Полный курс русской истории: в одной книге - Сергей Соловьев

«Новогородци же затворишяся въ граде, – говорится в летописи, – князь же великый повеле, и пушками бити градъ, и мнози Новогородци подъ градомъ избьени быша, и мостъ противоу городища чрезъ Волховъ повеле князь великий нарядити, градъ же въкругъ опьступиша. Прочий же, шедше, плениша волости и села вся Новогородцкыя, не точию же Новогородцкые; но множество волостей Немецкыхъ поимаша и людей Немець множество в полонъ поимаша. Въ граде же бысть моръ и гладь силенъ, не можаху стояти противоу великого князя и предашяся. Князь же великый вьеха въ градъ и седе на столе, в неделю Мясопустную, града же пленити не повелелъ, посадников же и крамолниковъ, которые не хотели добра великомоу князю, испоимавъ, на Москву отсла, казны же ихъ и села за себе поимавъ, колоколъ же вечный повеле спустити и на Москву отсла, иже есть и доныне на колоколници, волости же и села Новогородские разда своимъ бояромъ, на Новегороде посади своихъ наместниковъ и учини его, якоже прочий его градове, а на Заволочьскоую землю и Двинскую посла своихъ же наместниковь».

Для новгородцев утрата вечевого колокола была символом конца вольностей.

Да так оно и было.

Спустя 11 лет пала и колония Новгорода Вятка.

Тверской поход (1485 год)

Тверь, которую ужаснул конец Новгорода, готовилась передаться литовцам, ее князь вел переговоры с Казимиром, но передаться тверичи не успели: в 1485 году Иван стал собирать войско, тверской князь понял, что один против всей Руси не выстоит, Иван уже и город осадил, так что ночью во время осады он бежал в Литву. А Тверь присягнула Ивану Васильевичу. Со своими братьями, впрочем, князь поступал не лучше и не добрее, чем с чужими князьями. Когда умер старший из них, он удел взял себе, а остальным ничего не выделил. Он поставил на место бояр и дружины своих братьев, теперь никому из бояр или дружинников нельзя было переходить от князя к князю и искать лучшего места. Как только один из бояр, Оболенский, попробовал уйти от Иоанна к его брату Борису, того догнали, схватили, заковали и вернули в Москву. Братья возмутились и свои права решили защищать. В первый раз, когда они ушли к литовской границе, готовые передаться литовскому князю, Иван строгость ослабил – он был занят войной. Но во второй раз, когда он собирал войска на крымского хана, а брат Андрей помощи не дал, Иван сделал вид, что непослушания не заметил, но злобу затаил. Стоило Андрею приехать в Москву, Иван принял его с почетом и лаской.

«На другой день, – рассказывает Соловьев продолжение этой истории, – явился к нему посол с приглашением на обед к великому князю; Андрей поехал немедленно, чтоб ударить челом за честь; Иоанн принял его в комнате, называвшейся западней, посидел с ним, поговорил немного и вышел в другую комнату, повалушу, приказавши Андрею подождать, а боярам его идти в столовую гридню, но как скоро вошли туда, так были схвачены и разведены по разным местам. В то же время в западню к Андрею вошел князь Семен Ряполовский с многими другими князьями и боярами и, обливаясь слезами, едва мог промолвить Андрею: „Государь князь Андрей Васильевич! Пойман ты Богом да государем великим князем Иваном Васильевичем всея Руси, братом твоим старшим“. Андрей встал и отвечал: „Волен Бог да государь, брат мой старший, князь великий Иван Васильевич; а суд мне с ним перед Богом, что берет меня неповинно“. С первого часа дня до вечерен сидел Андрей во дворце; потом свели его на казенный двор и приставили стражу из многих князей и бояр. В то же время послали в Углич схватить сыновей Андреевых, Ивана и Димитрия, которых посадили в железах в Переяславле, дочерей не тронули. Есть известие, что Иоанн так отвечал митрополиту, когда тот просил его об освобождении Андрея: „Жаль мне очень брата, и я не хочу погубить его, а на себя положить упрек; но освободить его не могу, потому что не раз замышлял он на меня зло; потом каялся, а теперь опять начал зло замышлять и людей моих к себе притягивать. Да это бы еще ничего; но когда я умру, то он будет искать великого княжения под внуком моим, и если сам не добудет, то смутит детей моих, и станут они воевать друг с другом, а татары будут Русскую землю губить, жечь и пленить и дань опять наложат, и кровь христианская опять будет литься, как прежде, и все мои труды останутся напрасны, и вы будете рабами татар“. Андрей умер в конце 1494 года; есть известие, что Иоанн, узнав о смерти брата, приносил слезное покаяние духовенству, которое не скоро простило его, но это известие заподозривается тем, что сыновья Андреевы оставались в заключении, следовательно, Иоанн не раскаивался в своей мере».

Женитьба на Софии Палеолог (1472 год)

Но главную перемену в жизни Ивана и его Москвы принесла, конечно, вторая жена князя – Софья Палеолог. На первой жене князя женили в раннем возрасте, но недолго он с ней пожил – Мария Тверская умерла в 1467 году. От нее у него был наследник, сын Иван, которого называли Молодым. Но князь и сам был еще не стар, и встал вопрос о новой женитьбе. Предпочтение было отдано византийской принцессе Зое, дочери Фомы Палеолога, после падения Константинополя бежавшего со своим семейством в Рим. Папа римский очень надеялся при помощи греческой принцессы завязать более тесные отношения с Московским государством.

«В феврале 1469 года, – рассказывает Соловьев, – грек Юрий приехал к великому князю с письмом от Виссариона, в котором кардинал предлагал Иоанну руку греческой царевны, отказавшей будто бы из преданности к отцовской вере двум женихам – королю французскому и герцогу медиоланскому. Великий князь взял эти слова в мысль, говорит летописец, и, подумавши с митрополитом, матерью, боярами, в следующем же месяце отправил в Рим своего посла, выезжего италианца, монетного мастера Ивана Фрязина. Фрязин возвратился с портретом царевны и с пропускными (опасными) грамотами от папы для проезда послов московских с Софией по всем землям католическим. Тот же Фрязин отправился опять в Рим представлять лицо жениха при обручении. Папе хотелось выдать Софию за московского князя, восстановить Флорентийское соединение, приобресть могущественного союзника против страшных турок, и потому ему легко и приятно было верить всему, что ни говорил посол московский; а Фрязин, отказавшийся от латинства в Москве, но равнодушный к различию исповеданий, рассказывал то, чего не было, обещал то, чего быть не могло, лишь бы уладить поскорее дело, желанное и в Москве не менее, чем в Риме».

Путь несчастной Зои, получившей имя София, лежал через западные страны в Псков, оттуда в Новгород и – наконец – в Москву. Первые впечатления от новой родины у Софии были ужасными. Но она благополучно венчалась с Иваном 12 ноября 1472 года – в тот же день, что и въехала в Москву. Порядки при дворе Ивана ей не понравились. Софии казалось, что ее мужа здесь не уважают, что между ним и подданными нет дистанции, что и к ней, жене великого князя, не имеют почтения. Так что в умелых руках Софии Иван быстро постиг, что власть должна выглядеть для полного благоплепия достаточно отчужденной. Соловьев замечает, что для усиления этой власти Ивану не хватало имперского византийского предания, теперь в лице Софии оно явилось. Иван стал называть себя царем, порядки при дворе сделал более строгими, теперь он был не одним из князей, не первым среди равных, а равным только самому себе, другие, пусть и из того же рода, становились сразу ниже рождением. Софию московские бояре и князья возненавидели. До какого-то времени Иван этого старался не замечать, но тут неожиданно встал вопрос о престолонаследии: сын Иван неожиданно умер, но оставил наследника от дочери молдавского господаря, у Софьи тоже подрастал наследник – сын Василий. Предстояло выбрать, кого – внука Дмитрия или сына Василия – государь захочет видеть на московском престоле. Враждебные Софье бояре состряпали клевету на Василия, который якобы готовил заговор против отца, Василия бросили в темницу. Но бояре рано торжествовали: Софье удалось сблизиться с мужем и разуверить его в гадких слухах. Василия тут же освободили, князь сделал его великим князем новгородским и псковским. Дмитрия же отдалили, как пишет Соловьев, Иван Васильевич стал нерадеть о внуке. Бояре, участвовавшие в заговоре, как с одной, так и с другой стороны, – поплатились головами.

Стояние на Угре (1480 год)

Важным событием в жизни государства было и официальное возвращение независимости. Осенью 1480 года хан Ахмат пошел на Москву, с московской стороны ему навстречу двинулись русские войска. Великий князь боялся биться с монголами. Ободрять его пришлось даже лицам духовного звания.

«Зачем боишься смерти? – говорил ему ростовский архиепископ Вассиан. – Ведь ты не бессмертен; а без року нет смерти ни человеку, ни птице, ни зверю; дай мне, старику, войско в руки: увидишь, уклоню ли я лицо свое пред татарами!»

Обе армии расположились каждая по свою сторону реки Угры. Иван начал переговоры с ханом, но тут же получил сердитое послание от архиепископа, тот требовал боя. Иван переговоры прервал, но переходить Угру опасался. Так оба воинства и простояли, никто не решился начать бой первым. Начались морозы, Угру сковал лед. Иван, думая, что монголы начнут переправляться, чтобы дать бой, велел войску отступать к Боровску, войско не отступало – оно бежало. Но никто русских не догонял. Измученный морозами и бескормицей хан повернул коней и скрылся в степи. Там он и погиб от рук другого монгольского хана – властителя Тюменской Орды.