Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

который всё видит и подмечает. Олу знает, что все записи делает именно он, но иногда забывает почему. Когда Соголон говорит ему это, он улыбается, что вызывает в ней удивление.

– Ты начинаешь забывать, что ты забываешь, – говорит она, пугаясь мысли, что это произойдет уже скоро. – Почему между принцессой и принцем такой разлад? – спрашивает она.

– Обычные отношения брата с сестрой. У тебя братья есть?

– Нет.

– Твоя мать, должно быть, клянет свое невезение.

– Невезение – это с мальчиками, – поправляет она.

Он рассказывает о том, как принцессе приходится выполнять обязанности короля, а венценосная слава за нее достается брату, и, должно быть, поэтому она его ненавидит.

– Почему всё это возложено на принцессу? – спрашивает она, но воитель не отвечает.

Дом Олу – улучшенная вариация Олу-царедворца. В своих письменах он не прячется за дипломатией, все усвоенные от него слова четки и понятны для прочтения, и нет никакой иносказательности в описаниях принца или принцессы. Соголон вспоминает про запись под его ковриком, насчет печальной участи женщин-травниц. Найдя ее, она сличает слово на стене со словом на полу, затем со словом на подоконнике, и так слагаются кирпичики мыслей. Некоторые из них настолько отчетливы, что приходят в виде голоса Олу.

«Кое-кто уже бросает десять и еще шесть священных пальмовых орехов в чашу Ифы, дабы предугадать волю богов на будущее. Время грядет, слишком долго и в то же время слишком рано. Принцесса, когда станет Сестрой Короля, всё восстановит».

– Восстановит что? – спрашивает Соголон.

– А?

– Принцесса, когда станет Сестрой Короля, восстановит что?

– О чем ты, девочка?

– Ты тот, кто это написал. Вот и глянь на свои пометки: может, они зажгут в твоей памяти искру?

– Я слишком стар, чтобы меня использовать как огниво.

– Но ты воитель или нет?

От этих слов в нем что-то меняется. Он становится как будто выше ростом, но и не только.

– А, ты про это? На это и память не нужна. Просто таков уклад королей, тебе про это споет любой гриот. – Олу делает паузу, словно в ожидании вопроса, но Соголон лишь напряженно смотрит. – Принцу Ликуду королем не бывать, – говорит он.

– Что ты сказал?

– Он ведь сын Короля.

– Ну так тем более. Или что?

– Ты, видать, забыла, кто нами правит? Или тебе ничего не известно о своем Короле и правителе? Наш Кваш Кагар рос без сестры.

Ах вон оно что! Король Фасиси – это совсем не то, что вождь Конгора. Со смертью вождя Конгора новым вождем становится его старший сын, независимо от того, где он находится в череде детей; главное, чтобы вождь признал его мать. Король же Фасиси – это ни в коем случае не сын короля; он всегда первенец сестры короля. Так заведено от века, и эта заповедь свято соблюдается. За исключением случаев, когда в королевской семье не рождается ни одной такой сестры. Тогда на трон садится старший сын. Старейшины и жрецы возносят молитвы, чтобы он был благим и справедливым, хотя быть истинным правителем ему не суждено. Ибо даже при таком раскладе восстановление линии может произойти, как только у Сестры Короля родится наследник мужского пола.

– Без сестры? – переспрашивает Соголон почти шепотом, но так и не договаривает.

Свадебное ожерелье на стене Олу, идентичное тому, что на его шее. Это беспрестанное «Йелеза, Йелеза» во сне. Может, все в мире правы, а ошибается лишь она одна? Попытка прогнать эту мысль ни к чему не приводит. Стряхнуть ее не получается – при нем, стоящем здесь с потерянным взглядом, похожим на слепую реку, в смутном чувстве, что он что-то потерял, но не может вспомнить, чего именно лишился. «Лишился»? Да нет же, его лишили. Забрали, отняли! Это ощущение, нарастая, становится нестерпимым, начинает бередить ум. «Лишили, забрали, отняли». Имя Йелезы Соголон находит на стене. В доме оно повсюду, только нет ее самой, что заставляет задуматься, не забыл ли ее Олу еще до того, как потерял.

А Король по-прежнему погружен в свои думы. Тем временем в узилище отправлена еще одна женщина, долгое время отвечавшая за его уход, но четыре луны назад уволенная Аеси по причине того, что один из сангоминов, проходя мимо ее дома, чуть не задохнулся, по его словам, от испарений колдовства. «Как боги видят и слышат всё сущее, так и я свидетельствую о том смрадном чаде, какой бывает, когда ведьмы жарят человечью плоть», – заявляет он. И пока сестра-принцесса по мере сил правит делами королевства, принц вершит дела, связанные с вынесением приговоров. Потому он спрашивает у Аеси, который утверждает, что если запах паленой плоти исходил со двора женщины, то она не иначе как жарила для колдовства расчлененного младенца:

– Откуда этот мальчонка-сангомин, к тому же горбатый, знает, что она занималась некромантией?

Аеси отвечает:

– Когда люди жарят мясо, они сдабривают его специями, и запах от него вполне приятный. Когда же они просто жгут плоть на жертвенниках, им всё равно, горят ли при этом ногти, или дерьмо в кишках, или волосы. А ничто не пахнет так гнусно, как паленые волосы ребенка.

Женщина кричит, что она палила козлячью шкуру, а козлятина вначале всегда пахнет дурно.

Аеси заявляет, что эта женщина одна из тех, что насылали порчу на Короля. Принц приговаривает ее к казни детоубийц, только дольше и мучительней, и в течение трех ночей весь Фасиси пронизывается безумными воплями и запахом горящей человеческой плоти. Запах доходит до каждой женщины, что ухаживает за Королем; даже тех, кто самолично его купает или стирает его постельное белье. Все они разбегаются кто куда, чуя близкую опасность.

Большинству из них далеко уйти не удается. Однажды около полудня Соголон, зайдя в поварскую, застает там плачущую старшую женщину. В чем причина ее слез, та не говорит, не опускаться ж ей, пусть даже в беде, до уровня принцессиной шлюшки, но повариха тайком разглашает, что почти все ее подруги теперь либо в темнице, либо казнены за то, что насылали на монарха порчу; и только то, что женщина никогда не служила в доме Короля, спасло ее от прихода дознавателей.

– Не потому, что она не ведьма? – спрашивает ее напарница, чистящая батат.

– Разница между тем, кто ведьма, а кто нет – всего-то рот одного человека, – отвечает повариха.

Теперь принцесса начинает брать Соголон с собой при всяком своем выходе; возникает мысль, что на Соголон и вправду смотрят как на какую-нибудь телохранительницу. А еще принцесса начинает спрашивать, куда ходит Соголон и куда пропадает по утрам, а иногда