Грабеж и спасение. Российские музеи в годы Второй мировой войны - Коринна Кур-Королев

делать с оставшимися предметами, если немецкие войска возьмут город. Военные предложили все сжечь, чтобы ничто не попало в руки врага. С этим Балаева не согласилась. В итоге договорились о мерах против проникновения во дворец «диверсантов и проч.». Что касается настроения среди персонала, то Серафима Николаевна описала его как

тревожное, но не паническое. Великолепно работает Рендов, в самые тревожные минуты на самых ответственных и опасных местах (чердак) и т. п. Очень хорошо действует на всех выдержка, ровное настроение и спокойная бодрость И. К. Янченко. Ее находчивость и быстрота действий («комендант»). Очень полезен Величко. Умеет импонировать своим тоном якобы полной осведомленности. Несет большую работу.

После затишья ночью утром появилась надежда на то, что все еще может обернуться к лучшему: «Идиллическое утро. Умываемся на озере. Носим воду, топим кухню, греем для всех кипяток, варим рисовую кашу»547.

Прибыл из Ленинграда представитель властей с новыми инструкциями. Это на короткое время прибавило уверенности и создало у людей ощущение, что о них не забыли. Однако ситуация становилась все более безнадежной. Вскоре сотрудники музея уже постоянно находились в подвалах, которые были переоборудованы в бомбоубежища. Там же укрывались и другие жители города. Два сотрудника дежурили круглосуточно в музее, охраняя его от пожара и от проникновения посторонних. В перерывах между налетами Балаева ходила по дворцу, фиксируя повреждения. 24 августа она получила подкрепление в лице Н. Федорович, которую временно назначили директором. В последующие дни еще некоторое количество ящиков и предметов спешно погрузили на грузовики и перевезли в Ленинград. Последовательно эвакуировались оставшиеся сотрудники с семьями. Осталась лишь небольшая группа, неустанно старавшаяся устранять повреждения здания. 28 августа начались дожди. Крыша дворца во многих местах была пробита осколками бомб, и через нее, как и через множество разбитых окон, вода попадала внутрь. Несколько скульптур только теперь закопали, последние бронзовые подсвечники сняли и подготовили к транспортировке в Ленинград. 7 сентября Балаева отметила первый случай мародерства – во дворец проникли посторонние. 9 сентября с утра начались продолжительные воздушные налеты. Вечером милиция отдала приказ об эвакуации. Вместе с остальными Серафима Николаевна пешком ушла из Гатчины в сторону деревни Ижора; оттуда на пригородном поезде они доехали до Ленинграда.

В течение октября ответственные хранители пригородных дворцов подготовили отчеты о мерах по эвакуации, которые А. М. Кучумов, отвечавший за все эвакуированные фонды, и С. В. Трончинский, заведующий отделом музеев Ленинградского исполкома, объединили затем в объемистые сводные отчеты548. По Гатчинскому дворцу данные были следующие: согласно инвентарным книгам, к началу войны в музее насчитывалось 38 189 экспонатов, кроме того, 44 340 книг и фототека из 10 000 снимков. Эвакуировать удалось 8389 экспонатов, 100 книг и 6500 фотографий, в общей сложности – 11 989 единиц хранения549. Таким образом, спасены 22% экспонатов, 0,2% книг и 35% фототеки. Столь низкие показатели были только в Петергофе; на первом месте оказался Павловск – 29%550. При изучении этой статистики снова бросается в глаза, что эвакуировано было очень мало предметов мебели, всего 63551. Основная масса меблировки, а также портреты из хранилищ, все мраморные бюсты и статуи, хрустальные люстры и почти вся библиотека остались невывезенными. В Гатчине, как и в других пригородных дворцах-музеях, очень ограниченные эвакуационные списки (составленные до войны) вызвали трудности; уже первая отправленная партия включала в себя гораздо больше предметов, чем планировалось. Например, ценную коллекцию оружия и миниатюр вывезли целиком, а не частично, как предусматривалось списками. Приоритет отдавался уникальным изделиям из бронзы, фарфора и слоновой кости, а также особо ценным картинам. Приходилось спешно решать, что эвакуировать сверх списков, при этом порой допускались ошибки552. Кучумов и Трончинский безоговорочно признали их. Возможно, произошла смена администрации музея, так что вину за плохую подготовку можно было спокойно валить на тех, кто уже не занимал своих руководящих должностей. Но о принципиальной проблеме, связанной с тем, что вообще планировалась не эвакуация коллекций, а обеспечение их сохранности на месте, авторы сводного отчета не писали. Вызванные этим ошибочным планированием задержки не были упомянуты в составленных задним числом отчетах, которые при всей их самокритичности должны были читаться как рапорты об успехах. Из дневника Балаевой, однако, явствует, что только тогда, когда было уже поздно, когда железнодорожное сообщение прервалось, а Красногвардейск оказался под постоянным огнем, работники музея с большим риском, ценой огромных усилий, пытались переправить в безопасное место все новые и новые партии ящиков, не предусмотренные планом.

Захват и разграбление

Согласно немецким журналам боевых действий, штурм Красногвардейска (Гатчины) начался 8 сентября 1941 года. Осуществлялся он 269‐й пехотной дивизией и 4‐й полицейской дивизией СС, находившейся в составе 50‐го армейского корпуса под командованием генерал-полковника Георга Линдемана. К 10:30 утра 10 сентября город считался взятым. 15 сентября немецкие части, задействованные в наступлении, продолжили быстрое продвижение в направлении Слуцка (Павловска) и Пушкина (Царского Села)553.

Красногвардейск был объявлен тыловым районом армии и превращен в базу снабжения. Здесь разместились штабы и различные армейские учреждения554. Город находился в 40 километрах от Ленинграда, причем непосредственно на тех маршрутах, по которым шло наступление группы армий «Север». Как важный транспортный узел, он хорошо подходил для обеспечения снабжения фронта: во-первых, из Риги через Псков и Красногвардейск и далее на Ленинград проходила дорога с укрепленным покрытием; во-вторых, здесь пересекались железнодорожная линия, ведущая в том же направлении, и другая, ведущая севернее Таллина, через Нарву. Уже 17 сентября 1941 года 285-я дивизия охраны тыла создала в Красногвардейске городскую комендатуру555. Задачей подразделений этой дивизии было создание административных структур, обеспечение поставок продовольствия, боеприпасов и прочих грузов на передовую линию фронта, а также задержание солдат рассеянных частей Красной армии, диверсантов и партизан. Она же ведала лагерями для гражданских лиц и военнопленных, прежде всего пересыльным лагерем № 154 и его филиалами. Кроме того, в городе размещались такие объекты, как лазарет, интендантский склад и фронтовой распределительный пункт. Дворец заняли летчики 54‐й истребительной эскадрильи, а с 29 сентября в нем же размещалась и группа управления штаба 50‐го армейского корпуса556. 7 октября здесь же был оборудован штаб эсэсовской айнзацгруппы А под командованием бригадефюрера СС Вальтера Шталекера. Отсюда он организовывал акции – уничтожение евреев, коммунистов, партизан и вообще всех, кто вызывал хоть какое-то подозрение.

В первые дни октября в Гатчину прибыли граф Сольмс и Георг Пёнсген: здесь был исходный пункт их операции по демонтажу Янтарной комнаты в Пушкине. В середине октября ценный