробили: метро рядом, универсам, бассейн рукой подать… Лежи — не хочу!

Первый. И со старушкой повезло — чистенькая. Дети пойдут — бабушка будет.

Евгений (Первому). Ты ангиной давно болел?

Первый. Третьего дня выписался.

Второй. Женька прав. За этой старушкой еще как приударить можно.

Евгений. Что, тем больше нет?

Третий. Есть! Стою я как-то за бутылкой. В субботу дело было. Впереди меня два мужика. Один другого спрашивает: «Сколько брать будем — одну или две?» А дело, заметьте, в субботу было. А тот отвечает: «Конечно, две… на сегодня. И две на завтра…»

Евгений. Вот интересно — тогда в курилке мы так же стояли. Ты — первый, ты — второй, тут — третий, а здесь я. В том же порядке.

Второй. И снова ждем.

Евгений. Чего?

Третий. Когда ты нам аперитив предложишь!

Евгений. Ах, это!.. Прошу!

Мужчины устремляются к столу. Комната погружается в темноту. Высветляется кухня. Там женщины продолжают готовить еду.

Желковская. Никогда не могла ничего разрезать пополам. Батон режу, яблоко — всегда одна половина больше, другая меньше.

Вера Васильевна. Тряпки я обожаю, а к зонтам холодна. Мне все равно, какой. Хоть наш черный за двенадцать рэ. Потому что зонт не имеет хозяина. Кто его нашел, тот и владеет. Я не люблю эти складные — пока его наладишь, вся вымокнешь. А этот наш за двенадцать рэ я раскрываю и иду.

Желковская. У нас еще на старой квартире, мне лет семь было, соседка, Валя Караваева, сшила себе юбку, «банан» называлась. Все тогда носили. Из таких разноцветных кривых клиньев, по форме как большие бананы. Юбка длинная, до полу. Ух, Валя ходила!.. Клин желтый, клин черный… «Современная девушка должна быть всегда на вывихе», — говорила Валя Караваева. Я в нее была влюблена. Она была всегда на вывихе. Клин желтый, клин черный! Юбка винтом вокруг ног завивается. Я всему в ней подражала, даже тому, как она слово «банан» произносит. Она употребляла это слово по любому поводу: «Ба-а-а-нан!» Она так тянула «ба-а-а-а…», а потом коротко и небрежно бросала «нан». «Ба-а-а-нан!» И это слово у нее имело массу значений — от «да» до «нет». И все, что между. «Ба-а-а-нан!»

Вера Васильевна. Банан.

Желковская. Нет, у вас фрукт получается. Тут все дело в интонации. «Ба-а-а-нан». «Ба-а-а…» и коротко «нан».

Вера Васильевна. Ба-анан… Нет, этим мне уже не овладеть.

Желковская. Ничего, ничего! Уже выходит.

Вера Васильевна. Ба-а-анан.

Желковская. Хорошо! Почему вы живете одна?

Вера Васильевна. Банан.

Желковская. Не может быть, чтобы у вас никого не было!

Вера Васильевна. Был.

Желковская. Он умер?

Вера Васильевна. Нет.

Желковская. Женился на другой?

Вера Васильевна. Да.

Желковская. Давно?

Вера Васильевна. Не очень.

Желковская. И что же вы?

Вера Васильевна. Ничего.

Желковская. Я вам завидую.

Вера Васильевна. Мне?! Интересно!

Желковская. Терпеть не могу слово «муж». Да и «жена» не лучше.

Вера Васильевна. А как же называть?

Желковская. Что?

Вера Васильевна. Ну, вот… это.

Желковская. Никак. Жить вместе, пока живется, — и все.

Вера Васильевна. У Евгения все нормально на работе?

Желковская (в сторону комнаты, где сейчас у стола стоят мужчины). О, эти его сослуживцы, эти трое — я их обожаю, — бесполезные ребята.