Жизнь №2 (СИ) - Dar Anne
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, знаешь, Хильда мать Йена и Керри, а это значит, что она навсегда останется частью этой семьи. Что там насчет моей доли наследства-то? От юриста случайно узнала, что оно должно быть приличным: без малого сто пятьдесят тысяч долларов – по пятьдесят тысяч от доли Джерри, Тиффани и Закари. Почему мой дядя, твой муж, не сообщил мне о том, что собирается передать мне пятьдесят тысяч от оставленного ему наследства?
– Потому что мы не собираемся отдавать тебе то, что тебе не принадлежит.
– Оу… А вам, значит, принадлежит.
– Да. Именно принадлежит нам. Мы уже проконсультировались с юристом. Та корявая приписка под завещанием, в котором Мирабелла упомянула твоё имя – она весьма сомнительна. Звучит, как пожелание, а не как официальное заявление, да и почерк странный, может даже не Мирабелла писала – как проверить или доказать? Так вот, приписка к официально заверенному завещанию – ничего не значащий предсмертный чих, понимаешь? Консультирующий нас юрист утверждает, что отдавать или нет тебе какую-то долю – это, скорее, на наше усмотрение, а на наше усмотрение, чтобы ты понимала, эта приписка ничего толкового не значит. Ты можешь, конечно, попытаться отсудить у нас что-то, но вряд ли у тебя что-нибудь из этого выйдет, уж поверь мне.
– Кому-кому, но не тебе достанется моя вера. Впрочем, можешь выдохнуть: плевать я хотела на это наследство. Оставьте его себе, раз оно вам настолько важно и дорого.
Услышанное удивило не только Лукрецию, но и меня.
– Сумасшедшая, как и твоя бабка, – в трубке послышался истеричный смех. – Я бы на твоём месте глаза кому-нибудь выцарапала, но сто пятьдесят штук не упустила бы из своих рук ни за что на свете.
Я зашептала:
– Скажи ей, Рокки… Скажи, что ты приедешь за моими вещами!
Рокки не очень поняла, о чем я говорю, но всё же вставила:
– Лукреция, слышишь? Я приеду за бабушкиными вещами. Возьму кое-что на память.
– Да на здоровье, мы уже всё в её каморке перетрясли: в этом хламе нет ничего полезного, а вакцина там и рядом не валялись – сбрендившая действительно развеяла миллиардное наследие одной семьи и непостижимое наследие целого человечества по ветру. Вернее, по воде, – очередной истерический смешок, – ну ты поняла…
Рокки резко нажала на отмену вызова и, встретившись со мной взглядом, выдала:
– Прости, но слушать дурака опасно для психологического здоровья. – Я замерла, ничего не ответив, пытаясь переварить всё услышанное, пытаясь собрать разбитое стекло обратно в вазу, образ которой уже начал стираться из моей памяти… Рокки, видимо, решила помочь мне выйти из оцепенения: – Слышала: оказывается, не ты о них заботилась всю свою жизнь, а они о тебе. Хорошо устроились, а?
– У меня ничего не осталось для тебя… – Не своим, совсем потерянным голосом, доносящимся словно из недр самого подсознания, пробормотала я. – Денег нет. Вакцины нет – я всё вколола себе…
– И правильно поступила. – От услышанного мой взгляд резко сфокусировался на лице стоящей передо мной девушки. На меня как будто смотрела я сама, только более сильная и по-хорошему “острая” версия.
– Я вынесла тебя за рамки завещания. Вспомнила о тебе запоздало, поэтому завещание было оформлено криво, поэтому они сейчас считают, что имеют не моральное, но юридическое право отобрать у тебя твою долю…
– Ну, могу тебя порадовать парочкой плюсов, – выставив перед собой руку, она начала загибать пальцы. – Первое: ты всё же приписала моё имя к завещанию, а это уже очень многое значит – значит, ты меня всё же не забыла, – да как она может думать, будто я могла забыть её?! – Второе: я не нуждаюсь в подачках, наследствах и в чём-то подобном, то есть бесплатном. Так что всё в полном порядке.
– Ты можешь отсудить у них сто пятьдесят тысяч…
– Не интересует.
– Почему нет?
– Ценю своё время и нервы выше денег. Ещё вопросы? – В ответ я только поджала губы. – Нет? Отлично. Можешь оставаться у меня столько, сколько тебе понадобится…
– Я не могу обеспечить тебе богатую жизнь, так еще и отберу у тебя возможность сдавать комнату?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})– Нельзя отобрать то, что отдается добровольно.
– Мне не нужно задаром.
– Что ж, в этом мы, очевидно, похожи. Но и предложить ты мне ничего, кроме своей компании, как я понимаю, не можешь. По-моему, это значит, что ты предлагаешь мне бесценность в обмен всего лишь на крышу. Да, как ты уже должна была догадаться, на данном этапе моей жизни мои финансы поют романсы, из-за чего я и решила сдавать комнату, но ничего, я что-нибудь придумаю, только… – Она замялась. Как может “мяться” лишь интроверт, пытающийся выразить тёплое чувство по отношению к другому человеку. – Оставайся. Если, конечно, желаешь. Комната чистая, есть свежее постельное белье…
От мук выражения искренне-теплых эмоций её спас внезапный дверной звонок. Я осталась стоять на месте с широко распахнутыми глазами, а Рокки, почесав мочко уха – телодвижение, которое выдавало испытываемый ею психологический дискомфорт, – резко развернулась и направилась к двери. Стоило ей приоткрыть её – дверь имела цепочку, – как из подъезда послышался громкий женский голос:
– Здравствуйте! Я Тина.
– Кто?
– Тина! Я звонила вам по объявлению. Мы договорились встретиться сегодня вечером.
Рокки посмотрела на свои электронные наручные часы:
– Вы опоздали на полчаса.
– Но вы ведь дома.
– Да, но комната уже сдана.
– Чё за фигня? А позвонить предупредить нельзя было, чтобы я не тащилась в эти трущобы?! – последний вопрос заглушила захлопнувшаяся дверь.
Рокки развернулась и посмотрела на меня:
– Мы бы не ужились. Её накладные ресницы не подходят трущобскому интерьеру. Давай, я помогу тебе.
С этими словами она вдруг взяла мой чемодан и уже хотела пройти с ним вглубь квартиры, но меня внезапно взорвало:
– Ты меня вообще слышишь?! Я совсем всё вколола себе – вакцины Боффорта больше нет! Денег у меня тоже нет! Я не смогу заплатить даже за твою комнату!
– Миллиардное состояние или молодая бабушка? По-моему, выбор очевиден.
– Да что с тобой такое?
– Ты ведь мой предок. Верно, шестнадцатилетний ты подросток?
– Мне двадцать…
– Мне по барабану, сколько тебе сейчас. Какой бы соплячкой ты ни выглядела, ты – моя родная бабка. Значит, ты должна понимать “что со мной такое”. Ведь прежде понимала.
– Да, но с тех пор ты так изменилась.
– Мы обе изменились, – она с тяжелым вздохом резко опустила чемодан обратно на пол. – Не хочешь выпить?
– Выпить? – я откровенно растерялась.
– Тебе же по биологическому возрасту есть восемнадцать?
– Мне… Двадцать, – округлив до предела глаза, в третий раз назвала свой нынешний возраст я.
– Надо же, – она уперлась руками в бока и со странным выражением лица сдвинула брови.
– Что?
– Теперь я на пять лет старше своей бабки. Мне точно нужно выпить после всей этой пурги: возвращение предка в мир живых в теле подростка, проёбаное наследство в сто пятьдесят кусков, отмена финансово выгодной сдачи комнаты посторонней истеричке, чтобы по ставке в ноль баксов сдавать эту комнату родной истеричке – вот это я понимаю, умение наслаждаться жизнью.
Глава 44
Рокки является владелицей старого и буквально разваливающегося на части фольксвагена пассата. Об этом я узнала, наблюдая за тем, как она со второй попытки открывает мне пассажирскую дверь изнутри салона этого древнего агрегата. Стоило же многострадальной двери открыться и чуть не ушибить мне ногу, Рокки, убирая помятую упаковку из-под чипсов с предлагаемого мне сиденья, уверенно провозгласила:
– Залетай.
Я “залетела” и со скрипом закрыла свою дверь. Выдохнула…
Двадцатилетняя я собираюсь посетить бар с целью употребления алкоголя в компании своей двадцатипятилетней внучки – как это воспринимать? Откровенно говоря, растерянность от такого контраста бьет ключом по голове. Тем временем Рокки с третьей попытки завела мотор своего железного коня: