Синдром Л - Андрей Остальский

— Впрочем, — посерьезнел он. — У пиндосов, говорят, есть какое-то средство, которое вызывает усиленный приток крови к причинному месту и долго потом не дает ей оттуда оттечь… От этого хрен набухает больше обычного. Но все равно, больше изначально полученного от природы не достигнешь. Как гласит народная мудрость: дальше головки не прыгнешь. И еще говорят, средство это вредное и опасно для здоровья. У китайцев тоже есть что-то в этом роде, но вроде как побезопаснее… Гомеопатия, короче.

— Ясно, — сказал я, и сделал вид, что опять погружаюсь в дела.

Но Чайник уже завелся. Как-никак профессионал жанра. Не может позволить, чтобы существовал анекдот на темы секса, а он не в курсе.

— Так шутка-то в чем? — спрашивает.

— А ты не знаешь? — говорю я, чтобы протянуть время, и сам лихорадочно соображаю; ведь анекдот сочинить — это вам не фунт изюма слопать.

Чайник покачал головой:

— Не-а…

— Я и сам их плохо запоминаю, ты же знаешь… Но, кажется, что-то в таком примерно духе. Алкаш у врача спрашивает: правда ли, доктор, что организм сам может водяру вырабатывать? И от нее настроение лучшеет? Врач говорит: ну есть такой эндорфин, родственник алкоголя в некотором роде. Алкаш говорит: то-то я смотрю, как поддам хорошенько, наутро член растет…

Чайник молча помотрел на меня… А я ему улыбнулся приветливо.

Наверное, он про меня подумал: «Не сумасшедший, просто идиот».

— Что-то я юмора не понял, — сказал он наконец. — И с логикой как-то не того…

— Ну, может, я что-то не так запомнил… Мне Мишка, зятек мой, на днях рассказывал, но я под банкой был, вот, наверно, и напутал.

Ну, раз под банкой, тогда другое дело, тогда простительно. Великий русский принцип. Универсальное смягчающее обстоятельство. Не идиот, значит, а просто пьяница, как и все мы.

Я снова вернулся к особой папке. Во-первых, там была сверхсекретная статистика, которую я выбил-таки из спецотдела, но которую не полагалось показывать Чайнику. Сколько диссидентов на самом деле завербованы и являются нашими тайными агентами и сексотами. А также так называемыми доверенными лицами. Оказалось, что всего в спецреестре числилось семьдесят шесть активных диссидентов. Семьдесят седьмой только что скончался. Тридцать восемь были завербованы нашим территориальным управлением, как правило, с применением методов МД (морального давления), попросту говоря, шантажа, или МС (материального стимулирования), то есть их купили за деньги. Двенадцать из них, правда, значатся в списке под знаком вопроса. Значит, считаются «двойниками» — то есть нет стопроцентной уверенности в их искренности. Кроме того, семь заведомых сексотов были внедрены в эту группу в разное время. Трое каким-то образом стали ДЛ (доверенными лицами) — то есть агентами более высокой категории, такими, через которых можно вести сложные игры, но которые не хотят именоваться ни сексотами, ни стукачами, много о себе воображают и считают, что сотрудничают с нами из идейных соображений. Еще двоих использует, возможно, под чужим флагом внешняя разведка, управление «Т», то есть так называемая разведка с территории. Под чужим флагом — это значит, люди считают, что работают, скажем, на английскую Интеллидженс Сервис, а на самом деле их ведет либо завербованный нами англичанин, либо агент-нелегал, наш офицер, притворяющийся иностранцем. И эти агенты, трудясь якобы в интересах Англии, выполняют всякие наши задания.

Пятеро сидели в лагерях строгого режима, один даже в страшной Владимирке.

Сколько же остается «необъезженных» на свободе? Легко подсчитать.

Двадцать один человек.

Правда, я подозревал, что цифра сильно завышена, что на самом деле справка не учитывает работающих на другие, более хитрые управления, отделы и даже специальные службы. Своя разведслужба была и у Совета Обороны, про ее агентуру нам, простым смертным, знать не полагалось. И вообще — я подозревал, что аналитическое управление опасалось создать впечатление, что диссидентского движения уже почти не существует, остались рожки да ножки, да и те — порождение органов. С кем же тогда бороться? Для чего мы в таком случае существуем?

Но в графе «Итого» загадочным образом значилось: 76 плюс один.

Как это, плюс один? Это что, тот, который умер, что ли? Да нет, бессмыслица какая-то, при чем тут покойник?..

Стал я вчитываться в мелкий шрифт и сноски всякие. И оказалось, что «плюс один» — это некий агент вне категорий. Суперагент. Которого, видите ли, категорически запрещено трогать. Для того чтобы просто вступить с ним в контакт, нужно разрешение председателя или одного из его заместителей. Я своим глазам не верил!

В особо секретном приложении обнаружил я кодовое имя: «Цезарь». С примечанием, что оно может раскрываться только сотрудникам с высшей формой допуска к государственной тайне. Если по каким-то причинам будет необходимо упоминать его в менее секретной переписке, то велено было использовать другой псевдоним: «Шурин» почему-то. Особо указывалось, что следует категорически избегать идентификации «Цезаря» как «Шурина» и наоборот, в любом общении с непосвященными. И тут же пояснялось, что в своем оперативном деле суперагент фигурирует все равно под совершенно иной, третьей кликухой. Я в жизни не только ни с чем подобным не сталкивался, но даже о таком и не слышал.

«Ну и ну, — думал я, — это что же еще такое? К чему зашифрованность такая сумасшедшая? Это же не советник президента США, завербованный, в конце-то концов… Зачем же тогда такое разводить? И означает ли все это, что ведет его сам председатель и его заместители? И только им известны его главный псевдоним и настоящее имя?»

Я решил, что поставлю перед Сусликовым вопрос ребром: или они мне доверяют, черт бы их побрал совсем, или нет, но в таком случае пусть назначают руководителем спецгруппы кого-то другого.

И главное, невозможно даже выругаться вслух и поделиться фрустрацией с коллегой. Подумав так, я сам удивился. Что-то я стал мудрено выражаться в последнее время. Вот эта «фрустрация», откуда она вылезла вдруг? И чего только еще на языке не вертелось. Жуть просто! Например, мутатис мутандис. Что значит примерно: новые времена несут с собой изменения, хотя буквально перевести очень трудно. И еще суи генерис. Это Сашенька-Шурочка любит так выражаться. Но во мне-то откуда латынь берется? Как будто я учил латынь в одной из своих предыдущих жизней, что ли… И теперь она всплывала, возвращалась ко мне.

Важно себя контролировать, не давать себе воли, размышлял я. А то, если начать этак с коллегами разговаривать, мигом всякого уважения лишишься. Еще сочтут, пожалуй, что я ментально болен.