Битва королев - Виктория Холт

– Я надеюсь, что ей не понадобятся любовники, если муж у нее такой красавец, как Хьюго, – предположила Бланш.

Филипп неопределенно хмыкнул, пожал плечами и удалился для свершения государственных дел, предоставив невестке самой размышлять о будущем красавицы Изабеллы.

Одно время Филиппу Августу очень досаждали альбигойцы, вернее, не ему, а Папе Римскому, но, раз они обосновались на юге его королевства, Папа потребовал от него возглавить крестовый поход против опасных еретиков. Сражаться с ними означало воевать за веру на стороне Святой церкви и получить в награду отпущение всех прошлых грехов.

Когда-то Филипп Август принимал участие в схватке за Иерусалим против магометан, возглавляемых Саладином.

Казалось бы, сколько провинностей и нарушений церковных законов должна была ему простить церковь за этот тяжкий труд, но благодарности от Папы он не дождался.

Альбигойцы, их так прозвали потому, что они проживали большей частью в епархии Альби, поблизости от Тулузы, были людьми жизнерадостными. Они любили слушать менестрелей и читать книги. В Бога они верили, но провозглашали свободу мышления. Для них самым большим удовольствием было ввязаться в спор с заядлым тупоголовым церковником, опровергнуть его доводы, а потом, напоив гостя отличным вином, пустить новообретенного собрата по свету с напутствием: «Сей повсюду учение наше, что нет незыблемой истины, что на любое утверждение можно ответить вопросом».

Но уж тогда недалеко и до вопроса: почему этот человек владеет землей, а не я? И почему кому-то надевают корону на голову, а с кого-то сдирают три шкуры и еще заставляют кланяться власти. Альбигойцы еще не успели распространить эти крамольные идеи по миру, а может быть, и не собирались этого делать, как уже Папа Римский всполошился.

Он послал умнейших и напичканных книжной премудростью прелатов в Альби, чтобы те в дискуссиях разбили в пух и прах дерзких еретиков.

В результате получилось совсем не то, что ожидал Папа Римский. Посланцы его были выслушаны вначале с должным вниманием, а когда обнаружилось, что в мозгах у прелатов нет свежих идей, а лишь закостенелые церковные догмы, над ними вежливо посмеялись.

Церковь встрепенулась, подняла уши торчком, как зверек, почуявший угрозу. Ввязываться в любой спор, в котором логика противостояла слепой вере, было опасно. Семьдесят или восемьдесят лет назад Пьер Абеляр вдруг стал злейшим врагом церкви. Его рациональное объяснение доктрин христианства испугало Папу. Невежественный, но громогласный Бернардин, впоследствии причисленный к лику святых, по поручению Святейшего Престола обрушился на еретика, как грозовая туча.

Элоиза, аббатиса женского монастыря в Паракле, в любви к которой признавался в своих знаменитых посланиях каноник Пьер Абеляр, понесла жестокую кару, была отстранена от исполнения своих обязанностей и провела остаток жизни в темной, сырой келье.

«Святой» Бернардин въехал в славный город Тулузу, центр возмущения, как завоеватель, устраивая на площадях показательные казни, а втихомолку и грабежи, якобы для сбора средств на нужды Святой церкви.

Жителям графства Альби это не понравилось. Они уже вкусили сладость вольных дискуссий, ощутили себя истинно Божьими созданиями, наделенными разумом и свободой воли, и не хотели стать вновь стадом овец, понукаемых пастырями из Рима.

Были попытки расправиться с жестоким священнослужителем, но Робер, граф Тулузский, окружил Бернардина латниками и… сдался на милость церкви. Он очень боялся прогневать Рим.

Предательство собственного народа обошлось ему дорого. Больная совесть не дала графу прожить долго. Он скончался внезапно в страшных муках.

Его наследник Раймонд, шестой граф Тулузский, ценитель музыки и поэзии, позволил сперва вести споры на религиозные темы при своем дворе, а вскоре ему это надоело, и он прогнал священников.

Во дворце и в садах вновь зазвучали лютни, запели любовные арии трубадуры, а в церквах вместо покаяний и исповедей возобновились разговоры о том, мог ли Христос полюбить земную женщину после воскрешения и как бы он относился к расточительству одних и к нищете других, одинаково созданных по образу Всевышнего.

Иннокентий Третий после избрания на Ватиканский Престол решил покончить с альбигойской ересью. Для этого он учредил Святую инквизицию и призвал христианских королей в крестовый поход уже теперь не в далекую магометанскую Палестину, а в христианскую уютную провинцию у себя под боком.

Изничтожить своих собственных виноградарей, рыбаков, мельников и торговцев требовал от короля Франции Римский Папа.

Посредником между французским королем и Папой стал очень полезный для тайных политических сделок человек – некий Симон, граф Монфор.

Его предки, начав с самых низов, из поколения в поколение, постепенно обогащались самыми темными способами. Первый граф Монфор купил себе титул, захватив, неизвестно по какому праву, замок на большой дороге меж Парижем и Шартром. Не без оснований распространился слух, что новоиспеченный граф промышлял разбоем и замуровывал тела проезжих купцов в подвалах замка.

Симон – пятый граф в роду – выгодно женился, обогатив себя еще больше, добавив к своему имени титул эрла Лестера. Но сметливый вельможа быстро понял, что от короля Джона не дождешься ничего хорошего, и, изъявив желание отдать себя под покровительство Филиппа Августа, поселился в своих нормандских владениях и уже оттуда начал плести интриги.

Он усмотрел шанс сделать себе имя на войне с альбигойцами, а так как в способностях руководить ему не было в то время равных, его назначили главнокомандующим крестовым походом.

Тем более что он притворился самым неистовым католиком, какого еще не рождала раньше христианская Европа.

В скором времени он проявил себя в переговорах как непоколебимый болван, а в битвах как жестокий мясник.

Филипп быстро разочаровался в Симоне. Такой горе-дипломат ему был не нужен, а как полководец Симон мог лишить его половины подданных, уложив их мертвыми на поле битвы.

Он понял, что церковь блюдет собственные интересы и ей нет дела ни до простых смертных, ни до королей, правящих народами. И раз церковь подставляет королям советников и полководцев, подобных Симону Монфору, то у нее и разума тоже не хватает.

Но не мог же король Франции, католической страны, объявить об этом открыто.

Религиозным фанатиком Филипп никогда не был, но Бога опасался, а с Папой Римским предпочитал не ссориться.

Иннокентий направил ему жесткое послание с требованием присоединиться к крестовому походу, раз граф Тулузский является его вассалом. В конце письма Иннокентий еще добавил фразу, начертанную на пергаменте собственной рукой: «Истинный христианин не может остаться равнодушным, когда христианское воинство, собранное Папой, проливает кровь за правое дело».