Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.] - Эдуард Фикер

— Господи, неужто обиделись, пан доктор?

— Нет. Какие могут быть обиды. До свидания, маэстро. Спокойной ночи, пани Шустрова.

Кофе он не допил.

Войтех Матейка потер маленькие руки:

— Ну и завелся он сегодня…

— Милый Войтех, — вздохнула Марта Шустрова, — я столько лет знаю вас и ваше доброе сердце, и мне просто не верится, что вы можете быть таким язвительным.

Матейка отрицательно покачал головой.

— При чем тут язвительность? Я ведь не шучу. Порой я совершенно серьезно подозреваю, что Медек и Рамбоусек спелись. Только вот не пойму для чего? Зачем это Медеку? Ради денег? Они ему не нужны. Рамбоусеку — ради славы, это точно. Тут сомнений нет. Я его знаю с детства.

— Он весьма милый человек.

— Кто? Доктор?

— Нет. Пан Рамбоусек.

Матейка рассмеялся:

— Из всех живущих здесь, наверно, вы одна способны сказать такое. Да и то лишь потому, что вы безгранично доверчивы. И удивительно добры. Нет, правда, милая Марта: Рамбоусек — зловредный, корыстолюбивый старикашка. Но это между нами. А вообще-то, как вы знаете, я везде говорю о нем только хорошее. Мало ли на свете дураков, еще истолкуют превратно. Кстати, у вас не найдется… каких-нибудь таблеток? Сейчас, летом, так резко меняется давление. Вчера после грозы… Мне что-то очень не по себе. Творчество убивает мои нервы, милая Марта. Для меня это тяжкий труд, он губит мое здоровье.

— Разумеется, найдется, милый Войтех. Для вас всегда.

— Конечно, конечно. Это не просто фраза. Я понимаю… Марта, вы ведь знаете, о чем я мечтаю… Я понимаю, вам не легко. Дом нуждается в ремонте, и вообще… А я — один как перст. К тому же…

— Нет, не продолжайте. Не сегодня. В такой прекрасный вечер…

Он помассировал веки.

— Простите за бестактность, — поспешно добавила она. — Лучше я вам сыграю. Хорошо?

Матейка широко улыбнулся:

— Буду вам признателен.

Она села к роялю и опустила крупные руки на клавиши. Играла по памяти, Моцарта. Отчеканивала ноту за нотой, не по-женски педантично и точно. И очень уверенно.

Она тащила его за собой. Он спотыкался на крутых каменных ступенях. В лунном свете верзила Гаусер походил на смешное привидение, которое безумно боится войти в чужой замок.

Лестница вела из парка во внутренний двор.

Она остановилась, настороженно оглядываясь. Нигде ничего подозрительного. Лишь в восточном крыле на верхнем этаже тускло желтело несколько окон.

— Ду́хи? — прошептал он, указывая на них.

— Эрих Мурш в своем запаснике. Пойдем. Смотри-ка, у Калабовых темно. И Рамбоусек тоже спит.

— Откуда ты знаешь?

— Свет пробивался бы в щели.

Они пересекли двор, и девушка открыла дверь прямо напротив лестницы.

— Моя комнатка, — прошептала она. — Погоди. Я задерну занавеску… — В комнате было темно, хоть глаз выколи, но она двигалась быстро и уверенно. Зажгла маленькую лампу. — Моя убогая комнатка…

Комната и впрямь выглядела убого, а поскольку в ней жили только летом, воздух был застоявшийся, несвежий.

— Твоя затхлая каморка…

— А кстати, каморка что надо, — заявила Ольга Домкаржова, которая в сезон работала в замке экскурсоводом. — Даровая комнатка для неимущей студентки. А пану доктору, может, больше приглянулись княжеские покои наверху?

— Само собой, — заметил Гаусер. — Ох, Оля, пить хочется… Хоть простой воды…

Умывальник был возле двери. Он пустил воду и стал пить прямо из крана. Весь забрызгался, принялся вытирать лицо.

— В самом деле, а почему бы не в постели княгини? Ты ведь побоишься, Оленька.

— Чего?

— Что она придет к тебе ночью!

— Как бы не так!

— Ясное дело, побоишься. Или струсишь, что кровать проломится. Она небось вся прогнила.

— Нет.

— Да ну? — Он удивленно склонил голову. — Откуда ты знаешь?

— А вот знаю, — тряхнула она головой. — Знаю! Ты сам струсишь!

— Нет!

— Струсишь.

— Идем проверим!

— Сейчас?

— Сейчас. Пошли!

— Нет, сегодня нельзя, — возразила она. — У меня нет ключа. Он в канцелярии. Давай завтра, ладно?

— Идет!

Ясная, светлая ночь. Все вокруг — в лунном серебре.

У переезда уныло мигал синий огонек. Давно прошел последний поезд, следующий не скоро.

Фары приближающейся машины были видны издалека. Она медленно ползла по извилистой дороге к шлагбауму. Переваливая через рельсы, зловеще сверкнула хромированной сталью, на черном лаке отразились лунные блики и синий сигнальный огонек. Черный брезентовый верх был опущен, виднелся силуэт водителя, нажавшего на газ.

В Опольне машина сбавила скорость; фары дальнего света погасли. У самой площади дорогу перебежал какой-то верзила, спешащий невесть откуда невесть куда.

А в общем, улицы были безжизненны. Когда машина остановилась перед гостиницей и мотор замолк, стало тихо, так тихо, что слышны были торопливые шаги долговязого прохожего.

Из машины вышел молодой мужчина, потянулся, зевнул. Оглядев темные окна трехэтажной гостиницы, он пожал плечами, вздохнул и решил попробовать, откроется ли дверь в воротах под аркой.

Нет, закрыто.

Он позвонил. Казалось, звонок разбудит всю площадь.

Прошло немало времени, пока наконец послышались шаги. В замке заскрежетал ключ, и дверь слегка приоткрылась.

— Что вам угодно? — спросил женский голос.

— Для меня тут заказан номер, пани…

— Да-да. А где ваши вещи?

Он махнул рукой.

— В машине.

— Как ваша фамилия?

— Экснер.

— Ага. Пан доктор Экснер из Праги?

— Он самый. Номер для меня заказала доктор Штейнова.

— Да. Пожалуйста, берите вещи и проходите. Она оставила для вас письмо.

Он покачал головой и пошел к машине взять свои чемоданы, пиджак и плащ.

Дверь была открыта, за воротами под аркой горел желтый свет.

Женщина протянула ему ключи и письмо.

— Этот большой — от комнаты. А маленький — от ворот. Мы открывать не ходим. — Она была босиком, из-под халата выглядывала белая полотняная ночная рубашка почти до пят. — У вас девятый номер.

Он поставил чемоданы на землю и надорвал конверт. Потом кивнул в сторону ворот.

— Закрыть?

— Благодарю. Я сама. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, пани, — рассеянно ответил доктор Экснер и развернул письмо. В нем было написано:

«Милый Михал, ужасно не везет. Отпуск сорвался. Я надеялась, что ты приедешь хоть на пару часов пораньше. Мне позвонили, и я должна срочно ехать. Отдыхай тут или уезжай домой, и извини меня.

Опольна — городок старинный, с двух сторон его огибают ручьи, с востока он защищен крутым склоном и скалой, на которой стоит старый замок. Городская площадь сохранила форму треугольника, типичную для средневекового торгового местечка. В вершину треугольника впадает шоссе, ведущее из районного центра, движение идет по правой, западной стороне площади, где сосредоточена общественная и культурная жизнь: гостиница, кафе, кино, магазин самообслуживания, хозяйственный магазин, бензоколонка.

На восточной стороне площади кафе-кондитерская, парикмахерская — дамская и мужская, — а также магазин тканей и белья; тут же и поликлиника. Несколько скамеек под раскидистыми яворами. Замок — гордость Ренессанса, украшение города. Двор его выходит на север. Внизу английский парк, известный не меньше, чем замок. Тянется он далеко, постепенно сливаясь с окрестными лесами, лугами и полями.

Следуя за ручьем, английский парк огибает замок и затем к югу сменяется французским, который подходит к самой площади, и белая стена оранжереи образует одну из сторон ее треугольника.

В тот день рано утром над всей округой пронеслась гроза, и сейчас над деревьями парка в полном безветрии подымались седые испарения. В утренней тишине далеко разносился собачий лай. Две овчарки, нетерпеливо дожидавшиеся, когда их пустят по следу, оказались не у дел. Какой след они могли взять после дождя? Поэтому они лишь нервничали на краю луга возле машины с белой полосой, на которой их привезли.

Свежая трава была затоптана, а десять или двенадцать человек, прошагав через луг, остановились вдалеке, около скалы. В общем-то, это была не скала, а нечто вроде грота из известняковых глыб, одно из тех произведений декоративной архитектуры, что были так популярны в первой половине прошлого столетия.

В траве лежал небольшого роста мужчина. Вокруг растерянно стояли люди, глядя на его залитую кровью голову.

Тихая уединенная вилла за старым забором.

Некоторое время назад в этом доме скончалась жена врача, а затем при загадочных обстоятельствах умер и ее больной брат, шизофреник, бич всей округи.