Пребудь со мной - Элизабет Страут

— Привет! — сказал Тайлер.

Она кивнула и двинулась дальше.

— Я сейчас подойду! — крикнул он ей вдогонку.

Она не прореагировала, и он смотрел, как она идет по коридору. Ему казалось огромной несправедливостью то, что она бросила ему такой взгляд, будто уличила его в каком-то непотребном поведении. Но в этом же не было его вины!

Тайлер стоял в широком коридоре, дыша гнетущим запахом мастики и краски. В открытые двери класса ему были видны маленькие стульчики, низенькие парты.

Обернувшись, он увидел уборщицу с длинной половой щеткой: она явно направлялась к нему. Он приветственно помахал ей рукой и направился дальше по коридору — к директорскому кабинету.

— Входите-входите, Тайлер, — сказал мистер Уотербери и энергично потряс его руку. — Вы, я полагаю, знакомы с Рондой Скиллингс и, разумеется, с Мэри.

Мэри Ингерсолл, снова занявшая свое место у окна, выглядела расстроенной, но Ронда поднялась с кресла и произнесла:

— Привет, Тайлер! — Она взяла его руку в обе свои и крепко ее пожала. — Спасибо, что пришли встретиться с нами, Тайлер.

Ронда говорила преувеличенно четко и медленно, будто Тайлер был глух и ему приходилось читать по ее губам.

— Присаживайтесь-присаживайтесь, — проговорил мистер Уотербери, указывая рукой на большой деревянный стул. — Давайте-ка я возьму ваше пальто и шляпу.

Тайлер, сбросив пальто и вручив директору свою шляпу, почувствовал себя без них словно голым. Усевшись на стул, он взглянул на Мэри Ингерсолл и был поражен, увидев по ее взгляду, как сильно он ей не нравится.

— Ну что ж, ладно, — сказала Ронда Скиллингс с улыбкой.

Волосы у нее были завиты и лежали на голове тесными волнами, а из-под них, высоко на лбу, виднелась завитая челка, так что создавалось впечатление, будто Ронда может, если понадобится, просто взяться за волосы сверху и снять все это сооружение с головы одним движением. Она кивнула мистеру Уотербери, который сидел за деревянным письменным столом, сильно подавшись вперед. Настольная лампа бросала небольшой полукруг света на раскрытую папку с бумагами, в которых, по-видимому, содержались — как с легким содроганием сердца вдруг понял Тайлер — разнообразные докладные, касавшиеся поведения Кэтрин. Мистер Уотербери надел очки, посмотрел на бумаги и снял очки.

— Довольно много инцидентов, видите ли, — произнес он. — Визги, плевки, непристойные рисунки.

— Непристойные рисунки?

— Ну…

— Она рисует непристойные картинки? — Тайлер произнес это совершенно спокойно.

— Боюсь сказать, но она нарисовала женщину, совершающую дефекацию.

— А можно мне посмотреть?

Мистер Уотербери вручил ему рисунок. Тайлер взглянул.

— Это вовсе не непристойный рисунок, — возразил он, возвращая листок. — Ради всего святого! Как можно — называть это непристойным?!

— Давайте просто скажем иначе, — вмешалась Ронда. — Это дефективно.

Мэри Ингерсолл покраснела чуть ли не ярче заката, и Тайлер понял, что Кэтрин нарисовала ее.

— Но! — произнес мистер Уотербери. — Наши дни — весьма волнующее время для образования. — Темные брови директора взлетели вверх, когда он протянул Тайлеру переплетенную брошюру. — Вот, пожалуйста, Здесь вы найдете для себя кое-что интересное. — (Тайлер взглянул на обложку. «Стремление к совершенству».) — Доклад, — пояснил мистер Уотербери. — Поддержанный Рокфеллеровским фондом в прошлом году и созданный ведущими специалистами нашей страны в области образования. Они предлагают, чтобы одаренные дети получали образование отдельно от остальных.

Тайлер слегка наклонил голову — примирительным жестом.

— А также — отстающие в умственном развитии, — договорил он.

На парковке перед зданием прорычал выезжающий школьный автобус.

Заговорила Ронда.

— Кэтрин получила результат «отстает в умственном развитии» во время последнего теста на IQ — коэффициент умственного развития. Однако мы не считаем, что девочка действительно отстает, мы ни на минуту так не подумали, Тайлер. Но мы подумали, что Кэтрин нужно помочь.

Мэри Ингерсолл поймала его взгляд и некоторое время не отводила глаз, потом отвернулась.

— Мы теперь так много узнали о детях, — сказал мистер Уотербери. — Бог ты мой, когда мы были детишками, люди и знать не знали, и думать не думали о таких вещах.

Тайлер тихонько откашлялся:

— О каких вещах?

— Вот моя теория по поводу Кэтрин. — Ронда Скиллингс выпрямилась в кресле и потрогала свои круглые белые серьги. — Однако позвольте мне прежде всего ознакомить вас, Тайлер, с некоторыми основными положениями. Итак, точно таким же образом, как все мы, — она обвела широким жестом всех находившихся в кабинете, — можем нуждаться в обучении истории религии, мне подумалось, что и вам могло бы во многом помочь знакомство с базовыми психологическими теориями.

— Только не употребляйте слишком много длинных слов, Ронда, — пошутил Тайлер.

Рассмеявшись в ответ, Ронда как бы взяла его под защиту, однако все они понимали — это было в атмосфере комнаты, — что Тайлер чувствует себя здесь как большой, загнанный в угол зверь. Он положил «Стремление к совершенству» на стол мистера Уотербери, сплел пальцы и стал ждать, когда Ронда начнет.

— Дети, — заявила она, — существа сексуальные.

Мэри Ингерсолл принялась поигрывать цепочкой с маленьким крестиком, что висела у нее на шее: пальцы ее бегали вверх-вниз, вверх-вниз.

— Дети являются в мир, и все, что они знают, — это мамочкина грудь. — Ронда на миг положила руку на собственную грудь. — Дети голодны, они плачут, и мамочка берет их на руки. Как видите, они всесильны, они обладают властью. Они — как они понимают это — управляют миром. Это называют детской манией величия, более строгий термин — младенческая мегаломания.

Предвечерний свет в огромных окнах кабинета стал бледно-серым: наступали ранние сумерки. Деревья за главной парковкой казались очень далекими, нагими и сучковатыми на фоне светлого еще неба. Мистер Уотербери откинулся назад в кресле и зажег торшер, стоявший позади стола, так что желтый конус света вдруг озарил половину столешницы и коричневую юбку на коленях Мэри Ингерсолл. Тайлер задумчиво произнес:

— Младенческая мегаломания? Ну и длинное же слово!

— Два слова. — Мэри повернулась к нему вполоборота и ладонью разгладила юбку на коленях.

— Два. Да, действительно.

Воцарилось молчание, и тут вдруг в животе у Тайлера громко забурчало. Мистер Уотербери с готовностью предложил ему конфеты «Спасательные», но Тайлер отказался.

— Нет, благодарю вас, — сказал он.

Ронда ему улыбнулась.

— Ну, хорошо. Но вы пока следите за моей мыслью? — спросила она.

— Кажется, да.

Мэри Ингерсолл перестала поигрывать цепочкой с крестиком. Тайлер смотрел на нее без улыбки.

— Что ж, отлично.

Когда Ронда продолжила, губы у нее от густой красной помады стали с одного бока слипаться. Тайлер следил, как вверх-вниз двигались губы, как все более клейкой становилась помада, как, в конце концов, на нижней губе у нее появился маленький шарик чего-то белого. Ронда говорила о детской сексуальности, об эдиповых вожделениях, о вожделениях Электры — о том, что у маленьких девочек возникает вожделение к папочке.

— Часто можно слышать, как маленькие девочки говорят отцам: «Как жалко, что ты не разводишься с мамой, тогда я могла бы выйти за тебя замуж».

Тайлер никогда не слышал, чтобы маленькие девочки говорили такое. Он взглянул на мистера Уотербери, который наблюдал за Рондой с преувеличенно восторженным и смущенным видом родителя, глядящего, как его отпрыск выступает в какой-нибудь театральной постановке.

Затем Ронда заговорила о зависти к пенису, о боязни кастрации, она даже — поразительно! — положила руку к себе в паховую область, когда описывала страхи маленькой девочки, обнаружившей, что ее мамочка и она сама, видимо, были когда-то в прошлом искалечены. А затем Ронда вернулась к теме младенческой мегаломании, заговорив об убежденности детей в том, что они могут делать все, что угодно, что весь мир в их власти, что они подобны самому Богу. Тут она с улыбкой взглянула на Тайлера. Он ответил ей взглядом без улыбки.

— Маленькие дети страшные буквалисты, — продолжала Ронда.

Мэри Ингерсолл кивнула ей от окна. А Ронда припомнила, как Тоби Данлоп, услышав маленьким мальчиком, что Мэрилин говорит: «Господи, да ведь у меня и так полные руки дел!» — ответил: «Но, мамочка, я ничего у тебя в руках не вижу!»

Мистер Уотербери рассмеялся.

— Вот именно! — воскликнул он. — Именно так, не правда ли?

Тайлер скрестил руки на груди. А Ронда продолжала:

— Фрейд был гений. Еще бы! До него мы, люди, были столь же невежественны в отношении путей развития личности, как были в отношении звезд до появления телескопа. Галилей позволил нам исследовать внешние горизонты, а Фрейд открыл нам возможность исследовать наши внутренние горизонты.