Последний контакт 3 - Евгений Юрьевич Ильичев

распознать, было неприятное чувство холода. За ним появились и другие, вполне себе земные — вибрация и тяжесть в желудке.

«Ну всё, можно выдыхать, я точно не умер», — решил Реджи и продолжил анализировать ситуацию.

Маловероятно ощущать после смерти нечто подобное. Сопоставив разрозненные данные, мозг Реджи, наконец, пришел к первому умозаключению: его везут на каталке по какому-то длинному коридору. Всполохи света появлялись там, где на потолке крепились светильники. Итак, холод и скудное освещение — стало быть, он не в стационаре: в больнице было бы более мягкое и ровное потолочное освещение и уж наверняка более ровный пол.

Вибрация начала раздражать Синака — от нее разболелась голова, а резкие повороты вновь вызвали чувство тошноты. Спустя время мозг услужливо подключил и звуки. Дребезжание каталки, легкий скрип колес… Стоп, колес? В какую дыру его занесло? Все стационары мира давно оборудованы антигравитационными каталками и кроватями. От них нет шума, нет вибрации, их легко перемещать в пространстве — даже самая худенькая медсестричка могла управляться со стокилограммовым пациентом и перемещать его на такой каталке по этажам и кабинетам хоть весь день. А тут нате — каталка образца, хм… Синак не сразу припомнил, когда простые каталки на колесиках вышли из обихода, поскольку это событие произошло даже и не в текущем веке.

Стало быть, он точно не в больнице. Но при этом боль в руке, которую он сейчас ощущал, говорила ему о том, что в кубитальную вену вставлен катетер. На минуточку, еще один архаизм — парентеральное введение препаратов давно уступило место кожно-перфузионному. Внутривенно препараты вливают лишь в экстренных случаях. Неприятное ощущение в паху, опять же, свидетельствовало о катетере и в мочевом пузыре, а зафиксированная в одном положении голова и невозможность регулировать собственное дыхание красноречиво намекало на интубацию трахеи и принудительную вентиляцию легких. Стало быть, случай уже далеко не экстренный — у медиков было время, чтобы все это воткнуть в тело Синака.

«Так, — подумал Реджи, — это, конечно, все здорово, но что же со мной стряслось?»

— В пятую его везите. Валерий Павлович его осмотрит.

— Слушаюсь.

Женский голос — тот, что отдал приказ — показался Реджи знакомым, второй же, мужской, был моложавым и каким-то обезличенным. Может, санитар? Неважно. Вернемся к женскому, решил Реджи. Где же он его слышал?

И тут Синака накрыло мощной воной воспоминаний, словно в его голове кто-то мгновенно открыл ворота и мощнейший поток памяти начал заполнять шлюзовую камеру его сознания. Он вспомнил о Дарье Мирской — определенно, это ее голос он только что слышал. Вспомнил обстоятельства их знакомства и то, как они разминулись.

Вспомнил Реджи и о семье, которая его, мягко говоря, предала. Хотя при этих воспоминаниях, если уж откровенно, никаких эмоций он не испытал. Жену он хоть и уважал сильно, но не любил никогда. Поженили их родители по древним обычаям индуизма, что молодым и прогрессивным Реджи и Авани не особо понравилось. Но молодожены не хотели идти против родительского слова и кастовой дхармы, а потому смирились с выбором предков, подспудно договорившись, что если не уживутся в честном браке, то по-тихому разведутся и не станут портить друг другу жизнь. Благо законы страны, где жил и учился будущий муж Авани, позволяли это сделать без каких-либо проблем, чего нельзя было сказать об Индии, так странно смешавшей в себе архаичные обычаи древности и современную мировую культуру.

Мысли о семье и о малой родине неожиданно заставили Синака расчувствоваться — не каждый день избегаешь неминуемой гибели. Хотя на самом деле смерти он не боялся. Он не верил ни в триединого бога христиан, ни в одного из многочисленных божеств индийского пантеона, ни в какого-либо другого бога вообще. Практически все религии, по его мнению, искусно манипулировали сознанием масс через простую парадигму неотвратимого наказания за грехи. Религию Синак считал не чем иным, как гениальным изобретением человечества — способом управлять огромными массами людей и держать их животное начало в узде. В том ничего плохого не было, человек по сути своей и есть животное, наделенное разумом и волей. А стало быть, животное крайне опасное как для окружающих, так и для самого себя. Если бы такой механизм управления человеком, как религия, не появился бы спонтанно, его должно было бы изобрести.

Синак же был уверен в конечности бытия. Есть только человек и его жизнь, и проживет этот человек столько, сколько сможет, и ни днем больше. Ни в какую судьбу Реджи не верил — не могло существовать в природе носителя информации, способного вместить в себя судьбы всех людей, всех поколений, ушедших, нынешних и грядущих. И более того, этот сверхразум (или сверхкомпьютер, кто во что верит) должен был иметь в таком случае и рычаги давления на каждого человека на планете. А если допустить это, то рушилась вся логика бытия — зачем создавать нечто настолько грандиозное и при этом управлять всем процессом самостоятельно? Зачем принимать решения, даже самые незначительные, за каждого из когда-либо живших на Земле людей? Такая игра наскучила бы создателю уже в первую неделю после релиза.

Нет, определенно, само понятие судьбы для Синака было чистой воды абсурдом. У людей есть воля — вот и все, что нужно знать о человеке или о любом другом разумном существе во вселенной. И то, как он проживет свою жизнь, решают не президенты, не боги, не работодатели, не родители, да вообще никто не решает такое. Все они могут лишь повлиять на выбор, а сам выбор всегда остается за человеком. И сколько людей, столько и выборов. Человек живет, и вся его жизнь — сплошная череда выборов. А после он умирает. Окончательно умирает. Все, «The end», пустота, прах к праху, как говорится. И единственный способ остаться в истории — создать что-то или же оставить потомство. Большого потомства Синак оставить успел, как, собственно и создать нечто важное. Но зато он послал в космос с десяток звездолетов в поисках пригодной для заселения людьми планеты, а потому справедливо считал, что сделал для этого мира все, на что был способен. Чего тогда бояться смерти? Пусть те боятся, кто жизнь впустую прожил. Единственное, что его печалило по-настоящему, это то, что он так и не познал в этой жизни истинного счастья.

За несколько лет семейной жизни ни Синак, ни его