Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели - Лев Колодный

Как видим, он не только не оставил камня на камне от монумента, но и заявил, что архитекторы якобы срыли святую для русского народа Поклонную гору и "старый парк", ценности более важные, чем «черное» знамя. Это был голос либеральной интеллигенции, реакция с левого фланга общества. С правого фланга в унисон с поэтом зашумела группа патриотов-националистов, ревнителей памятников, защитников «священной» Поклонной горы.

Ни либералы, ни националисты не смели тогда публично усомниться в цвете красного флага, бросить камень в образ основателя партии и советского государства. Нужен был другой предлог. И его нашли.

Чтобы показать миру наступившую эру гласности, националистам дали право провести митинг под лозунгом "Восстановить Поклонную гору!" На Манежной площади они потребовали встречи с Горбачевым и Ельциным, позволившим протестантам выйти на первую в истории СССР санкционированную политическую демонстрацию.

Ни поэт, ни демонстранты не знали, не хотели того знать, что Поклонную гору срыли давным-давно, когда прокладывали Кутузовский проспект и сооружали после войны площадь Победы с многоэтажными домами.

"Исходя из анализа картографических материалов, изданных до 1924 года, следует, что горой Поклонной, как историческим местом, соответствующим обычаю поклоняться Москве и ее святыням при въезде в город и при выезде из него, является холм с вершиной у излома Можайской дороги, примерно в 400 метрах южнее Кутузовской избы, где в настоящее время располагается комплекс современной застройки с многоэтажными домами, центр площади Победы".

(Цитирую справку экспертов, данную МГК КПСС. — Л.К.) Поэтому, чтобы «восстановить» Поклонную гору, следовало засыпать землей проспект и площадь.

В старой Москве Поклонной горой называлась не одна возвышенность, а гряда холмов, в том числе тот, самый высокий, где два года шло строительство монумента и музея. А там ни на один метр уровень земли не понижался, отметка, как была, так и оставалась равной 170,5 метра. Архитекторы никогда не думали ее уменьшать в ущерб своему замыслу. Относительно этой возвышенности историки, геодезисты и картографы дали заключение: "Данный холм не может быть отнесен к разряду исторически-памятных мест". Название "Поклонная гора" на картах ему было дано военными топографами, не вдававшимися в тонкости истории и географии. В годы войны здесь, на господствующих высотах, замышлялась линия обороны.

Все громче с разных сторон звучало требование — восстановить Поклонную гору! А это значило демонтировать стены музея, засыпать фундамент монумента, сооружение которого набирало обороты. Как быть? Гордиев узел разрубил топором Ельцин, перед тем как утратил власть в городе. Москвы он не знал, да его и не интересовало мнение экспертов. Ему важно было проявить себя политически, предстать защитником «перестройки», показать свой характер, прослыть защитником интересов народа. Он дал команду прекратить строительство не только монумента, но и близкого к завершению здания музея Отечественной войны. Единственное, что удалось тогда монтажникам, так это поднять с земли и установить на крыше огромный купол.

Так в архитектуру грубо вмешалась политика, смешанная с мифами и некомпетентностью. Эта гремучая смесь будет не раз еще взрываться и оглушать, как падающая снежная лавина, связку "Лужков — Церетели". На их долю выпадет честь завершить сооружение триумфального (а не "мемориального!", как пишут) комплекса в честь Победы.

На Поклонной горе все стихло. Замерли башенные краны. Строители ушли. Страсти переместились в залы, где проходили очередные конкурсы на новый проект памятника Победы. Искусство России после краха СССР переживало, как государство, глубочайший кризис. Время требовало новых идей и образов. Вместо практиковавшихся прежде закрытых конкурсов, куда приглашались наиболее известные скульпторы, начали во имя торжества демократии проводить конкурсы, открытые для всех желающих принять в них участие. Но и они не давали результата. Открытые конкурсы, которыми поныне так озабочена общественность, как показывает история, не всегда приводят к желаемому.

Так, начиная с 1880 года, в Москве объявлялись конкурсы на памятник Гоголю. Заседало авторитетное жюри, подводились итоги, отмечались премиями лучшие проекты, устраивались их выставки. И эта работа продолжалась свыше четверти века, пока в 1906 году не приняли решение "больше конкурсов не устраивать". За дело взялся вновь избранный московский городской голова Гучков. Его консультировал попечитель Третьяковской галереи художник Остроухов, единолично решивший поручить проект известному скульптору Андрееву, "не связывая его никакими условиями, кроме стоимости". За два с половиной месяца скульптор выполнил то, что не удавалось прежде 25 лет. Не всегда реализовывались проекты, удостоенные первой премии. Так, гостиница «Метрополь» архитектора Валькотта не выигрывала конкурс. Но меценат Мамонтов единолично решил — строить по его проекту.

История, которая складывалась в Москве с памятником Победы, напоминала историю памятника Гоголю. Все, что делали скульпторы, какими бы талантливыми они не считались, общество не устраивало. Участвовал в конкурсах и Церетели. Его проекты отмечались в числе призеров. Он выполнил несколько вариантов памятника в виде триумфального столпа, напоминающего колонну Траяна. Наверху столпа стоял солдат с развевающимся на ветру флагом. В конкурсе, итоги которого подводились после событий августа 1991 года, победил маститый скульптор Аникушин, автор памятника Пушкину в Ленинграде. Вместо солдата-Победителя он предложил Победу в образе матери с ребенком. Решение жюри вызвало яростный протест ветеранов при штабе строительства на Поклонной горе. Они не захотели видеть "фронтовую мать-одиночку с сыном полка". И настаивали на том, чтобы вместо любой фигуры установили трехгранный обелиск высотой свыше 100 метров. На него тотчас в печати приклеили ярлык — "архитектурного монстра". Общественность предлагала свои варианты: "И почему бы вместо суворовского штыка-молодца не водрузить на постаменте что-то более существенное, танк Т-34? А на нем вернувшихся с войны живыми победителей. Почему бы в этих скульптурах, разместившихся на броне, не узнать Василия Теркина — он растягивает баян. Рядом в летчике — Александра Покрышкина, в моряке Маринеску. Пусть вместе с русскими будут узнаваемы воины — азербайджанец и армянин, казах и узбек. Пусть уместятся и инвалиды в сопровождении девушки-медички: незрячий, безрукий, безногий…" Такой Ноев ковчег без иронии предлагался в качестве новой концептуальной идеи.

Ситуация могла разрешиться, как в 1906 году, только волевым, единоличным решением. Его принял мэр и премьер правительства Москвы Лужков, повторив прецедент, созданный его предшественником Николаем Гучковым. Консультантом и скульптором в одном лице на этот раз у "городского головы" Москвы оказался художник. Поставив подпись на листке бумаги под рисунком штыка, датировав ее 27 марта 1993 года, Лужков единолично решил — водрузить на Поклонной горе обелиск в форме трехгранника, напоминающего солдатский штык. И поручить проект Церетели, во всем остальном, кроме стоимости, дав ему полную творческую свободу.

Общественность, пресса не была об этом извещена, так как непременно началась бы очередная дискуссия. Времени на обсуждения, конкурсы, выставки — не оставалось. Приближалось 50-летие со дня Победы. Она принесла свободу Европе, порабощенной фашизмом. Ничего более важного в истории ХХ века не произошло. Правительство России решило торжественно и с размахом отметить эту дату, пригласив в Москву глав государств и правительств мира.

Вот тогда и вышел на стратегический простор давно ждавший своего часа Церетели. Ему предстояло выполнить за два с лишним года несколько трудных задач в два этапа. Было решено к 9 мая 1994 года открыть музей Отечественной войны с картинной галереей и диорамами главных сражений. Объем здания достигал 400 тысяч кубометров, такого объема Дворец съездов в Кремле. Под куполом, который больше купола Храма Христа Спасителя, поднявшимся на высоту девятиэтажного дома, помещался зал Славы, способный вместить дивизию солдат. Его диаметр свыше 50 метров.

Предстояло этот объем, залы и фасады превратить во дворец Победы. Нужно было одухотворить пространство под сводами здания, привнести в белые стены цвета, заставить звучать бронзу. Этим и занялся Церетели. Вскоре после того, как стройка ожила, над аркадой музея протянулся триумфальный венок. Пилоны увенчали капители со звездой. Стена аванзала засияла радугой витража, поражая буйством красок, захватывая с первого взгляда внимание каждого посетителя. Пространство дворца Победы, а именно таким мыслился музей, таким способом соотносилось с человеком. Под потолком над парадной лестницей загорелись хрустальные люстры. С каждым днем каменный, холодный дом согревался теплом искусства, наполнялся сиянием хрусталя, бронзы, позолоты. Ни одна деталь фасада и интерьера не оставалась без внимания Зураба. По его рисункам выполнялись монументальные двери, бронзовые дверные ручки, стеклянные шкафы для экспонатов музея.