Белая Кость (СИ) - Эль Кебади Такаббир Такаббир

— Снег, — так же тихо ответила Лейза.

— Воспоминания, — произнёс Киаран, впервые в жизни испытывая ревность. К кому? К человеку, умершему двадцать лет назад! С ним точно творится что-то странное.

— Лучше бы я этого не видела, — сказала Лейза и скомкала бумагу в кулаке.

— Что вы делаете?! — Киаран разжал её пальцы и забрал лист.

Бумага намокла, буквы смазались, но текст удалось прочитать.

Белую кость проверяя на прочность, Жизнь истязала упрямое тело. Тьмой окружённая, злобой и ложью, Изнемогала душа и слабела. Щедро омытая кровью пурпурной, Ввысь воспарила птицей свободной. И засверкали золотом крылья, Мрак превращая в свет первородный.

— Обычное стихотворение. Чем оно вам не понравилось?

Лейза протяжно вздохнула:

— Человек, обречённый на смерть, зачастую обладает двойным зрением. Он видит прошлое и будущее одновременно.

— Думаете, это пророчество? — Киаран пробежал глазами по строчкам. — Ничего пророческого не вижу.

— Смысл предсказания познаётся только после того, как оно сбудется.

— Пророчества сбываются, если в них верить. Ваш сын не верит. И вы не верьте! — Сложив листок, Киаран спрятал его в карман и склонился над Лейзой. — Вы похожи на тающего снеговика.

Она прошептала:

— На снежную бабу.

— На снежную леди.

— Как скажете. — Лейза сомкнула веки.

Киаран вытер ладонью бисеринки-капли с её щёк:

— Ну вот… Так-то лучше. — И, не совладав с внезапным порывом, коснулся губами её губ. — Это сложно назвать поцелуем, но, если хотите, дайте мне пощёчину.

Лейза посмотрела на него тоскливо:

— Странно… Вы не обросли корой. С вашим родом занятий вы должны были стать железным деревом с корнями-цепями. Все ваши предки были прикованы к Ночному замку, а вы…

— Я рядом с вами, — прошептал Киаран и впился ей в губы.

Она упёрлась руками ему в грудь.

— Вам неприятно?

— В вас слишком много жара и слишком мало света, — проговорила Лейза и, выскользнув из-под Киарана, протянула руку. — Отдайте бумагу.

Спрятав листок за манжету рукава, встала и, отряхивая плащ, направилась к отряду. Сидя в сугробе, Киаран не сводил с неё глаз. В таких делах не бывает слишком много жара. Мало света… Какой ей нужен свет?

На подъезде к Фамалю Лейза придержала лошадь и повернулась к Киарану:

— Мы друзья или враги?

Ему не понравился холодный тон и требовательный взгляд. Желая направить беседу в шутливое русло, Киаран произнёс:

— Огласите весь список вариантов, миледи.

— Их только два. — Тон ничуть не потеплел, взгляд не сделался мягче.

Киаран стёр с лица игривое выражение:

— Друзья, леди Хилд.

— Это хорошо, — кивнула она и послала кобылу к закрытым городским воротам.

— 1.39 ~

Двери открыла дородная женщина.

— Чего тебе, мальчик? — спросила она улыбаясь. Её голос утонул в смехе праздной толпы, заполонившей улицы города.

Гилан задохнулся от возмущения. Кто мальчик? Он?! К нему ещё никто так не обращался.

— Язык отморозил или дверью ошибся? — поинтересовалась женщина и перевела взгляд на мужика, поливающего сугроб струёй мочи. — А ну пошёл отсюдова! Пьянь трактирная! Совсем стыд потерял?

Гилан прокашлялся в кулак:

— Вы швея?

— Ну да, швея, — кивнула она. — Заходи, а то комнату выстудим.

Не дожидаясь, пока незваный гость переступит порог, схватила его за рукав, втянула в дом и закрыла дверь. Вмиг стало тихо.

Очередная наглость незнакомой тётки вызвала у Гилана желание достать нож и перерезать ей горло. Он затолкал ладонь под куртку и сжал в кулаке рукоять без гарды. Силясь успокоиться, пробежался взглядом по комнате. Мебель убогая, потолок низкий, в окнах пергамент, в воздухе запах горящего масла. На стенах углём нарисованы женские фигуры в нарядах.

— Мне велели забрать платье для вдовы.

— Тебя прислали из Фамальского замка? — уточнила швея.

— Оттуда.

— Чего ж Найла не пришла?

— Кто такая Найла?

Швея посмотрела с подозрением:

— Ты что ж, не знаешь, как зовут личную служанку вдовы?

— Не знаю. Зачем мне знать её имя?

— Может, ты и вдову не знаешь?

— Знаю. Леди Янара Мэрит.

— Это она прислала тебя за платьем? — допытывалась швея.

— Нет. В Женскую Башню мужчины не ходят. Меня попросил кастелян. А Найла, или как её там, не придёт. Служанкам запретили покидать замок. Не видите, что на улицах творится?

— Мне осталось пришить застёжки, — произнесла швея с сомнением в голосе. — Как платье будет готово, сама принесу.

— Коннетабль королевской гвардии приказал чужих в замок не впускать. Завтра коронация. Или вы не знаете, по какому случаю народ празднует?

Швея пожевала мясистые губы:

— Ладно. Приходи утром.

Гилан передёрнул плечами. Такое простое задание, а он не может с ним справиться. Вот же упёртая тётка!

— Мать короля пригласила вдову на ужин. И в чём пойдёт леди Янара? В платье монашки? Она не монашка!

Швея сдалась:

— Хорошо. Иди, погуляй чуток.

— Я здесь подожду, — сказал Гилан и сунул женщине в руку две медные монеты.

— Праня! — крикнула она. — Освободи лавку у жаровни! И принеси тряпку господину под сапоги. — Завязав на груди концы платка потуже, принялась раскладывать на столе чёрно-белое платье.

Гилан удивлённо хмыкнул. Ну и дела… За два медяка мальчик превратился в господина. Странный народец — эти горожане.

Наверху раздался грохот. То ли жильцы на втором этаже что-то уронили, то ли Праня расшибла лоб. Швея никак не отреагировала на шум. Значит, жильцы…

Из смежной комнаты выплыла круглолицая девушка. Сверкая лукавым прищуром, убрала со скамьи побитый молью кафтан, постелила на пол тряпку. Гилан снял берет и, расположившись у жаровни, уставился на тлеющие угли.

***

На столицу опускались сумерки. Кукловоды складывали на помостах декорации. Канатные плясуны сматывали канаты. Трактирные работники закатывали пустые бочки в склады. Из окон непотребных домов кричали шлюхи, зазывая клиентов. Праздная толпа растекалась ручьями по притонам и тавернам.

В жарко натопленной харчевне тускло горели грязные от нагара лампы. К ароматам еды примешивался запах подсыхающей одежды. На лестнице, ведущей к съёмным комнатам, шушукались продажные девки, ожидая, когда посетители набьют желудки и освободят руки. Мужики, вдоволь нахлебавшись дармового вина, с жадностью рвали зубами мясо, грызли кости, облизывали пальцы, блестящие от жира, и поглядывали на двух молоденьких девиц, приютившихся за столом в углу помещения. Одной на вид лет шестнадцать, вторая совсем юная. Обе темноволосые, темноглазые. По всей видимости, сёстры, уж очень много общего просматривалось в их внешности.

Подобные заведения порядочные горожанки посещали с мужьями или ухажёрами. Эти девушки явились без спутников. Чистые, опрятные, с милыми лицами, они не походили ни на шлюх, ни на крестьянок. Из-под подолов суконных платьев выглядывали сапоги для верховой езды, на вбитых в стену гвоздях висели шерстяные плащи.

Из-за соседнего стола поднялся мужик в рубахе из заморской крапивы — даже при слабом свете рубаха блестела как шёлк. Вещь дорогая и явно с кого-то снятая пузырилась на плечах и обтягивала торчащий живот. Расчёсывая пальцами бороду и отвечая колкостями на шутки приятелей, мужик направился к проёму, ведущему в кухню. Исчез из виду ненадолго. Вернулся, держа в руке глиняную чашку с леденцами. Сопровождаемый любопытными взглядами посетителей, пересёк зал и поставил чашку перед девушками.

— Откушай, милое дитя, — обратился он к младшей. — Это очень вкусно.

Девочка бросила конфету в рот и с хрустом раскусила.

Мужик скривился, как от зубной боли:

— Кто же так ест леденцы? Их сосать надо. Ты умеешь сосать?

— Я умею, — отозвалась с лестницы шлюха.

Её приятельницы по ремеслу затрещали как сороки:

— Я тоже умею… И я… И я…