Сапфировый альбатрос - Александр Мотельевич Мелихов

и нужно прятать всякие заначки как из денег, так и из автобиографии.

«Он слишком знает людей, он ищет какой-то глубины и силы духа, чего-то „необыкновенного“, и не находит — все люди как люди, даже писатели, имена которых заставляют думать, что они совсем особенные, чуждые пошлости люди.

И он замыкается от них и не хочет идти к ним, и бывает с ними резок и груб. Он возмущается ложью и пошлостью человеческой жизни и отражает ее в своих хлестких юморесках, отражает зло и умело. У него часто не бывает снисхождения к людям, он чужой и далекий им».

Хорошо б, им одним… А то в дневничках довольно очень быстро начинаются обиженности: Михаил занят работой да своим здоровьем, и вообще он по своей натуре замкнутый и холодный, если, может, и любит, все равно никогда не скажет и не приласкает. Да еще и прямо режет, я извиняюсь, правду-матку, что нельзя всяких излишних нежностей требовать после шестилетней связи, что у них еще довольно-таки идеальные взаимные взаимоотношения.

А тут вдруг в первый раз за весь ихний брак Мишель еще и проявил определенный интерес к другой дамочке. Он начал прохаживаться с ней по театрам, даже в писательскую свою аполитичную компашку приволок ее заместо жены. Ужасно как сильно это супругу зацепило за живое, хоть она и напустила на себя этакую гордую непроницательность. Зато в многотомный свой дневничок написала, что она теперь Мишелю кто хотите — сестра, мать, друг, только не жена, а в последнее время даже и не любовница. Мишель объяснял это своей болезнью, но бывшая Вера, а теперь Вера Владимировна ему не сильно особенно верила.

И в дневничке задавала сама себе довольно-таки грустные вопросы для женщины эпохи реконструкции:

«Что же дает он мне?

Он делится со мною своими мыслями, он передает мне темы и сюжеты своих произведений, он читает мне свои рассказы и дорожит моим мнением, хотя и высказывается порою, что не вполне полагается на мое критическое чутье. Я исправляю его рукописи, просматриваю корректуры, иногда даже переписываю рукописи — т. е. являюсь товарищем-помощником. Я забочусь о его столе, его белье, вообще веду хозяйство — хотя мы и живем отдельно, играю роль полуэкономки, полуприслуги.

Что же еще? Я являюсь ему другом, потому что мне он сообщает все мелочи и частности своей личной жизни, я выслушиваю его бесконечные жалобы на слабое здоровье. Да, как друг, как хозяйка, как помощница я ему нужна. Он огромный эгоист, больше, чем кто-либо, во-первых, во-вторых — он слишком поглощен своим творчеством и своим здоровьем, в-третьих — у него нет любви ко мне».

Мишель, случалось такое, даже временно от нее вообще отселялся. Оттого что, считала Вера Владимировна, он чересчур слишком отдался своему творчеству и из-за этого совершенно запустил живую человеческую жизнь. А спроси его, чего он вообще любит в этой жизни, так он нахально отвечает, что любит хорошее слово, хорошую фразу и хороший сюжет — обратно только свое так называемое искусство. Правда, сына он любит, признавала Вера Владимировна, даже гордится им и ждет от него невесть чего.

Непонятно с чего. Ничего толкового из того и не вышло. Типичный путь из мажоров в лузеры. Такое вот лицо семьи.

«Нет, Михаил все-таки милый… Человек, кот. никогда не скажет такого слова, от кот. может покоробить. Удивительное у него чувство меры! Да и вообще-то порода в нем чувствуется, барство, размах широкий, глубина…»

«Михаил сказал, что он самый знаменитый писатель в России. А я подумала: а я самая несчастная женщина в России».

«Он эгоист. И гордится собой. М. б., он и имеет на это право…»

«Он говорил: „Какой ты тяжелый человек, какая ты ужасная, я не могу оставаться у вас, я чувствую, что заболеваю от разговоров с тобой“.

Но когда я предложила ему: в таком случае, если ему так тяжело со мной, если так удручающе действует на него наша обстановка, несмотря на все мои старания создать что-то хорошее, — предложила не приходить к нам вовсе, он возмутился: „Ты не имеешь права запретить приходить к вам, я должен иметь обед, я имею право требовать минимальной заботы о моем белье и помощи в переписке“.

Да, он был эгоистично безжалостен и жесток!»

«Говорил, что не любит меня и ничего не может с этим поделать — что „из пальца любви не высосешь“ — его миленькая фраза!»

Он еще и выкрикнул: «Ты старая баба, иди к черту, ты мне надоела!», — это в еёные-то 29 лет! А этот изверг испугался только за ребенка, который тоже плакал и кричал, и поэтому призывал к ней: «Вера, перестань, пожалей мальчишку!»

Такие вот семейные разбирательства эпохи перехода от новой экономической политики к обострению классовой борьбы. Которую голубая маркиза вообще не замечала, полностью оторвавшись от масс. «Я уговорила его переехать к нам на некоторое время, пока он болен. И он неожиданно согласился… И я была удовлетворена — я победила, я сильная… Но… полной „победы“ я никогда не дождалась!»

Вера Владимировна не несла никакой общественной нагрузки, не шагала в ногу со временем. Но личной индивидуалистической свободы в эпоху сворачивания нэпа она, в отличие от частной торговли, все-таки добилась.

«Михаил понемногу высказался — сначала сказал, что, м. б., он был неправ в нашем разговоре, требуя безграничной свободы для себя и всячески ограничивая мою; сказал: „Может быть, я ничего не буду иметь против того, чтоб у тебя был любовник, если это будет обставлено прилично…“»

В самом деле, в ихнем семействе тоже должно быть равенство мужчины и женщины! Вера Владимировна до такой степени оторвалась от коллектива и замкнулась в свои индивидуалистические переживаньица, что совсем забыла, насколько в новом социалистическом обществе ценится прежде всего женщина-труженица, женщина-боец. А она в совершенно разлагающейся манере на пороге сплошной коллективизации рассуждает про свою наружность!

«Все же я недурна собой — выше среднего роста, тоненькая, изящная…

У меня каштановые с золотистым отливом волосы — беспорядочная, кудрявая головка. Не модно, но стильно. Мой стиль…

Личико — маленькое, миловидное…

Когда подвожу ресницы и брови, а то и губы — получается совсем неплохо.

Глаза — не маленькие, голубовато-зеленые. У меня бывает нежный, певучий голос,