Охотница на Лис (СИ) - Малышева Анастасия Сергеевна

— Я могу быть с тобой открытой и честной? — негромко спросила я, — И могу ли просить у тебя того же в ответ?

Лис накрыл мою лежащую на мягком покрывале ладонь своей и кивнул, добавив:

— Конечно. Всё, что захочешь.

Глубоко вздохнув, словно перед затяжным прыжком, я призналась:

— Твой брат сказал, что в твоей биографии есть моменты, которые могут меня напугать или смутить. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что, по твоему мнению, Дан считает этими самыми «моментами».

*****

Аля наблюдала за сидящим перед ней мужчиной с долей опасения и напряжения. Она задала вопрос, который терзал её вот уже несколько часов. Для кого-то этот срок мог показаться ничтожно маленьким, но Аржанова терпеть не могла недосказанности, как и чувство, будто она что-то не понимает. Поэтому, ей даже пять минут недомолвок казались вечностью. Так что тот факт, что она продержалась так долго, был поводом для гордости.

Елисей же сидел как громом поражённый. Первый порыв — поехать к себе домой и выбить мелкому мозги, несмотря на возможный протест со стороны его невесты — мужчина смог в себе подавить. В конце концов, именно такие его вспышки и послужили причиной того, что Дан счёл своим долгом влезть в его отношения со своими советами.

С другой стороны, он ведь просто хотел помочь. Лис знал своего брата с пелёнок, и мог быть уверен в том, что язык свой он распустил не из-за жажды посплетничать, или же желая разрушить то хрупкое и нежное, что установилось между Алей и Елисеем. Нет, Дан просто понимал, что сам мужчина на этот разговор смог бы выйти очень не скоро, и решил таким образом подстегнуть своего родственника, помочь ему. Потому что девушке действительно стоило знать, с кем она на самом деле связалась.

Вот только — как начать этот разговор? Елисей был не силён во всех этих выворачиваниях наизнанку своей души. Да и вспоминать то, каким он был раньше, мужчина не любил. Однако, выхода у него не оставалось. Поэтому, вздохнув, Воронцов сказал, не глядя на девушку:

— Рассказ будет длинным. Поэтому, я попрошу тебя набраться терпения.

Аля тонко улыбнулась:

— Знаешь, некоторые считают, что это — мой конёк.

— И я полностью с ними согласен, — кивнул мужчина, — Но тут правда разговор не пяти минут. И я боюсь, что после того, как я закончу, ты не захочешь продолжать беседу.

Лис почувствовал, как его слегка небритой щеки коснулись тонкие женские пальцы. Цепко, но вместе с тем мягко ухватив его за подбородок, Аля заставила мужчину повернуться к ней.

— Эй, — тихо позвала она Воронцова, — Ты можешь мне доверять. Я выслушаю тебя и постараюсь понять. Если ты, конечно, не хочешь сказать, что убивал детей и потрошил котят — тут, боюсь, даже моего понимания будет недостаточно.

Воронцов хмыкнул:

— Нет, ничего такого не было.

— Тогда начинай говорить. Потому что с каждой секундой тишины в моей голове разворачиваются всё более жуткие сценарии. Не мучай меня. Пожалуйста.

Кивнув, мужчина, пожевав губу, негромко произнёс:

— У каждого из нас есть свои отличительные черты, которые выделяют нас среди других людей. У тебя это — любовь ко всему живому, подруга твоя до безобразия уверена в себе, мой брат до обидного умён и проницателен, Игнат…ну, он пофигист. В какой-то степени. Моей же чертой всегда была ярость.

Шумно выдохнув, Елисей позволил себе погрузиться в воспоминания, выуживая из памяти кадры из своего прошлого. Оны были мутные, серые и потрепанные от времени, но окончательно от них избавиться Лис не мог. Да и не хотел — ему было это нужно. Чтобы помнить, какой вред он мог причинить, если позволит себе расслабиться.

— Сколько я себя помню — во мне всегда бурлила злость. Словно вместо крови по венам бежала, клокоча и заставляя меня во всех всегда видеть угрозу. Кроме родных, конечно, но любить трёх человек и ненавидеть весь остальной мир — это было ненормально. Я был ненормальным. По крайней мере, так считали мои родители, и я со временем убедился, что они были правы. Я постоянно влезал в драки, с тех пор как научился ходить. Другие матери не разрешали своим детям играть со мной, потому что получить от меня лопаткой по лбу мог кто угодно — девочка, мальчик, собака. Тогда я не видел различий между хорошими и плохими, и ненавидел всех одинаково.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Аля попыталась нарисовать эту картину в своём воображении — маленького Елисея, который смотрит на всех злобным взглядом, размахивая крошечными кулачками. Откуда в невинном создании, которое совсем недавно появилось на свет, могло взяться столько агрессии?

Словно прочитав её мысли, Елисей продолжил:

— Никто не понимал, откуда во мне это. Но решили, что с этим потоком энергии нужно что-то делать. Направить её в более мирное русло. Чтобы я дрался, но делал это по правилам, и лишь с разрешения взрослых. Меня отдавали в секции — бокс, карате, тхэквондо, и баскетбол. Последнее — уже по моей просьбе, просто для развлечения. Хотя, толкать соперника было моим любимым занятием, — с кривой усмешкой заметил Лис, — Такая терапия принесла свои плоды — я действительно стал более спокойным, научившись запирать своего зверя и выпускать его лишь на ринге. Семья выдохнула с облегчением — чёртик спрятался в своей табакерке.

Мужчина замолк на пару секунд, собираясь с мыслями. Это была лишь прелюдия, но она была необходима — Аля должна была понять, что это сидело в нём всегда, а не проснулось в один день. Также она должна была усвоить, что это не было чем-то, что могло просто так взять и исчезнуть. Лис была таким — всегда, каждый день, каждую минуту своего пребывания в этом мире.

— Я рос, обзаводился друзьями, подружками, и все уже забыли про то, каким я был раньше. Закончилась школа, началась другая жизнь — более взрослая, более интересная, с новыми соблазнами. Например, выпивка.

Аля не сдержала лёгкую улыбку. Она знала, как это бывает — сама ведь была студенткой. Но всё равно — представлять молодого, такого еще совсем зелёного, но все равно сильного и опасного Елисея было…волнительно.

— Эту часть Дан мне рассказывал, помнишь? — мягко перебила девушка Воронцова.

Тот кивнул:

— Он рассказал самое невинное. Решил, видимо, что главную часть своей эпопеи я должен поведать сам. Это случилось, когда мне было двадцать. Несмотря на то, что я был мертвецки пьян, помню я всё даже слишком отчётливо. Мне кажется, что я даже при всём желании никогда не смогу выкинуть тот вечер из головы. Мы с моей тогдашней компанией довольно неплохо проводили время — отжигали в клубе в моём родном городе. Никакого «Феникса» тогда не было даже в помине, так что, честно говоря, это была самая обычная дыра. Но нам всё равно было весело. До тех пор, пока какой-то неразумный человек не решил пристать ко мне. Вот причину спора я, честно говоря, упустил из виду. Помнил только, что шутливая перепалка переросла в нечто большее.

Елисей поморщился, воспроизводя в памяти тот вечер. Если бы его не остановили, всё кончилось бы куда хуже, но это утешало мало. А точнее — не утешало вовсе. Аля же вся словно подобралась и замерла, чувствуя, что мужчина подбирался к самому главному. К тому, что должно либо сплотить их, либо разрушить то, что они уже успели построить.

— Я пытался успокоить того парня, — продолжил Воронцов, не замечая, какую реакцию производили его слова, — Не потому что не желал драки — скорее наоборот, с каждым словом, что он произносил, я чувствовал, как злость поднимается во мне. Просто я знал, что я МОГУ с ним сделать. Я видел это в своей голове. Просчитал все его манёвры и знал, что легко одолею его. Представлял с точностью до последнего движения, как обхвачу его руками поперек корпуса, и, опрокинув через себя, воткну его голову в пол. Я так уже делал раньше. С той только разницей, что это было в школе, и на полу были постелены толстые маты. В клубе же был лишь бетон. И я вполне четко понимал, какие последствия будут у этого поступка. И пытался себя сдержать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Лис притих, сглатывая образовавшийся в горле ком. Внутри всё сжалось, совсем как в ту ночь, когда совершил непоправимое и чуть не убил человека.