48 часов - Алистер Маклин

— Боюсь, мы в любую минуту можем увидеть нос моего судна разносящим двери вашего дома.

— У меня есть лучшее предложение. Я сейчас вытащу за, ноги двоих моих мальчиков, и мы отправимся вместе на «Шермэйне» — это тот катер, который стоит ближе всех к ангару. Я подскочу на борт вашего «Файркрэста» и буду курсировать поблизости, пока вы наиграетесь с передатчиком. Потом вы перейдете на «Файркрэст», а мои ребята приведут «Шермэйн» обратно.

Я вспомнил о бушующих бурунах у входа в гавань и спросил Хатчинсона:

— А вы. считаете, что в такую ночь можно вывести в море такой маленький катер?

— А чем вам не нравится эта ночь? Прекрасная ночь! Лучше и не придумаешь. Мне приходилось видеть, как мои ребята выходили в море вечером во время декабрьской бури… Но это другая история.

— Несчастный случай?

— Да еще какой серьезный! У нас кончились запасы, и мои мальчики спешили в Торбэй до закрытия винных магазинов. Ну, пошли.

Я ничего не ответил, но мысль, что этот человек будет около меня всю ночь, вернула мне оптимизм.

— Двое моих людей женаты, — сказал Хатчинсон нерешительно. — И вот я думаю…

— Не беспокойтесь, они ничем не рискуют. Зато награда их ждет внушительная.

— Не портьте игру, Калверт. За такие дела денег не берут.

— Я вовсе не собираюсь вас покупать, мистер Хатчинсон. Мне уже хватает жертв в этом деле, и я совсем не хочу, чтобы вы к ним присоединились. Просто страховая компания назначила большую награду, и я уполномочен предложить вам половину.

— Это совсем другое дело! Получить деньги со страховой компании — одно удовольствие. У них денег куры не клюют. Но я протестую против половины, Калверт. За день работы, особенно после того как основное вы сделали уже сами… Нет, это не пойдет. Четверть для нас и три четверти для вас и ваших коллег.

— Вы получите половину, Хатчинсон. А другая половина предназначена на возмещение ущерба жертвам всей этой авантюры. Например, этой пожилой паре с Эйлен Орана, которая на старости лет получит целое состояние, о котором и в жизни не мечтала.

— А вы? Ничего?

— Нет. Я получаю жалованье. Впрочем, я предпочел бы не говорить на эту грустную тему. Мы вообще не имеем права получать награды.

— Вы хотите сказать, что позволяете себя лупить, стрелять в себя из автомата, топить в море и убивать десятью разными способами исключительно за жалкое жалованье?! Что вами движет? Для чего вы, черт бы вас побрал, все это делаете?

— Это не слишком оригинальный вопрос. Я сам его себе задаю по крайней мере десять раз на день… А сейчас особенно часто. Впрочем, все это неважно, нам пора.

— Я разбужу моих людей. Предвкушаю, Как потекут у них слюнки при мысли о золотых часах с выгравированными инициалами, которые предложит им страховая компания. Обязательно с выгравированной надписью! На этом мы будем настаивать.

— Награда выдается не в натуре, а наличными. А зависит она от того количества золота, которое мы сумеем вернуть. Груз с «Нантсвилла» будет найден целиком, это почти точно. Что касается других судов… Награда определена в десять процентов. Вы получите пять. В самом худшем случае это будет равняться четыремстам фунтам стерлингов для вас и ваших ловцов акул. Максимальная сумма может достичь восьмисот пятидесяти тысяч.

— Повторите-ка это еще раз.

Он производил впечатление человека, на голову которого рухнула телевизионная башня.

— За такую сумму вы можете рассчитывать на весьма серьезную помощь, мистер Калверт. Можете ничего больше не говорить. И не вздумайте давать по этому делу объявлений в прессе. Я в вашем распоряжении.

Без сомнения, Тим Хатчинсон был тем человеком, в-котором я нуждался. Даже полмиллиона фунтов не были слишком большой наградой за помощь, которую он предоставил мне в эту жуткую ночь, когда дождь лил потоками, а туман все сгущался, так что я уже не мог отличить клубящихся и пенящихся в схватке друг с другом волн от прибрежных бурунов.

Хатчинсон был представителем той редкой расы, для которой море было родной стихией. А если добавить к природным данным еще не меньше двадцати лет практики, можно легко представить себе, какой он был профессионал. Это как с асами автомобильного спорта, такими как Нуволери или Кларк, способ вождения которых остается для всех тайной. Вот так и Хатчинсон. Он вел свой катер так, что ему мог позавидовать любой штурман с большой океанской яхты. Даже среди профессиональных рыбаков немного нашлось бы специалистов такого класса.

Его мощные руки управлялись со штурвалом с необыкновенной нежностью. Он обладал зрением совы, а по шуму волн определял, разбиваются ли они на воде, на скалах или на песке. И уж совсем непонятным способом Тим догадывался о их силе и направлении. В голове у него явно была счетная машина, которая мгновенно регистрировала направление и скорость ветра, течения и судна и столь же быстро выдавала ему искомый результат. Я мог бы поклясться, что Тим носом чует сушу даже в тех случаях, когда направление ветра никак этому не способствует. Нам всем оставалось только молча стоять в клубах отравляющего газа его сигар и переваривать ужасающее открытие: рядом с ним ни один человек не может похвастать, что он хоть что-нибудь понимает в морском деле.

Хатчинсон провел «Шермэйн» на полной скорости между Сциллой и Харибдой узкого прохода этого так называемого порта. Из клубящейся пены по обеим сторонам катера, в нескольких метрах от борта, скалили, зубы рифы, а он, казалось, не обращал на них никакого внимания. По крайней мере, он и взгляда на них не бросил. Двое из его «мальчиков», бугаи под два метра ростом, каждый, демонстративно зевали. Тим нашел «Файркрэст» метров на сто раньше, чем мне стало казаться, что я различаю какие-то смутные контуры на фоне ночной тьмы, и пришвартовал к нему свой катер так ловко, как мне не удалось бы среди бела дня припарковать свой автомобиль.

Мы перебрались на борт «Файркрэста», страшно напугав Шарлотту и дядюшку Артура, которые, естественно, не видели и не слышали нашего прибытия. Я представил им Хатчинсона, объяснил ситуацию и вернулся на борт «Шермэйна». Пятнадцать минут понадобилось мне на то, чтобы связаться с Лондоном, передать самое необходимое и снова вернуться на «Файркрэст».

За это время Тим и дядюшка Артур успели подружиться и понимали друг друга с полуслова. Бородатый австралийский великан со староанглийской учтивостью величал дядюшку «адмиралом», не забывая всунуть это слово в каждую вторую фразу. Дядюшка Артур просто плавился от его комплиментов и явно чувствовал себя гораздо спокойнее, имея Тима на борту.