Публичный дом тетушки Марджери. Часть I - Диана Соул

– А теперь подарки! – звонко и совсем не по-старушечьи крикнула Мардж, и ребятня, ожидавшаяся этой реплики, сорвалась со своих мест и побежала к нам.

На мгновение мне стало страшно, если вся орава накинется на мешки всем скопом, но бдительные воспитателя остановили эту лавину, выстроив жаждущих подарков деток в несколько очередей.

Ко мне по-одному подходили мальчишки и девчонки, преданно заглядывали в глаза, надеясь на свершение новогоднего чуда, которого ждали весь год. Я поздравляла их с наступающим праздником и вручала очередную коробку, а сама с трудом сдерживала слезы и продолжала улыбаться.

Сколько из этих лишенных родительской любви и ласки крох были плодом купленных ночей в Квартале? Знает ли этот голубоглазый мальчуган, что его отец, возможно, один из лордов, управляющий Страной? А подозревает ли эта златокудрая малышка, жадно обнимающая подаренного пупса, что могла бы вырасти в доме богатого помещика?

Почему их бросали матери? От того, что не хотели воспитывать или потому, что решили подарить свободу таким путем?

Отдавая последнюю коробку из мешка, я поклялась себе, что ни за что не буду рожать в Квартале. Лучше быть изнасилованной, потерять силу и возможность родить навсегда, чем отдаться по любви и обречь ребенка на рабство или жизнь без семьи.

Уже у самого порога, перед отъездом обратно в столицу, ко мне подбежала Кати. В одной руке она держала новенькую куклу, а во второй бумажную, самодельную открытку, с криво наклеенной елочкой и нацарапанными с ошибками поздравлениями:

– Это вам, – улыбаясь, отдала она ее мне. – С новым годом!

Дрожащими руками я приняла подарок и, едва сдерживая себя, приобняла кроху. Каких трудов стоило трехлетней девочке вырезать и склеить эту скромную и неказистую поделку? Наверняка огромных.

Я очень плохо помнила, как мы садились в экипаж. Мои глаза застилали соленые слезы, которые я была не в силах смахнуть. Где-то на грани сознания я отдавала себе отчет в том, что нужно улыбаться и не показывать детям своих настоящих чувств.

Уже выехав на дорогу, я пересилила себя и спросила Мардж:

– Зачем? – я смотрела и не понимала мотивов ее поступка. – Зачем вы привезли меня к этим детям?

– Чтобы хоть кто-то продолжал иногда навещать их, когда меня не станет, – глухо отозвалась старуха. Ее голос терялся где-то в мехах шубы. – Им не важна сумма привезенных подарков, им нужно лишь немного внимания. Знать, что о них помнят.

– И почему вы решили, что это должна быть я?

– А кому как не тебе? – вопросом на вопрос ответила она. – Ты знаешь цену свободы, и, я надеюсь, скоро выйдешь за пределы Квартала вольной женщиной. И я верю, что на свободе ты найдешь один день в году, чтобы перед праздником заехать в приют.

Эти слова были для меня откровением. Неужели все так плохо, если Мардж начала рассуждать так, будто уже завтра готова лечь в гроб?

– Вы так говорите, словно уже собираетесь на тот свет.

– Доктор Стоун, – обратилась она к сидящему до сих пор молча Деймону. – Расскажите Торани о моем здоровье.

Я взглянула на Стоуна. Друг детства смотрел стеклянными глазами в пол кареты, почти не моргая. Он был глубоко погружен в себя после встречи с детьми, и резкий оклик Мардж выдернул его из собственных мыслей:

– Вы слишком рано себя хороните, – отозвался он. – При благоприятном течении терапии вы можете прожить еще несколько лет.

Старуха молча махнула на него рукой, будто не веря его утешениям.

Всю обратную дорогу я думала, что за годы работы в Квартале никто так и не разгадал Мардж до конца, разве что Ричард знал о ней немного больше остальных.

Ее боялись, она всегда держала всех на расстоянии и казалось, могла удавить за лишний медяк. Она носила стальную маску и никому не показывала ни единой слабости и вот, словно предвидя конец, скинула искусную личину, почти сросшуюся с ее кожей за долгие годы.

– Дети в приюте были хорошо одеты, – сказал Дей уже перед въездом в Квартал. – Гораздо лучше, чем любого выросшего в доме радости с матерями...

Старуха нахохлилась, будто ворона, и довольно неохотно ответила, словно не хотела сознаваться в благом деле:

– Несколько лет назад я сделала большое пожертвование, этих денег хватает приюту на хорошую одежду и питание для детей. Регулярно я перечисляю новые суммы, но, боюсь, даже эти средства не будут вечными.

Этой фразой она ясно дала понять, что новый хозяин Квартала не станет заботиться о сиротах. Зато я осознала, почему старуха показала приют именно мне. Видимо надеялась, что, став свободной, я смогу добывать себе огромные деньги, иногда заезжать к детям и хотя бы перед Новым Годом дарить им подарки.

Я попросила высадить меня у своего дома.

Не раздеваясь, я прошла в гостиную и плюхнулась в родное кресло. Закурила. И даже не вишневые, а самые обычные крепкие сигареты. На душе было горько и гадко, как и во рту после табака. Утешало только то, что сегодня клиентов не предвиделось – Мардж сама отменила.

Мои мысли прервал короткий стук в дверь, я встала, чтобы открыть ее. На пороге стоял Стоун. В руках у него была початая бутылка виски.

Без предисловия я пропустила его. Нам абсолютно не нужны были слова, чтобы понять состояние друг друга.

Я принесла с кухни два бокала, протянула ему один, а свой поставила на стол.

Деймон без спросу вытащил из пачки сигарет на столе одну и без стеснений закурил сам.

Невеселый смешок все же слетел с моих губ.

– И стоило меня так долго ругать за курение, если сам не лучше?

– Иногда даже этот дым бывает полезен, – отозвался он, разливая алкоголь по бокалам.

Виски без льда – редкая гадость. Я выпила, закашлялась и зажмурилась от огня, разлившегося по горлу.

– Она такая одинокая, – поделилась я мыслью и эмоциями. – Мардж всю жизнь одна. Я никогда не задумывалась о ней с этого ракурса.

– В Квартале все одиноки, – Стоун наполнял следующий бокал алкоголем. – Мы здесь как подопытные мыши в клетках ученого. Нас расселили каждого в свою норку и наблюдают, как мы страдаем из-за этого.

– Я не хочу так, – тихо произнесла, отворачиваясь от лица собеседника к окну.

Там опять падал снег. Одиноко и беспросветно, как и сама безысходность, царившая вокруг меня в последнее время.

– Нужно разжечь камин, – тихо сказал Дей и, не дожидаясь моего согласия, сам поднялся с дивана и прошел к очагу.

Через десять минут, теплые искры уже потрескивали на поленьях и улетали вверх в трубу.

Наблюдая за огнем, Стоун сел перед камином прямо на холодный пол. Его опустевший бокал стоял рядом и лишь блики пламени дробились в стеклянных гранях.