Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах - Артем Юрьевич Рудницкий

Например, Астахов в июне 1939 года болезненно отреагировал на предложение консульского отдела НКИД лишить гражданства 78 человек, проживавших в Германии, и запретить им въезд в СССР. Он прямо заявил, что не располагает данными, бросающими тень на этих людей, конкретно положительно отозвался о женщине, талантливой художнице и преподавателе немецкого языка в школе при полпредстве. С возмущением отметил, что в «проскрипционный список» вошли люди, брошенные гитлеровцами в тюрьмы и концлагеря{414}.

Что касается Шкварцева, то у него и в мыслях не было за кого-то ходатайствовать, кого-то защищать.

В Германии на 1 сентября 1939 года количество советских граждан (исключая сотрудников загранучреждений) составляло тысячу человек (состояли на учете в полпредстве), из них 115 проживали в германской столице{415}. Содержание, стилистика докладов полпреда и их выводы весьма красноречивы и говорят сами за себя. Несколько примеров:

Баккал И. Ю., 1893 г. рождения, уроженец г. Севастополя, юрист – окончил Петроградский университет. Во время Октябрьской революции и до 1922 г. был членом ЦК партии левых эсеров. В 1922 г. в числе многих реакционных интеллигентов был выслан из Советской России[51] и с тех пор проживает в Германии с советским паспортом, который по непонятной причине был у него оставлен.

Баккал в настоящее время является управляющим одного берлинского театра (Ренесанс театр) и представляет собой, как и в прошлом, явно антисоветского человека.

Его жена, Баккал Мария Константиновна, урожденная Тимофеева, и сын Юрий 18 лет, также имеют советские паспорта.

Считаю, что семья Баккал недостойна носить высокое звание советских граждан.

2. Лемке Владимир Петрович, 1885 г. рождения, уроженец г. Риги, по специальности кинооператор. До 1928 г. жил в Советском Союзе и работал на многих кинофабриках (в Баку, Киеве, Одессе и др.). В 1928 г. под предлогом повышения квалификации выехал в Германию и назад не вернулся. С тех пор проживает в Германии. Попыток вернуться в Советский Союз не делал. Несмотря на то что является иностранцем, немцы держат его на работе в качестве кинооператора при Центральной Берлинской радиостудии по телевещанию.

Последнее обстоятельство говорит о неблагонадежности Лемке.

Считаю, что Лемке не заслуживает, как невозвращенец, звания советского гражданина.

Прошу Ваших санкций и указаний о лишении указанных лиц советского гражданства{416}.

В составленный Шкварцевым список людей, которые «не заслуживают», вошли практически все соотечественники, проживавшие в Берлине.

Полпред с неприязнью писал о людях, «выброшенных революцией за пределы СССР», и называл их «бывшими». «Бывшие крупные фабриканты и заводчики и члены их семей, бывшие княгини и люди с опороченным политическим прошлым». Сюда же относилась «молодежь, которая выросла и воспитывалась в фашистской Германии». Проверка показала, пафосно повторял полпред, «что подавляющее большинство лиц, имеющих советские паспорта, не имеет ничего общего с нашим социалистическим государством» и «не имеет никакого права носить документ, определяющий гражданство Великой Социалистической Державы»{417}.

Шкварцев писал: «В значительной своей части эти люди представляют нетрудовой элемент с чуждой и антисоветской идеологией, торговцы, коммерсанты и проч.». Полпред не делал исключения даже для тех, кто занимался «трудовой деятельностью», наемных рабочих и батраков, поскольку это «люди малограмотные и неграмотные, никогда не бывавшие в СССР, имеющие смутное представление о нем». «Это касается главным образом военнопленных империалистической войны, имеющих свои семейства и работающих на предприятиях и у помещиков. По понятным причинам взаимоотношений с Германией даже с трудовой частью советских граждан никакой политико-воспитательной работы не велось. Таким образом они находились под непрерывным воздействием антисоветской среды и в значительной части превратились в балласт нашего государства, не отображающий собой лица советского гражданина». Глава миссии заключал: «…Иметь такую обузу нет никакой необходимости, наоборот, если бы мы освободились от ненужных нам людей, от этого была бы только польза»{418}.

Подробный список неблагонадежных граждан Шкварцев направил заместителю наркома иностранных дел В. Г. Деканозову «с просьбой возбудить вопрос перед Президиумом Верховного Совета СССР о лишении этих лиц права гражданства»{419}.

Исключение не делалось и для евреев, хотя к тому времени было хорошо известно, что в Германии они обречены на вымирание или уничтожение.

Сколь бы бедственным ни было положение владельцев советских паспортов, это не трогало руководство полпредства. Они воспринимались как лица, утратившие связь с социалистической родиной, и их возвращение не могло способствовать ее дальнейшему процветанию.

Характерно, что Молотов, которого Деканозов не преминул ознакомить с материалами Шкварцева, не оценил ретивости главы миссии. Видно, ему претил непрофессионализм, который не могла компенсировать показная идейность. Наркому было известно, что Шкварцева до его отъезда в Берлин несколько раз принимал Сталин, и это, естественно, исключало резкую критику полпреда (по крайней мере до поры до времени). Поэтому Вячеслав Михайлович ограничился тем, что украсил один из докладов Шкварцева о лишении соотечественников советского гражданства резолюцией, адресованной Потемкину: «Т. Потемкину. Нужно ли это делать? Не закинем ли в лагерь активных врагов?»[52]{420}

Назначение Шкварцева на должность полпреда в сложнейший, полный противоречий период оказалось провальным. Судьба Советского Союза зависела от правильного понимания намерений гитлеровского руководства, и донести до Москвы это понимание миссия в Германии могла только отчасти. Положение в какой-то степени спасали первый секретарь Павлов и первый советник (советник-посланник в нынешнем понимании) Михаил Тихомиров. Они были не в восторге от того, что вынуждены подчиняться человеку, далекому от внешней политики и дипломатии. Судя по всему, особенно переживал Павлов, рискнувший вступить в конфликт с полпредом.

Немного подробнее расскажем об этом дипломате, который достаточно уверенно чувствовал себя в полпредстве, в том числе и потому, что мало кто мог сравниться с ним в умении находить и поддерживать контакты, добывать информацию, анализировать ее и составлять донесения в центр. На способности Павлова, которыми он выделялся в массе советских дипломатов, обращали внимание и немцы и при этом рассматривали его как одного из своих главных врагов в полпредстве. Первый секретарь не заблуждался насчет истинных намерений гитлеровцев в отношении СССР и критически оценивал нацистские порядки.

Неудивительно, что отъезд Павлова в конце 1940 года не прошел незамеченным для немцев, которые следили за его «большой служебной карьерой»{421}. Он стал заведующим Центральноевропейского отдела НКИД и по оценкам Аусамта «представлял собою круги, наиболее резко выступающие против дружбы с Германией». В Берлине «его изучали больше, чем Шкварцева, и ненавидели»{422}. По сведениям полпредства, в гитлеровском МИДе было собрано целое досье на Павлова.

Этот незаурядный и амбициозный дипломат придирчиво оценивал способности полпреда. Вскоре после их приезда в Берлин «обнаружилось, что Шкварцев не умеет формулировать свои мысли на бумаге». Павлов вспоминал: «У меня появилась еще одна обязанность – вести его дневник, т. е. записывать его беседы с иностранными дипломатами. Все это было бы полбеды. Хуже было то, что он не имел ни малейшего представления, как следует вести свой разговор с иностранцами. Порой он говорил им всякие глупости»{423}. Павлов выражался даже сильнее: «несет околесицу»{424}.

Первый секретарь