Парни нашего двора - Анатолий Фёдорович Леднёв

вестей не получал»… Подошел тут сам председатель Совета. Нашенский. Руку подал и не выпускает, а сам в глаза глядит. «Нету, — говорит, — Гречановки. Немцы спалили. Марину твою с Оксаной в Германию угнали. А мать… Вступилась старая за внучку. У живой Оксану они взять не смогли». Выпустил председатель мою руку. Я встал и пошел, не сказавши ни прощай, ни до свидания. Приехал на место, где село стояло… Трубы печные и те порушили. Набрал я золы… — старшина рывком подтянул вещмешок.

Мы молча стояли вокруг. Чем его можно утешить?

Скалов глянул просяще на командира бригады и тот понял.

— Завтра, старшина, выступаем.

— Больше для меня ничего не треба, други вы мои дорогие.

* * *

Мы шли вперед, под нами гудела родная земля, над нами пело теперь уже навсегда наше небо.

Часть II

Глава первая

Темная мартовская ночь. С севера дует низовой сырой ветер. Наволочь. Ни единой звездочки на небе. Даже луна и та упряталась бог весть куда. Кажется, тучи, чтобы не рухнуть, держатся на орудийных стволах танков засады. Время как будто остановилось. Томительно. Вкрадывается сомнение: а вдруг…

Послышался гул моторов. Враг приближался осторожно, с погашенными фарами. Изредка вспыхивали подфарники и тотчас гасли: прощупал сажень-другую дороги и снова вслепую вперед.

Бесшумно опустились крышки люков у наших машин. Командиры прильнули к прицелам, снаряды давно в казенниках. Гвардейцы, еле удерживая себя от соблазна ударить, ждали, когда головной танк врага поравняется с нашей замыкающей засаду машиной.

Гитлеровские танки, натужно ревя моторами, вытягивались на шоссе. Долго. Очень долго. На броне — автоматчики, отчего танки походят на гигантских ежей. Ох и урчат эти ежи, словно из последних силенок выбиваются.

Решили фрицы прорвать оборону. Разведка об этом, совсем как в известной песне поется, доложила точно. Спешно приняли контрмеры. Пехота на виду у немцев, мол, сила уступает силе, еще днем отступила, изображая панический драп. А танки, замаскированные так, что ни в какой телескоп не обнаружишь, остались по обе стороны шоссе в аппарелях. Укутались по башню дерном, сучьями и прочим подручным материалом. Сновала немецкая разведка совсем рядышком с нашими машинами, да ничего не обнаружила и решила: русские бегут, а свежие части еще не подошли.

Была в этом одна правда: наших здесь потрепали изрядно, тех, что держали оборону. Но не бежали они. Нет.

В шлемофонах прозвучало тихо так, полушепотом:

— Огонь!

Гвардейцы грянули орудийным залпом. И началась чертова толчея. Вспыхнула сразу чуть ли не вся фашистская армада. Горящие машины сшибались, лезли друг на друга, стреляли куда угодно, только не по цели. Округа наполнилась грохотом и воем: рвались боеукладки, баки с горючим, двигатели, снаряды на броне в ящиках, что взяли практичные фрицы про запас.

Низко нависшая наволочь загустела вначале, а потом, словно в страхе, отпрянула. Стало светло, как будто взошло солнышко.

Задние танки, бронетранспортеры, автомобили с пехотой продолжали напирать. Их расстреливали в упор из орудий и пулеметов. Немцы с обезумевшими глазами, спасаясь от огня, метались среди горящих машин живыми факелами.

Гвардейцы двинули танки из укрытий на дорогу. Как сказочные витязи из чрева земли в судный час появились они.

Советская пехота ринулась в прорыв, а танки колонной, развернув башни «елочкой», пошли дальше. Огнем и гусеницами расчищали они дорогу. На рассвете порвались во второй эшелон врага. И снова — на запад. Без остановок. И днем. И ночью.

Поочередно садились за рычаги члены экипажей. Десантники питались и спали на весу, пристегнувшись ремнями к скобкам на броне. На крыльях ведущих машин дежурные автоматчики подсвечивали ручными фонарями дорогу. Люди держались, памятуя заповедь танкистов-гвардейцев: сгори или прорвись. Люди держались, а техника начала сдавать. От чрезмерной нагрузки рвались гусеницы, особенно у тяжелых танков и самоходок. Одно за другим шли радиодонесения: горючее и боеприпасы на исходе. Наш второй эшелон застрял где-то или сбился с пути. Пришлось остановиться.

Комбриг, подполковник Стрельцов, нашел выход. Он приказал слить оставшееся горючее и полностью заправить танки второго батальона, передать ему и боекомплект. Танкисты майора Перетяги должны завершить начатое бригадой. За это время подвезут боепитание и части соединятся. А пока — врагу никакой передышки.

— По машинам!

Второй батальон выжимал все из не успевших остыть двигателей. Надо было догнать оторвавшегося противника, не дать ему закрепиться. День выдался погожий, видимость до самого горизонта. Булыжное шоссе, как сероперая стрела, ни одного поворота.

Головной танк выскочил на вершину холма у огромного креста с распятием, взгляду открылся лежащий в лощине город. Его-то и должны взять танкисты.

— Командный пункт у креста! — приказывал Перетяга. — Танкам уступом справа. За Родину! За Сталина! Вперед!

На левом фланге бронированного фронта, по грудь высунувшись из башенного люка (так лучше видно вокруг), мчался майор Перетяга. Он был уверен в успехе и открытым текстом подавал команды.

Противотанковые орудия и тощие пехотные заслоны, что успели выставить немцы, танкисты смяли и двинулись к городу. С командного пункта заметили какое-то движение на правом фланге. Там, в густом сосняке, можно было предположить, скапливаются немцы. Донесли о противнике и на левом крыле. Коридор, которым шел батальон, мог оказаться огненным мешком. Начальник штаба капитан Федоров связался по рации с командиром батальона. Перетяга подтвердил свой первоначальный приказ:

— Делай, как я!

Начинало смеркаться. Комбат торопился. Неожиданно появились немецкие танки. Не принимая боя, на полной скорости они перескочили мост через речку у города и стали уходить влево к лесу. Мост запылал.

Видать, взорвали его неудачно, сплоховали фашистские минеры. Наши танки с ходу и коротких остановок густо палили из пушек, не умолкали и пулеметы.

Танк майора Перетяги взлетел на мост, который уже бабахал в небо горящими головнями. Вторая машина на предельном газу нырнула в бушующее пламя. Видно было, как мост прогнулся, но