Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения

— В следующий раз, постарайся до такого не затягивать. Если тебе что-то ТАК претит, буквально до рвоты, говори об этом сразу. — как ни странно, но Глеб все-таки пошел за мной следом. Возможно, чтобы проследить за моей сохранностью и успеть подстраховать, если мне вдруг понадобиться дополнительная помощь.

Слава богу, не понадобилась. И он простоял все это время в дверях ванной за моей спиной, наблюдая с явной апатией за всеми моими попытками удержаться в этом мире из последних сил.

И пусть в его голосе не слышалось характерных ноток сдержанного раздражения, оно все равно ощущалось — буквально кожей, витая по воздуху не сколько в его словах, сколько от исходящей от него опасной близости.

— Надеюсь, это нервное. Но провериться не помешало бы. — он хочет отправить меня в больницу? Серьезно?

— Конечно, нервное… Я-я… Я… прости. Я не думала, что так… получится… — а еще было нужно заставлять себя хоть что-то говорить, проявляя хоть какое-то подобие себя прежней. И при этом, желательно, не смотреть в лицо своего надзирателя. Что я и пыталась делать, отматывая трясущимися руками от рулона туалетной бумаги внушительную ленту, которой собиралась протереть пол.

— Даже не думай, — Глеб шагнул к мне, тут же отбирая бумагу и почти сразу же помогая подняться на ноги. — Умойся, почисти зубы, а я пока позвоню Дмитрию. Сейчас поедешь домой отдыхать. Если к вечеру состояние не ухудшится, там и будем смотреть, что делать дальше.

— Дмитрию?.. Кто такой Дмитрий?

— Водитель, который тебя сюда сегодня привез.

Не смотря на проявление отеческой заботы, от прежнего Глеба Стрельникова не осталось и следа. Серьезный, сосредоточенный только на собственных мыслях и ничего близкого к душевному соучастию. Его будто насильно только что затянули в реальность, в которую он не собирался возвращаться в ближайшие пару часов. Поэтому-то ему это так и не нравилось, вызывая вполне объяснимый и крайне раздражающий дискомфорт. А может и нечто большее. Его же всего несколько минут назад несло на такой сумасшедшей волне черной эйфории, а я взяла и рубанула под корень все его начинания. Перегомнячила такую шикарную постановку с ножами и скрытой в данном посыле извращенной угрозы…

Наверное, теперь мы и выглядели, как выдернутые со сцены горе-актеры в момент кульминационного триумфа от прима-звезды. Но вместо запланированной изначально триумфальной концовки меня взяло и вырвало остатками завтрака. Вот такой дичайший парадокс, расставивший нас впоследствии по своим местам.

Это уже потом, где-то через десять-пятнадцать минут, сидя в пассажирском салоне огромного внедорожника в компании одного единственного водителя Стрельникова-старшего (кажется, того самого, кто приезжал за мной в самый первый раз в агентство эскорт-услуг), до меня наконец-то станет доходит, чего я на самом деле избежала. И именно тогда меня и прорвет, буквально на ровном месте. Словно кто-то или что-то сдерет одним резким рывком стоп-кран. Настолько резко и неожиданно, что единственное, что я тогда успею — лишь зажать ладонью рот. Хотя и это не поможет, пусть я и буду стараться изо всех сил. Буду пытаться заглушить рвущиеся из меня истерические рыдания, сгибаясь пополам, чтобы хоть как-то все это задавить в себе, удерживаясь на уровне беззвучных криков. По-другому и не получится. Либо в голос, либо так через лихорадочную тряску тела и дичайшее желание отрубиться.

Судья по всему, это и есть тот самый кошмар, который должен тебя убить или сделать сильнее.

Сильнее? Сильнее чего и для чего? Чтобы в ближайшее время опять окунуть тебя с головой в этот сумасшедший ужас? Или я жажду этого момента, как долгожданного избавления от неминуемых мук? Что рано или поздно, но Глеб совершит то что так хотел все это время сам? Что так явственно плескалось в губительном омуте его всезнающих глаз?..

— С вами все хорошо? — я все-таки всхлипну пару раз, так и не сумев заглушить это гребаное рыдание до самого последнего звука. И впервые водитель заговорит со мной, впервые, за столько совместных поездок посмотрев на меня в зеркало заднего обзора. И то, я не сразу соображу, какого хрена он вообще меня об этом спрашивает и зачем я вдруг ему сдалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Д-да… — более идиотского момента и не придумаешь. Не могла дотянуть до дома, чтобы там уже дать себе волю хоть до конвульсивных припадков на полу?

А теперь приходится из последних сил ломать себя в буквальном смысле этого слова. Давить эту треклятую слабость едва ли не на грани обморока.

— Это… это все нервы… Пройдет.

— А по виду и не скажешь. — меньше всего я ожидала, что он вдруг потянется рукой к бардачку и выудит оттуда небольшую пачку бумажных платочков. — Прошу прощения, что так бесцеремонно вклиниваюсь, просто… Не могу молча смотреть, когда плачет женщина… или совсем еще юная девчушка.

Он протянул салфетки в зазор между передними креслами, как-то сумев за все это время так ни разу и не обернуться ко мне лицом. Будто проделывал такие манипуляции далеко не впервые.

— Спасибо… — странно, что я сама не додумалась захватить с собой хотя бы настоящий платок. Старая привычка обходиться без него почти всю свою сознательную жизнь. Заодно очень хороший повод взять себя в руки и успокоиться. По крайней мере, здесь, в машине. — Вы ведь… не расскажите ему об этом… Пожалуйста…

Не знаю, почему мне вдруг ударило в голову просить личного водителя Стрельникова-старшего именно об этом. Человека, который получал, скорей всего, немалые деньги совсем за другое молчание.

— Я всего лишь штатный водитель. Разговоры со знакомыми Глеба Анатольевича в мои прямые обязанности не входит.

Хотела бы я в это поверить всей душой и здравым разумом. Но даже если он и говорил чистую правду, это никак не отменяло того факта, что я находилась сейчас в полной заднице. И не только я одна…

* * *

Он простоял у окна точно не меньше часа, глядя на распростертую за рекой панораму предвечернего города едва ли видящим хоть что-нибудь взглядом. А если и видел, то отнюдь не в режиме реального времени и окружающего пространства.

В чуть дрожащих пальцах правой руки наполненный до половины бокал с коньяком (тот самый, из которого он пытался отпоить Стрекозу), левая ладонь, сжатая в кулак, — в кармане брюк. Мысли, где угодно, но только не в пределах домашнего кабинета. Вернее даже, где-то в двух конкретных местах. Или в бесконечном лабиринте сложнейшей схемы из бесчисленных ходов, вариаций и возможных последствий. Губы плотно сжаты в тонкую почти идеально ровную линию, челюсти сомкнуты едва не до максимума — до ноющего дискомфорта в эмали и деснах. Те же раздражающие ощущения точат изнутри кости и царапают по нервам. Отчего хочется сжать бокал со всей дури, пока не треснет и не рассыплется в крошку.

Хотя со стороны и не скажешь, какой на самом деле в нем сейчас творился Армагеддон. Ну, стоит. Ну, глазеет на город, практически не моргая и слегка пребывая в прострации. С кем не бывает? Он же сейчас в этой сраной квартире совершенно один. Стесняться некого, держать тридцатилетнюю маску не перед кем и не для кого. Вот только привычкам хрен так просто изменишь. И как бы его сейчас не выворачивало изнутри и не разрывало в клочья взбесившимися демонами, он так и не шелохнется с места. На его лице не промелькнет ни одной живой эмоции, которая бы выдала его истинное состояние.

Не каждый день тебе приходится ломать себя в прямом смысле этого слова, переступать через собственные принципы и принимать решения, о которых он не должен будет жалеть в дальнейшем ни смотря ни на что. Но ведь и не каждый день сталкиваешься лицом к лицу со столь омерзительными поражениями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А ведь, видит бог. Он терпел. Ждал… Возможно даже на что-то наивно надеялся…

Не даром говорят. Если даешь человеку второй шанс исправиться — либо этот шанс станет последним, либо превратиться для тебя в бесконечный мазохизм. Хотя… впервые в жизни он готов был расщедриться и на третий…

Не исключено, что и расщедрится, но только после внесения небольших поправок в предстоящий ход все еще ведомой им партии, иначе это точно выльется в сплошное переливание из пустого в порожнее. А подобная хрень никогда не являлась его характерной чертой.