Автономное плавание - Виктор Устьянцев

- Вам чаю скипятить, товарищ капитан третьего ранга?

- Спасибо, я уже почаевничал в кают-компании. А вы что тут, за смотрителя?

- Так точно. Вообще-то здесь полагается штатная заведующая, да где ее возьмешь? На весь поселок восемнадцать женщин и те с высшим образованием. Вот и мыкаемся сами.

Тем не менее в гостинице, несмотря на тесноту, было чисто, пожалуй, штатная заведующая вряд ли смогла бы поддерживать ее в таком состоянии. Во всяком случае, Стрешнев не обнаружил пылинки даже на полках шкафа, хотя по корабельной привычке провел по ним чистым платком. Распаковав второй чемодан, Стрешнев стал укладывать по полкам белье, полагая, что жить в гостинице ему придется долго.

За этим занятием и застал его Дубровский. Собственно, раньше, чем он появился сам, Стрешнев услышал его голос:

- Ты, Баринов, для чего здесь поставлен?

- Так я же ему говорил: "Разденьтесь, товарищ лейтенант", - а он не послушался. - Матвей по голосу узнал того самого матроса, который чистил кран. - Что я мог сделать?

- Он, конечно, не виноват, - подтвердил, видимо, лейтенант еще хрипловатым спросонья голосом.

- Я не вас, а его спрашиваю, он тут отвечает за порядок. А о вас я доложу новому командиру лодки.

- Пожалуйста, докладывайте.

- Как вы разговариваете, товарищ лейтенант?

- Я-то разговариваю нормально, а вот вы кричите, - спокойно, окрепшим наконец голосом сказал лейтенант.

- А как еще прикажете с вами разговаривать, если вы элементарных вещей не понимаете?

Лейтенант не успел ответить, вмешался матрос Баринов:

- Разрешите идти, товарищ капитан-лейтенант? Мне еще в умывальнике надо прибрать.

- Идите. А потом отправляйтесь на камбуз картошку чистить.

- За что, товарищ капитан-лейтенант? - обиженно спросил матрос. - Мне же с утра в мастерскую.

- А за рассуждения получите еще один наряд вне очереди.

- Есть! - уныло сказал матрос. Стрешнев услышал, как он щелкнул каблуками.

- Мне тоже можно идти? - спросил лейтенант.

- Идите, - разрешил Дубровский и постучал в дверь к Стрешневу.

- Да, пожалуйста, входите, Николай Федорович. Дубровский вошел и, видимо, догадавшись, что Стрешнев все слышал, сказал, оправдываясь:

- Вот, понимаете, приходится шуметь.

- Бывает.

- Ваш, между прочим, подчиненный этот лейтенант Иванов.

- Да? На лодке я его не видел, кажется, он после дежурства?

- Верно, сменился в восемнадцать ноль-ноль. Дежурство ему и в самом деле выпало нелегкое, однако он должен был все-таки раздеться.

- Да, конечно, - согласился Стрешнев. - Садитесь, я сейчас закончу.

- А вы зря так капитально устраиваетесь. Кравчук, как только сдаст вам корабль, так сразу же и уедет. Его квартира достанется вам. Не ахти какая, одна комната, а все-таки отдельная.

- Вы думаете, ее дадут мне?

- Я не думаю, я знаю.

- Спасибо. Я, признаться, не рассчитывал, что так сразу получу. Очень вам благодарен.

- Ну, я тут ни при чем, так решило начальство, - сказал Дубровский, но таким тоном наигранной скромности, который не оставлял сомнений в том, что и его, Дубровского, роль была тут далеко не последней.

Стрешнев стал сбрасывать белье обратно в чемодан, а Дубровский сел на пуфик, закурил и, оглядев номер, заметил:

- А "люксик" мы ничего отгрохали. Я эту мебель вертолетом сюда тащил. И без всякого перехода спросил: - Вы на меня до сих пор обижаетесь?

- Нет, у меня после этого было столько других, куда более серьезных обид, так что ту я совсем забыл и, наверное, ни разу не вспомнил бы, если бы не встретил вас.

- А все-таки вспомнили?

- Вспомнил, - честно признался Стрешнев. - И обнаружил, что, в общем-то, я на вас совсем не сержусь.

- Спасибо. А я вот все еще чувствую себя виноватым перед вами. За это время я многое передумал, многое пересмотрел, по-моему, даже изменился. Надеюсь, к лучшему. И у меня к вам, Матвей Николаевич, будет такая просьба: не говорите никому о той истории. Дело прошлое, а, как гласит пословица, кто старое помянет - тому глаз вон. Обещаете?

- Николай Федорович, за кого вы меня принимаете? - с упреком спросил Стрешнев.

- Ну, извините. И спасибо. Я надеюсь, что теперь мы будем дружить и между собой, и семьями.

"Вряд ли", - подумал Стрешнев, вспомнив, что жена Дубровского так бесстыдно оклеветала его. Впрочем, Люся об этом ничего не знает, возможно, они обрадуются друг другу - все-таки старые знакомые. Тем более что в базе, как доложил матрос Баринов, всего восемнадцать женщин...

- Не так просто опомниться после такого подзатыльника, какой я тогда получил, - сказал Дубровский.

- До сих пор переживаете?

- Нет, подзатыльник этот я давно переварил. Стукнули меня тогда, в общем-то, за дело, я не обижаюсь. Хуже, когда тебе медленно выламывают руки, - Дубровский встал и заходил по комнате. - Вот это, брат, пострашней.

- Видимо, я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Кто вам выламывает руки?

- Хорошо, с вами-то я могу быть откровенным. Так вот, после того как меня сняли со старпомов и списали на берег, я многое передумал. Впрочем, об этом я уже говорил. И я честно решил исправиться, как говорят, искупить свою вину. Я старался. Изо всех сил. И еще надеялся, что мне разрешат вернуться на лодку... Я не скажу, что моих стараний не замечали. Замечали, иногда даже отмечали в приказах. Один раз сам командующий флотом благодарность отвалил. Но на мою просьбу перевести на лодку ответил отказом. "Поработай еще год на берегу, а там посмотрим", - сказал он. Сменились командующие, а кадровики до сих пор обещают. А зачем обещают? Я ведь и сам понимаю, что на лодку меня сейчас не назначат. И правильно сделают. Потому что я уже почти все забыл за это время. Да и лодки теперь не те, которые я знал.

Дубровский опять сел, широко расставив ноги, носком ботинка пнул под стол отставшую от подметки грязь. Стрешнев подумал, что Дубровский изменился даже в своих манерах. Раньше он умел держать себя с тем неуловимым изяществом, которое всегда отличало корабельных офицеров. "Скис он тут", заключил Стрешнев.

- А все-таки я не понял, кто вам выламывает руки. Дубровский вынул помятую пачку сигарет, закурил и, пустив в потолок несколько колечек дыма, сказал:

- Для того чтобы понять другого, надо хотя бы мысленно поставить себя на его место. Нет, я не хочу вас упрекать, я просто хочу, чтобы вы постарались меня понять. Я, например, не считаю себя завистливым человеком, а вот увидел вас на пирсе - и мне опять стало обидно. Когда вы, едва вылупившись из курсантской форменки, пришли к нам на лодку, я был уже капитан-лейтенантом. И сейчас тоже капитан-лейтенант, а вы меня обскакали в звании и в должности. И дело тут не в честолюбии, а в том, что во мне, может быть, погиб талант. Талант подводника. Вы можете это понять?