Письма Махатм - Наталия Ковалева

Письмо № 40[161] (ML-115)

[М. – Синнетту]

Получено в январе 1882 г.

Человек, которого я вчера вечером послал, был ладакский чела, [он] и не имел никакого отношения к вам. То, что вы только что сказали о посвящении, правильно. Любой член [Общества], который искренне и чистосердечно раскаивается, должен быть принят обратно. Как видите, я постоянно с вами.

Письмо № 41 (ML-109)

[М. – Синнетту]

Январь 1882 г.

Я не могу сотворить чудо, иначе появился бы, по крайней мере, перед миссис Синнетт, несмотря на махинации француженки[162], и перед вами, несмотря на физические и психические обстоятельства. Поймите, пожалуйста, что мое чувство справедливости так сильно, что я не отказал бы вам в удовлетворении, какое дал Рамасвами и Скотту [1]. Если вы до сих пор меня не видели, то просто потому, что это было невозможно. Если бы вы доставили К.Х. удовольствие и присутствовали на собрании, то фактически никакого вреда для вас не было бы, потому что К.Х. все предвидел и подготовил, и сама ваша попытка проявить твердость, даже в случае предполагаемого личного риска, полностью изменила бы ваше положение. Теперь посмотрим, что приготовило будущее.

М.

Письмо № 42 (ML-43)

[М. – Синнетту]

Получено в Аллахабаде в феврале 1882 г.

Прежде чем мы обменяемся еще одной строкой, мы должны прийти к соглашению, мой импульсивный друг. Вы сначала должны мне крепко обещать никогда не судить ни о ком из нас – о нашем местонахождении или о чем-нибудь другом, имеющем отношение к «мифическим Братьям», высокого ли они роста или нет, толстые или тонкие, – не судить, основываясь на своем житейском опыте, – или вы никогда не приблизитесь к истине[163]. До настоящего времени, поступая таким образом, вы только нарушали торжественную тишину моей вечерней трапезы несколько вечеров подряд и заставили мой змеевидный почерк, в связи с вашими писаниями и размышлениями над ними, преследовать меня даже во сне, ибо как бы по симпатической связи я чувствовал, что кто-то по ту сторону холмов дергает его за хвост. Почему вы так нетерпеливы? Впереди у вас целая жизнь, чтобы переписываться с нами; хотя пока темные тучи Дэва-Локи• – «Эклектика»• – опускаются на горизонте Основного[164], переписка будет судорожной и ненадежной. Она даже может оборваться вследствие напряжения, сообщенного ей нашим чересчур интеллектуальным другом. Ои-Хаи, Рам Рам![165]

Подумать только, наша мягкая критика брошюры, критика, о которой вы сообщили Хьюму-сахибу, могла привести последнего к тому, что он убил нас одним ударом! Уничтожил, не давая нам времени пригласить священника или даже просто покаяться! Очнуться живым и все же так жестоко лишенным своего существования, право, печально, хотя и не совсем неожиданно. Но все это – наша собственная вина. Если бы мы вместо этого благоразумно послали хвалебный гимн в его адрес, мы бы теперь были живы и преуспели в здоровье и силе – если не в мудрости – на долгие годы, найдя в нем своего ведического Вьясу•, чтобы воспевать оккультную отвагу Кришны и Арджуны на опустошенных берегах Цзам-Па. Теперь, хотя мы мертвы и высушены, я все же могу использовать несколько минут своего времени, чтобы написать вам, в качестве бхута•, на самом лучшем английском языке, который я нахожу праздно лежащим в мозгу моего друга[166], где я также нахожу в клетках памяти фосфоресцирующую мысль о коротком письме, которое нужно послать редактору «Пионера», чтобы успокоить его английское нетерпение. Друг моего друга К.Х. не забыл вас; К.Х. не намеревается порывать с вами, если только Хьюм-сахиб не испортит положение до того, что уже ничего нельзя будет исправить. И с чего бы он стал это делать? Вы сделали все, что могли, и это как раз столько, сколько мы когда-либо намеревались от кого-либо требовать. А теперь поговорим.

[Необходимость отрешения от личных чувств для достижения духовной самореализации]

Вы должны решительно отодвинуть в сторону личный элемент, если хотите продвинуться в изучении оккультизма, и – на некоторое время – даже самого себя. Поймите, мой друг, что общественные привязанности имеют очень малое (если вообще имеют) влияние на любого истинного Адепта при исполнении им своего долга. По мере того как он поднимается к совершенному адептству, прихоти и антипатии его прежнего «Я» ослабляются (как К.Х. в основном вам объяснил), он вбирает в себя весь род человеческий и рассматривает его в массе.

[Внешний («видимый») и внутренний человек]

Ваш случай – исключительный. Вы приблизились к К.Х. и атаковали позицию со всей силой и интенсивностью своих чувств к нему. Раз он это принял, он должен нести последствия этого в будущем. Однако вопрос для него не в том, каким может быть видимый Синнетт, каковы его побуждения, его мирские неудачи и успехи, его уменьшившееся или неуменьшившееся уважение к нему. С видимым человеком нам нечего делать. Он для нас только завеса, скрывающая от глаз профана то другое «Я», в эволюции которого мы заинтересованы. В своей внешней рупа• делайте что хотите, думайте что хотите, только когда последствия этого добровольного действия станут видны на теле нашего корреспондента – тогда наш долг это заметить.

[Неизбежность испытаний для вступившего на путь самопознания; отношение Синнетта к Хьюму]

Мы ни довольны, ни недовольны тем, что вас не было на бомбейском собрании. Если бы вы присутствовали там, это было бы лучше в смысле вашей «заслуги», а так как вы туда не пошли, то просто потеряли это маленькое очко. Я не мог и не имел никакого права как-либо повлиять на вас именно потому, что вы не чела. Это было испытание, очень маленькое испытание, хотя оно показалось вам довольно важным, заставив вас думать об «интересах жены и ребенка»[167]. У вас таких испытаний будет много, ибо, хотя вы никогда не были челой, мы все же не оказываем доверия даже корреспондентам и «протеже», чье благоразумие и мужество духа хорошенько не проверены. Вы являетесь жертвой майи•. Долгая у вас будет борьба, чтобы сорвать эти «катаракты» и видеть вещи такими, как они есть.

[О Хьюме]

Хьюм-сахиб для вас – майя такая же великая, как и всякая другая. Вы видите только нагромождения его плоти и костей, его официальную личность, его интеллект и влияние. Что такое они для его истинного «Я», которого вы не можете видеть? Какое отношение имеет его способность блистать в дурбаре[168] или в качестве предводителя ученого общества к его годности к оккультному исследованию или его способности быть достойным доверия, чтобы хранить наши секреты? Если бы мы захотели довести до общего сведения что-нибудь о нашей жизни и работе, разве колонки «Теософа» не открыты для нас? Почему мы должны просачивать факты через него, чтобы он их приправлял для публичной еды приправами тошнотворных сомнений и едкого сарказма, способного привести в смятение чрево публики? Для него нет ничего святого ни внутри, ни вне оккультизма. У него темперамент убийцы птиц и убийцы веры. Он принес бы в жертву собственную плоть и кровь так же без угрызений совести, как поющую птичку; он бы рассек вас самого и нас, К.Х. и «милую Старую Леди», и заставил нас всех исходить кровью насмерть под его скальпелем – если бы мог, и притом с такой же легкостью, с какой он обращается с совой, – чтобы поместить нас в свой «музей», навесив соответствующие ярлыки, после чего опубликовал бы некрологи о нас в «Случайной Дичи» для любителей. Нет, сахиб! Внешний Хьюм настолько же отличается от внутреннего Хьюма (и превосходит его), насколько внешний Синнетт отличается от формирующегося внутри «протеже» (и уступает ему). Знайте это и посадите последнего за наблюдение над редактором, чтобы он когда-нибудь не выкинул какого-либо трюка. Наша величайшая забота – научить учеников не быть одураченными внешностью.

[Внешние и внутренние качества людей]

Как вас уже известил Дамодар через Л.Н.[169], я вас не называю челой; исследуйте ваше письмо, чтобы в этом убедиться. Я только шутя задал вопрос Олькотту, признает ли он в вас тот материал, из которого делают челу. Вы лишь увидели, что у Беннета неухоженные руки, неочищенные ногти, что он употребляет грубые слова и вообще для вас имеет непривлекательный вид. Но если такого сорта вещи являются вашим критерием морального превосходства или потенциальной силы, то сколько Адептов или чудеса творящих лам выдержат в ваших глазах испытание? Это часть вашей слепоты. Если бы Беннету предстояло умереть в ту минуту – я применю христианскую фразеологию, чтобы вы лучше меня поняли, – более горячих слез не пролилось бы из очей Ангела Смерти над другим таким многострадальным человеком, сколько их досталось бы на долю Беннета. Мало кто так страдал – и несправедливо страдал, – как он; мало у кого более доброе, самоотверженное сердце. Это все; и немытый Беннет нравственно настолько же выше джентльмена Хьюма, насколько ваше внутреннее «Я» выше его внешнего носителя.