Жестокие игры - Мэгги Стивотер

Затем я замечаю, что один из покупателей — это Джордж Холли. Он видит меня и, конечно же, узнает. И тут же что-то говорит второму покупателю и Малверну. Малверн кивает, улыбаясь, но выглядит при этом так, словно глубоко несчастен. Он показывает мужчинам назад, на дом, и Джордж Холли тут же увлекает второго покупателя в ту сторону.

Проходя мимо меня, Холли протягивает мне руку со словами:

— Шон Кендрик? С добрым утром.

Я позволяю ему пожать мою руку, как будто мы практически незнакомы, и слегка приподнимаю брови в ответ на его притворство. А потом Холли вместе со вторым мужчиной уходят, оставляя нас с Малверном наедине.

Я встаю рядом с Малверном у ограды беговой дорожки. Он хмурится, глядя на Меттл. На ней скачет один из конюхов, и она явно в расслабленном и игривом настроении. У Меттл до странности уродливая морда — уродливость и грубоватость форм каким-то непонятным образом вроде бы связаны со скоростью породистых лошадок, — и вот сейчас Меттл, галопируя, вытягивает вперед крупную, как у мула, верхнюю губу.

Впрочем, конюх и не пытается заставить ее выложиться; я вообще не уверен, знает ли он, на что она способна обычно. А может, ему все это просто неинтересно. Но в любом случае Меттл ведет себя как на прогулке в парке.

Малверн наконец открывает рот.

— Мистер Кендрик, эта кобыла что, всегда вот такая?

Я чуть медлю, обдумывая ответ.

— Она — от Пенни-Паунд и Ростравера.

— Наследственность не всегда срабатывает, — говорит Малверн.

Он сплевывает и снова смотрит на кобылку.

— Но тут сработала.

— И она просто назло проказничает перед покупателями.

Я думаю только о том, о чем собираюсь его спросить, но сейчас неподходящий момент. Вместо ответа я наклоняюсь и проскальзываю под ограждением, иду через дорожку туда, где конюх — один из новичков Малверна, из тех, кто недолго выдержит жизнь в помещении для конюхов и здешнее жалованье, — прогуливает Меттл по кругу, давая ей остыть. Я подхожу к Меттл и забираю у конюха поводья.

Эй! — удивленно восклицает конюх.

Он так же молод, как и я. Вроде бы его зовут Барнсом, но я не уверен. Может, Барнсом звали предыдущего.

— Шон Кендрик! — возмущенно добавляет он.

Я протягиваю свободную руку и отбираю у него хлыст. Я и не коснулся им Меттл, а она уже гарцует по кругу, натягивая поводья.

— Малверн за тобой наблюдает. Ты сейчас еще раз прогонишь ее и заставишь работать. Она тебя дурачит.

— Да я уж по-всякому старался понукать ее, — возражает Барнс.

Я слегка касаюсь хлыстом голени Меттл — и она тут же дергается вперед, как будто я ударил ее с размаха. Она прекрасно знает мой голос и отлично понимает мои намерения, когда я держу в руках ее уздечку.

— Может, и понукал. Но она тебе не поверила, и я тоже. Возьми обратно.

Барнс забирает хлыст и поводья. Меттл уже дрожит от нетерпения, ее удерживает только моя рука, которая продолжает держать повод. Барнс смотрит на меня, и я вижу, что его пугает предстоящее, он боится скорости. Лучше бы ему поскорее научиться любить все это.

Я отпускаю кобылу, вскидываю левую руку, как будто по-прежнему держу в ней хлыст, — и Меттл срывается с места в галоп. Я наблюдаю мгновение-другое, пытаясь понять, насколько Барнс владеет собой, — он не так уж плох, несмотря на весь его страх, — и проверяя, не утратит ли Меттл свой задор. Я мог бы и большего от нее добиться, но она хотя бы взялась за работу.

Я возвращаюсь к ограде и ныряю под нее. Взгляд Малверна следует за Меттл, рука при этом почесывает подбородок; я слышу, как его пальцы скребут по коже.

Я прячу руки в карманы. Мне не нужен секундомер, чтобы понять: Меттл заметно улучшила свое время. Несколько мгновений я молчу, подыскивая слова повесомее. Но не придумываю ничего и говорю лишь:

— Я хотел бы выкупить у вас Корра.

Бенджамин Малверн бросает на меня взгляд, такой же раздраженный, как всегда, и отворачивается к дорожке. Он смотрит на секундомер, который, как я только теперь замечаю, все это время держал в ладони, и щелкает кнопкой, когда Меттл доходит до конца дистанции.

— Мистер Малверн, — окликаю его я.

— Я не люблю повторять дважды. Я уже сказал тебе несколько лет назад и, так уж и быть, напомню снова: Корр не продается. Никому. Ничего личного.

Я, конечно, знаю, почему он не хочет продавать Корра. Продать его — значит потерять самого сильного скакуна на Скорпионьих бегах. И лишиться самого мощного рекламного объекта.

— Я понимаю, почему вам не хочется его продавать, — говорю я. — Но может быть, вы забыли, что такое постоянно выступать в качестве наемного жокея и не иметь лошади, которую можешь назвать своей.

Малверн хмурится, глядя на секундомер; не потому, что Меттл прошла дистанцию медленно, а как раз наоборот, потому что преодолела ее очень быстро.

— А я говорил, что готов продать тебе любую из чистокровок.

— Я не воспитывал этих чистокровок. Я не делал их тем, что они есть.

Малверн возражает:

— Как раз ты сделал всех их тем, что они есть.

Я не смотрю на него.

— Но ни одна из них не сделала меня тем, что я есть.

Я ощущаю собственные слова как некую невероятную исповедь, особое признание. Я открыл перед Малверном сердце и позволяю изучить его содержимое. Я ведь вырос вместе с Корром. Мой отец скакал на нем и потерял его, а потом я снова его нашел. Он — вся моя семья.

Бенджамин Малверн с силой трет большим пальцем подбородок, и на мгновение мне кажется, что он и в самом деле обдумывает услышанное. Но потом он говорит:

— Выбери другую лошадь.

— Других я буду тренировать. Только это и изменится.

— Выбери другую лошадь, мистер Кендрик.

— Мне не нужна другая, — упорствую я. — Мне нужен Корр.

Он по-прежнему не смотрит на меня. Думаю, если бы он на меня посмотрел, я бы его убедил. Кровь шумит у меня в ушах.

Малверн говорит:

— Я не хочу больше возвращаться к этому разговору. Корр не продается.

Пока Малверн наблюдает за тем, как на дорожку выводят следующую лошадь, я сжимаю кулаки в карманах, вспоминая, как Кэт Конноли стояла на своем во время парада наездников. И как Холли говорил: должно быть что-то более ценное для Малверна, чем Корр. Потом в памяти всплывает голос богини-кобылы: «Загадай еще одно желание». Я даже успеваю подумать о Мэтте Малверне, готовом на все ради славы, даже скакать на пегой кобыле. Я всегда думал, что мне предстоит всю жизнь провести вот так: каждый год испытывая судьбу на бегах, но теперь понимаю: я никогда не рисковал тем единственным, что действительно боялся потерять.

Я не хочу это делать.