Королева Жанна. Книги 1-3 - Нид Олов

Глава XX

СТРАДАНИЯ ЖЕНЩИНЫ

Motto:

Мой ад везде, и я всегда в аду.

И плечи, и завитки, и шейка, и все ее — могло принадлежать ему. Но для того, чтобы все это принадлежало ему, нужна была сила. Прежде всего, сила рук, чтобы она не вырвалась, и затем сила слова, чтобы убедить ее, что это хорошо, что так и надо и что иначе и быть не может.

И то и другое у него, конечно, нашлось бы, но для приведения в движение этих двух сил нужна была третья, главная сила — сила духа, чтобы решиться самому.

Этой силы у него не было, да и быть не могло. Ибо он считал, что он не вправе иметь эту силу. Ибо он был слишком хорошо воспитан, он слишком хорошо помнил, что она — королева, а он, хотя и самый первый, но все же ее вассал.

Да и вообще в отношении женщин этот прекрасный вельможа и государственный муж был крайне бездарен — он был прямой противоположностью своего отца.

Нервный подъем, испытанный Жанной в первые дни приезда Вильбуа, скоро угас. Принц, которого она сделала маршалом Виргинии, был милый, умный, ровный как прежде; он был преданным и добрым другом, но не более чем другом. На большее его не хватало.

После испытанного ею жестокого разочарования, когда она стояла рядом с ним и напрасно ждала, что он обнимет ее, принц стал ей неприятен. Она находила его сухим, холодным, чопорным и неживым. Ведь он был взволнован, она чувствовала это, и он определенно чувствовал ее волнение — чего же он испугался? Ну, сделал бы попытку, как Лианкар… Маршал Виргинии оказался жалким трусом. Не могла же она сказать ему прямо: «Обнимите меня, ваше сиятельство…» «Кукла, манекен, — всхлипывала она в своей постели, — всегда одинаковый, скучный, противный… ненавижу его! И никогда его не любила, все это я сама выдумала… Ой… а как же тогда?!»

Ее ужаснула открывшаяся перед ней пустота. Принца больше не было, триумфатор в золотом шлеме, идеальный герой, рыцарь без страха и упрека — выпал из своей пышной рамы. Вместо этой ласкающей душу картины оказалась черная дыра, бездна. Жанна не решилась даже заглядывать туда.

Принц привез ей из Италии статую Давида, но Жанна увидела ее лишь через неделю, когда изваяние установили в саду. Копия была вполовину уменьшена против оригинала, но и так она была грандиозна. Без малого десятифунтовый обнаженный юноша стоял в свободной непринужденной позе; он был словно живой, но не обращал внимания на зрителей. Он не стыдился своей наготы и не скрывал ее, скорее наоборот — он показы вал ее, ибо она была прекрасна. Жанна вздрогнула, посмотрев ему в лицо. Верхняя часть этого лица — изгиб бровей, разрез глаз и линия носа — живо напомнили ей самое запретное. Это был он, Алеандро. И еще торс — у того, живого, были такие же мускулы, которые она видела в августе, в распахе его рубашки. И еще руки — у Алеандро были точно такие же руки, с крупными тяжелыми кистями. Тогда она невольно представила себе все остальное, то, что видела у мраморного Давида, — и ее всю обдало жаром.

Она с трудом ушла от статуи, а ночью ей приснилось, что мраморный Давид в саду ожил, сошел с пьедестала и легкими шагами, прямо сквозь стену, проник в ее спальню. Это был уже не Давид, это был Алеандро, с усами и бородкой, и он был наг. Суровым голосом он сказал ей: «Я люблю тебя. Ты должна быть моей». И она ответила ему шепотом: «Да, я твоя, иди ко мне, я люблю тебя…»

Он шагнул к ней, и тут она проснулась с ощущением невероятного счастья. Был еще серенький рассвет, но больше ей не удалось заснуть, как она ни старалась.

Из Фригии вернулся Рибар ди Рифольяр, граф Горманский. Это событие немного развлекло Жанну. Она пригласила его пить кофе, взяв с него слово, что он расскажет о Фригии. Присутствовали принцесса, графиня Альтисора и Эльвира. Граф, плотный сангвинический человек с жесткой бородой и глазами навыкате — как рыба в воде, чувствовал себя в этом обществе прелестных дам. Он оказался превосходным рассказчиком. Жанна была довольна и весела. Зная склонности своей государыни, он привез ей несколько фригийских книг, хотя она не понимала по-фригийски.

— Граф, мне кажется, вы знаете о Фригии все, — сказала Жанна. — А известно ли вам, почему фригийцев называют звериными людьми?

Разумеется, ему было известно, но по лицу королевы он видел, что ей самой не терпится объяснить ему это, поэтому, как истый царедворец, он развел руками:

— Увы, Ваше Величество…

Он разыграл это так искусна, что Жанна поверила:

— Ах, вам это непростительно! Придется мне просветить вас на сей счет…

По ее приказанию дежурная фрейлина приволокла из кабинета огромный волюм в черной коже. Жанна раскрыла книгу там, где лежала шелковая закладка.

— Это исторический трактат доктора Сильвануса, — сказала она, и граф ловко поклонился ей. — Вот, прошу слушать.

— «…а на восток, за горами Топаза и в лесах Тразимена, обитали дикие люди весьма свирепого и звериного вида. Они всегда говорили о себе: „я — кот“ или: „а я — мышь“, „я — волк“, „я — лисица“, „я — медведь“, „я — дикий кабан“, „я — быстроногий хитрый заяц“ Таковы были роды или кланы этих звериных людей, и каждый из них гордился своим родом. Нельзя было человека из рода котов назвать зайцем, или медведем, или кабаном, ибо то была для него смертная обида Еще говорили они, что радуются жизни, почему и называли их ригийские люди, радостные люди, ибо на их языке радоваться означается словом rigatkes. Язык восточных звериных людей состоял из одних почти горловых звуков, которые для всех окружающих народов непривычны и весьма трудны; воистину, напоминал он зверское рычание или орлиный клекот…»

Жанна передохнула, отпила глоток остывшего кофе из золотой чашечки и перекинула несколько страниц.

— А вот что говорят нам древние виргинские хроники… я нахожу, что это вполне согласуется с вашими сегодняшними рассказами, граф… Фригийцы и ранее были воинственны, как и древние германцы, и охотно брались за военную службу, хотя, как мне кажется, по характеру они незлобивы… Послушайте вот это…

«Наш князь призвал фригийских наемников, в опасении, что тощий народ начнет бунтовать. Наемники, пришли под вечер, две тысячи числом, и прошли по городу, остановившись на площади. Среди них были люди из всех родов, и все они носили отличительные знаки своего рода на головном шлеме. Оружие их было сработано грубо, но прочно, и сверкало, словно рыбья чешуя Командовал ими свирепый человек по имени Хейгнетальханай, сиречь Большой Волк, ибо носил на шлеме волчью голову. Он и вправду был велик ростом. Сии звериные люди переговаривались между собой на странном языке, которые обычное человеческое горло не в силах ни выговорить, ни произнести. Они называли друг друга вот какими именами…»

Жанна подняла глаза на Рифольяра и смущенно сказала:

— Мое горло тоже не в силах. Прочтите здесь граф, их имена.

Рифольяр подскочил, наклонился над книгой и без запинки произнес:

— Minlcx, T'salaj, Met'sk'aj. Weqagntlot'l[55]…

— «…и другими именами, — продолжала читать Жанна. — Наш государь не озаботился приготовить им жилища, ночь же выдалась холодная. Фригийцы сверкали своим оружием, переминались с ноги на ногу и перекликались таким образом…»

— Xej iplxe, xilqaq![56] — прочел граф из-за плеча.

— Спасибо… Теперь сядьте, граф, я сама, — сказала Жанна.

«…Это означало, как мы потом узнали, жалобы их на холод. В полночь среди них поднялось нетерпение, и они часто повторяли слово…ximlx… (Правильно ли я говорю? — Великолепно, Ваше Величество!)…которое означало огонь. Вскоре кинулись они на деревянные постройки площади, сломали эшафот для казней, лотки торговцев и ограды, все это голыми руками, сложили преогромный костер, так что пламя было видно за двадцать две лиги, и все окрестные землепашцы думали, что город горит. Около костра они и грелись, после чего из котомок и мешков своих, сплетенных из травы, вынули мясо и жарили его на угольях. Угольев же было довольное количество, и после сего их обогрева и пиршества земля на площади выгорела на глубину в пять локтей, яма же была необозрима и в осеннее время превращалась в глубокое озеро, вследствие чего и площадь сию прозвали площадью Озера.

Наевшись мясом, сии звериные люди, не злобясь на столь плохое гостеприимство, улеглись спать прямо на голой земле, а иные и на горячих угольях. Их кожа столь крепка, что не чувствует ожога. Наутро их разместили в брошенном римском редуте за городом, каковой редут они превратили в жилище по своему вкусу и разумению…»

Жанна захлопнула книгу. Граф сказал:

— Эти древние новеллы поистине очаровательны. Однако я, Ваше Величество, совсем забыл рассказать вам еще об одной вещи, которая, смею так думать, будет Вашему Величеству интересна. Я брал с собой во Фригию книгу стихов Ланьеля, и она так понравилась там, что один поэт, Аррахэм Энксх, взялся даже переводить стихи на фригийский язык… Если Вашему Величеству и вам, прекрасные дамы, будет угодно, я могу прочесть.