Адмирал Колчак - Валерий Поволяев

– Больно? – В голосе Приходько послышались сострадающие нотки.

– Очень.

– Может, врача?

– Врача на батарее нет. Надо ехать в город. А ехать я не могу, батарею нельзя покидать даже на несколько минут. Японцы уже подступили к Порт-Артуру. Сегодняшняя ночь – лишнее тому подтверждение. Хотя все это – пока цветочки. Ягодки будут впереди.

– А если я... если я, Александр Васильевич, сам съезжу в город?

– Зачем?

– Привезу оттуда Сергея Сергеевича, врача... Помните говорливого человека, который был вместе с нами на празднике цукими? У Эссена.

Колчак говорливого врача почти не помнил – так, осталось перед взором что-то смазанное, почти безликое, обсыпанное крошками пепла, прокуренное, пропахшее спиртом... Впрочем, этого было достаточно, чтобы врач окончательно не вывалился из памяти.

– Помню, – сказал Колчак. – Но для того, чтобы съездить за врачом, надо иметь бричку, а на батарее бричек нет. Только две фуры для подвозки снарядов да разбитая телега.

– Не страшно. Я съезжу на телеге. Там надо немного передок подколотить да оглоблю лыком обвязать. Сыроедова попрошу, он мужик рукастый – мигом сделает. И – за врачом. Сергей Сергеевич – человек простой, он даже не заметит, что за ним приехали не на бричке.

Через полтора часа Приходько привез на батарею доктора – шумного, слегка подшофе, с моноклем, крепко зажатым в одном глазу – доктор как зажал, так и не выпускал, раньше монокля у него не было, видно, недавно обзавелся, – с потрепанным, истончившимся до бумажной тонины портфелем.

– Ну-с, батенька, докладывайте, что с вами происходит, – трубно пророкотал доктор, с сопеньем влезая в палатку Колчака. Тут ему было тесно. Он с опаской глянул в одну сторону, потом в другую, перевел взгляд на лейтенанта. – Рассказывайте! Как на духу!

А Колчак прикидывал про себя – доложит ли врач Сергеев по инстанции, что он сейчас узнает и увидит? Если доложит, то Колчака могут с очередным транспортом раненых отправить домой. Колчаку уезжать не хотелось – он должен быть здесь, здесь! В Порт-Артуре его место, а не на КМВ – Кавказских Минеральных Водах, известных своими горячими источниками, растворяющими ревматическую боль, чайными розами, женщинами легкого поведения и красным шампанским. Не для этого он притворялся, зажимая стоны зубами, глотая их вместе с порошками, когда валялся с воспалением легких в госпитале, не для этого он терпел боль, качаясь в волнах вместе со старым дырявым минным заградителем, носившим гордое имя «Амур», не для этого мазался вонючим змеиным зельем и голой спиной прикладывался к раскаленной на солнце стальной палубе эсминца.

– Hy-с! – вновь нетерпеливо потребовал Сергеев.

Вздохнув, Колчак рассказал врачу, какое наследство он получил от Севера во время экспедиций.

Врач, слушая вполуха, пробежался взглядом по скудному убранству палатки. В углу стояла железная, с ободьями, украшенными проступающей сквозь краску ржавью, койка, застеленная нарядным шотландским пледом – Колчак любил клетчатую шотландскую шерсть, – врач сделал рукой резкое движение:

– Ну-ка, переместитесь на койку, батенька!

Колчак послушно перебрался на койку, нагнулся, задрал на спине куртку.

– Вы ложитесь, ложитесь! – приказал ему Сергеев.

Своими толстыми, грубыми, будто вырубленными из дерева, а на деле – очень мягкими аккуратными пальцами он помял мышцы на спине Колчака, обследовал поясницу, прошелся по хребту снизу вверх и обратно и недовольно засопел.

– Мда, батенька!

– Что, Сергей Сергеевич?

– Что, что, – по-дедовски ворчливо пробурчал тот; не спрашивая разрешения закурить, извлек из саквояжа деревянную коробку с дорогими кубинскими сигарами, достал одну, похожую на небольшое, аккуратно оструганное бревнышко, сунул себе рот. – На воды вам, батенька, надо ехать, пока ревматизм не доконал.

– Какие сейчас воды, доктор... Война!

– Я понимаю. Но не век же война будет длиться.

– Кончится война, вот тогда и поеду на воды. А сейчас... Что сейчас говорить об этом. – Колчак поднялся, одернул на себе куртку. – Сейчас возможно только одно – терапия в походных условиях.

– Терапия следующая. – Врач неторопливо раскурил сигару, потом запоздало сунул ящичек лейтенанту – Курите?

– Не балуюсь.

– И правильно делаете. Две капли никотина опрокидывают вверх лытками [96]медведя.

– Я слышал – лошадь.

Сергеев добродушно рассмеялся, помотал перед собой громадной ладонью – Колчак только сейчас увидел, что она у врача огромна, как совковая лопата, просто врач не часто расправляет свои ладони, потому и не видно, какие мужицкие у него руки, – окутался дымом так густо, что не стало видно его лица.

– Терапия одна, – продолжил он, – в здешних условиях другой быть не может – банька с раскаленными камнями. Не бойтесь, если со спины слезет кожа, это не самое страшное. Наваливайте на спину камни, наваливайте побольше и – терпите! Замечу особо, – врач потыкал сигарой в верх палатки, – в России от ревматизма еще никто не умер.

– На батарее бани нет.

– Надо построить. – Сергеев подергал головой, как некий паровой механизм выпустил из себя дым, сдул его в сторону. – Каждый раз, за каждым мытьем в Порт-Артур не наездишься, надо делать свою баню. – Тут Сергеев был прав. – Да и нехитрое это дело – сколотить баньку... Тяп-ляп – и готово!

Насчет «тяп-ляп» Колчак не был согласен.

– Местными змеиными мазями тоже можно пользоваться, – сказал Сергеев. – Помочь особо не помогут, но вреда точно не принесут.

– Пользовался. Поначалу вроде бы помогало, а потом – извините!

– Вот и я об этом же самом говорю. И – банька, банька, банька! С горячими каменьями.

Не выпуская изо рта сигары, доктор запрыгнул в телегу, положил на колени саквояж, мичман огрел лошадь кнутом, и расхлябанная телега, которой ремонт на пользу не пошел, оставляя после себя вкусный сигарный дым, покатила по каменистой дороге вниз.

Вообще-то банька на батарее имелась, только мало чем она отличалась от обычного хлева – в щелях, с неровным земляным полом, на который грешно и боязно было ступать босой вымытой ногой, эту некультяпистую баньку надо было доводить до ума.

Для солдатских нужд старый командир батареи привез десять дубовых бочек, обитых обручами, в этих бочках батарейцы и мылись. Как японцы. Те тоже мылись в бочках.

– Я из этой баньки сказку сделаю, – пообещал Сыроедов, – дайте мне только двух человек в помощь. Через десять дней батарея будет париться в собственной бане.

Погода стояла тихая, мокреть кончилась, японцы больше не появлялись, стрельбы были только беспокоящие – как когда-то постановил покойный адмирал Макаров, и этот приказ соблюдался до сих пор, – и Колчак выделил несколько человек Сыроедову в помощь.