Плохая война - Алексей Зубков

Нет, так не пойдёт. Жалко. Она же ничего настолько плохого не сделала. А ещё у неё такие красивые ноги, такая нежная шёлковая кожа, такие… Стоп, надо думать по существу. А может быть, и правда, предложить ей руку и сердце? Все равно ведь, когда-нибудь придется жениться, и не на вдове ландскнехта, а на благородной даме. А если она откажет? Она же графиня, а он младший сын провинциального барона. Пусть только попробует отказать! И вообще, сложные мыслительные процессы вредны для душевного здоровья благородного человека. "Эта женщина должна принадлежать мне, а думает пусть бургомистр, в его возрасте все равно больше делать нечего" — подводя итог, решил Макс и собрался поцеловать руку Шарлотты, но, повернувшись, обнаружил, что нижний край её платья уже каким-то образом оказался выше колен, поэтому с не меньшим удовольствием поцеловал стройную ножку, ещё немного отодвинув платье.

Шарлотта перестала плакать, запустила пальцы Максу в волосы и прижала к себе его голову.

— От имени города я вас поздравляю. Вы намерены устроить свадьбу здесь, — бургомистр повернулся сначала к Шарлотте, потом к Максу, выбирая кому адресовать вопрос, — Ваши светлости?

— Да. Завтра, — ответил Максимилиан. Шарлотта удивленно посмотрела на него, но возражать не стала, хотя было видно, что она первый раз слышит и про «здесь» и про "завтра".

— Осмелюсь спросить, вам удалось изыскать средства, чтобы договориться со швейцарцами? Учитывая, что вам придется немало им заплатить, город, который я представляю, согласен взять на себя часть расходов. Разумеется, в расчете на вашу благодарность, — герр Вурст низко поклонился.

— Я внесу все четыре тысячи — недовольно воскликнула Шарлотта — а ваш городишко пусть довольствуется тем, что эти разбойники не разнесут его до основания! И никаких снижений налогов!

— Наш скромный город будет весьма благодарен за этот благородный поступок — бургомистр почтительно поклонился.

Часом позже появились представители швейцарцев. Макс, увидев эту парочку, с трудом сдержал улыбку. Номер один — толстяк в черно-красном фальтроке, снятом с покойного фон Хансберга. Широкое жизнерадостное лицо, под глазами мешки от бессонной ночи. Фальтрок явно длинноват, по длине подколот булавками. Солидное пивное брюшко. Из-под коротких рукавов черного бархата торчали манжеты потертой походной куртки, левый испачкан в муке, правый — с большим жирным пятном. На левой ноге — чулок, на правой — туфля на босу ногу и повязка на голени. Пахло от толстяка не железом и кровью, а булочками с корицей.

Второй парламентер походил на первого разве что нескрываемой усталостью, а в остальном был его полной противоположностью. Тощий священник в потёртой сутане, который старался стоять прямо, но невольно сгибался вправо и держался за живот.

Бык и Патер удивленно переглянулись, увидев, кто будет их новым нанимателем. Женщина, выглядевшая как графиня, по-видимому и была графиней, но молодой человек рядом с ней на будущего графа, как представил его бургомистр, никак не походил, ни по возрасту, ни по одежде. Максимум на барона, точнее, на баронета. Патер тяжко вздохнул, обратив внимание на довольную улыбку Её Светлости. Бык фыркнул в кулак, увидев засос не шее "Его Светлости". А кто это вообще такие? Кто из них, женщина или парень, смог так грамотно выстроить оборону? Кто из них мог бы командовать парой сотен ландскнехтов? А кто из них мог бы командовать итальянцами? И где тот высокий рыцарь, который почти в одиночку отбивал атаки с северной улицы, одним ударом убил Полпаттона, вторым тут же сразил неслабого доппельсолднера, третьим посадил на задницу Быка?

Любопытство потом, сначала дело. Договор найма был подписан на удивление легко и просто. Из капитана ландскнехтов на скромном жаловании Максимилиан фон Нидерклаузиц превратился в нанимателя полутора тысяч отменных швейцарцев. От этого уже кружилась голова, а мысль о том, что на следующий день он из третьего сына провинциального барона станет графом,[57] радовала ещё больше.

— Позвольте спросить, достопочтенный Максимилиан… де Круа? — обратился Бык к новому нанимателю, когда контракт был подписан.

— Позволяю. Спрашивайте, — ответил Макс, стараясь выглядеть посолиднее.

— Вы руководили обороной города?

— Нет, не я. Нами командовал полковник фон Хансберг. Прошлый владелец Вашего чёрного фальтрока. А итальянцами — Себастьян Сфорца, насколько я понимаю, он мертв?

— Мертвее некуда, — Бык довольно ухмыльнулся, — я лично добивал его в каком-то дворике, это ведь его перстень? — Бык поднял руку, демонстрируя массивный золотой перстень с гербом.

Макс вздрогнул. Толстячок оказался непрост. Бык продолжил беседу.

— А кто ещё из рыцарей пережил нашу атаку?

— Никого. Рыцарей было всего трое — я, фон Хансберг и сеньор Сфорца.

— Значит, это Вы удерживали северные ворота и убили старого доброго Полпаттона?

— Не знаю, кто такой Полпаттон, но в северных воротах я положил немало ваших. Да и с другой стороны кое-что успел. Неужели не узнали? Я вчера хорошо приложил Вам по шлему алебардой!

"А парень неплох" — подумал Бык, — "с таким можно хорошо повоевать", но вслух сказал совсем другое.

— Узнаешь тут, мы народ простой, под забралами морды не прячем, не то, что графы с баронами.

— Так это Вы, Ваша светлость, возглавили контратаку на главной улице? — спросил в свою очередь Патер.

— Я, Ваше преподобие, с Божьей помощью, — любезно ответил Макс.

— Это ещё вопрос, кто с Божьей помощью, а кто не очень, — недовольно возразил Патер.

Макс нахмурился. Бык дернул друга за рукав. Шарлотта привстала, собравшись что-то сказать, но Патер быстро свернул дискуссию.

— Благословляю вас, дети мои. Во имя отца и сына и святого духа, аминь. С вашего позволения мы пойдем.

Макс перерыл башню сверху донизу, но так и не нашел полковую казну. Покойный Йорг не оставил записки, где он спрятал сундук с деньгами во время штурма, поэтому Шарлотта выложила все, что у нее было, чтобы заплатить швейцарцам, а Макс в ответ опрометчиво пообещал оплатить свадьбу в расчете, что казна всё-таки найдется. Увы, доверить поиски было некому, а военачальник, лично выстукивающий стены и заглядывающий под кровати выглядит очень подозрительно. Но если подумать, то всегда можно найти выход.

— У меня есть для Вас интересное предложение, герр Иоганн.

— Я Вас внимательно слушаю, Ваша милость.

— Графиня де Круа не хочет подписывать городские вольности сейчас и не подпишет их никогда после. А вот граф де Круа с удовольствием удовлетворит Вашу просьбу. Но небезвозмездно. Швайнштадту придется оплатить нашу свадьбу, которая состоится завтра.

Бургомистр почтительно кивал после каждой фразы будущего графа.

— Наш скромный город весьма заинтересовало Ваше предложение. Вы ведь не возражаете оформить договор соответствующим образом?

— Договор?

— Да. Видите ли, наше прошение написано совсем не двусмысленно. А вот свадьбы бывают очень разные, и я бы не хотел давать Вам обещаний, выходящих за пределы возможностей нашего города.

Если до полудня в среду остатки осажденного гарнизона ждали скорой смерти в последнем бою, то часть среды с полудня до заката прошла в сугубо мирных мирских делах. Надо было оформить контракт со швейцарцами и подготовиться к свадьбе. Причём и в том, и в другом случае приходилось иметь дело ещё и с хитрым бургомистром, выбить у которого лишний пфенниг в отсутствие Йорга было весьма затруднительно. А бургомистр был хитрым настолько, что даже убедил швейцарцев, чтобы они сами организовали похороны для покойников с обеих сторон.

25 Глава. Четверг. Кто победил на самом деле?

Иоганн Вурст в его преклонном возрасте мог не бояться смерти и спокойно ходить по улицам родного города, не обращая особого внимания на многочисленных швейцарцев. Он был плоть от плоти своего города и на него даже никто не оглядывался, куда бы он ни пошел. Но Марио в своем итальянском военном костюме вызывал всеобщее любопытство. Тем более, что кроме него на улицах до сих пор не было видно ни одного человека из вчерашнего гарнизона. Марио отчаянно трусил, но он был добрым католиком и, чудом оставшись в живых, пожелал исповедоваться, поэтому всё-таки вышел на поиски священника.

У Патера снова началось внутреннее кровотечение и он должен был умереть, но не мог позволить себе умереть без исповеди, а исповедать его и отпустить грехи было некому. Городской священник сбежал, никаких монахов или семинаристов случайно не оказалось поблизости. Много раз умирающий начинал исповедь и каждый раз понимал, что это сон или бред и надо подождать ещё немного. На полпути с этого света на тот, любопытство неожиданно заставило его развернуться, когда исповедаться пришел один из двух оставшихся в живых солдат городского гарнизона. Мы-то знаем, что Марио мог рассказать на исповеди о событиях последних дней, но среди швейцарцев никто не догадывался о том, что происходило в лагере врага. Многие отдали бы последнюю алебарду, чтобы услышать этот рассказ.