Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова - Андрей Венков

Бакланов за все годы на Кавказе с начальством не конфликтовал. Отметили командиры, старые кавказцы, что не заискивает он, но повинуется, что ни прикажешь, все выполнит. Начальству не указывает, с советами не лезет. И любимая поговорка у него: «Не судите, да не судимы будете». Громких реляций опять же не сочиняет. Образование его недостаточно, но начитан, скромен и от природы деликатен.

Говоря по совести, собирался Бакланов с полком на Дон уходить. Оба сына его, Николай и Семен, невзирая на разницу в возрасте, одновременно записались в Учебный полк (с 1 мая 1850 года), и надо было ему по обычаю детей на службу собрать, наставить и проводить. Но не позволили неотложные дела.

Воронцов обратился к наказному атаману Донского казачьего войска М. Г. Хомутову с просьбой задержать Бакланова на Кавказе. Хомутов, первый донской наказной атаман иногороднего происхождения, обратился, в свою очередь, в Военное министерство: «Имея в виду засвидетельствование начальства Отдельного Кавказского корпуса, — писал Хомутов военному министру, — что подполковник Бакланов во время службы своей на Кавказе отличался примерным мужеством и храбростию против горцев, и ходатайство того же начальства об оставлении его для дальнейшей службы на Кавказе в теперешнем расположении № 20-го полка, где он, ознакомившись с местностию, может приносить большую пользу, прошу ваше сиятельство о назначении подполковника Бакланова командиром того полка, который будет командирован на смену 20-го».

Отвечал Хомутову управляющий Департаментом военных поселений: «Донские полки должны служить на полевой службе три года, и в наряде чинов должна соблюдаться строгая очередь. 20-й полк по случаю военных обстоятельств оставался на службе долее определенного срока, а потому, имея в виду новые, утвержденные его величеством правила, по которым полковым командирам, прослужившим на Кавказе три года, не дозволяется оставаться на вторичный срок, военный министр и на оставление подполковника Бакланова согласия изъявить не изволил и самое ходатайство об этом приказал оставить без последствия».

Тогда Воронцов прямо адресовался к военному министру. «В сем году, — писал он 14 апреля 1850 г., - предстоит смена Донскому № 20 полку, расположенному на передовой Кумыкской линии. Полком этим командует храбрый подполковник Бакланов. Мне не нужно распространяться насчет достоинств этого штаб-офицера, насчет удальства, возбужденного им в казаках командуемого им полка, и насчет пользы служения его на передовой линии. Все это известно вашей светлости из журналов военных происшествий на левом фланге, из которых редкий не содержит в себе описания какого-либо удалого и успешного предприятия этого отличного штаб-офицера. Скажу только, что подполковник Бакланов сделался грозою его непокорных соседей, приобрел общее уважение не только между русскими, но и между туземцами, и что по всем сим причинам продолжение службы его на занимаемом месте обещает явную и большую пользу. Имея это в виду, я обращался к наказному атаману Войска Донского с просьбою об оставлении Бакланова в здешнем краю еще на один термин с назначением его командиром полка, который будет прислан па смену № 20-го. На это наказный атаман уведомил меня, что ваша светлость, имея в виду высочайшее повеление, чтобы полковым командирам, прослужившим на Кавказе три года, не дозволялось оставаться на дальнейшие сроки, — не изволили изъявить согласие на оставление на Кавказе и подполковника Бакланова.

Смею думать, что из этого правила не может не быть допущено исключения, когда требует этого истинная польза службы, как это видно в настоящем случае. Смею думать, что государь император, соизволя сознать справедливость моего заключения, всемилостивейше простит меня за смелость ходатайствовать о допущении исключения из правила, его величеством поведенного».

В дополнение к официальной, форменной бумаге Воронцов с тем же курьером отправил Чернышеву личное письмо: «…Я настоятельно прошу Вас, князь, оставить здесь и в этой самой должности храброго нашего Бакланова. Я дам ему новый полк, который придет в эти места. Передайте, дорогой князь, государю, что я умоляю его оставить нам Бакланова. Этот человек также, как Слепцов, дорог нам за свою замечательную храбрость, за свой сведущий ум, за военные способности, за знание мест, где он служит, и за страх, который он внушил неприятелю. В одном из последних собраний Шамиль упрекал своих наибов за тот страх, который им внушает Бакланов. Казаки, служившие с ним в эти пять лет, сделались достойными своего начальника, и наверное можно сказать, что новый полк, который он примет в командование, скоро будет такой же храбрый и будет так же отличаться, как и теперешний. Уже шестой день, как атаман Хрещатинский (правильно — Хрещатицкий — А. В.) получил от него рапорт, который я Вам посылаю как любопытный документ насчет одного дела, о котором мы еще не получили ничего официального. Бакланов сделал счастливый и смелый набег (14.III. 1850 при Гудермесе), и один из целого отряда был ранен; это уже в третий или четвертый раз. Ради Бога, дорогой князь, не лишайте нас этого нужного и полезного человека».

Настойчивость командующего Кавказским корпусом возымела-таки действие. «Ходатайство Вашего сиятельства, — писал ему Чернышев от 6-го мая, — я имел счастие повергать на высочайшее благоусмотрение государя императора, и его величество, находя, что хотя и установлено правило не дозволять командирам донских казачьих полков оставаться на Кавказе на лишние сроки, но во внимание особому ходатайству Вашему, всемилостивейше разрешить соизволил: назначить подполковника Бакланова командиром того Донского казачьего полка, который должен быть выслан в сем году с Дона, на смену полка № 20, - о чем немедленно объявлено и наказному атаману Донского войска».

В частном же письме, ответном на частное письмо Воронцова, военный министр добавлял, «что государь, отдавая полную справедливость заслугам Бакланова как превосходного штаб-офицера, позволил оставить его на Кавказе не в пример другим и как исключение из общего правила».

Готовился полк № 20, как теперь говорят, «к дембелю». Затосковали казаки, даже чаще умирать стали. За начало 1850 года 10 человек умерло от «обыкновенных болезней». Завершили сей печальный список Иван Куркин, станицы Митякинской, умерший 24 мая, и Александр Ефремцов, станицы Цымлянской, умерший 2 июня.

Были еще стычки, в летописи полка не отмеченные, погиб в них один казак — Фома Страчков, станицы Нижне-Чирской, 7 июня 1850 года. И еще один, Яков Фоменков, станицы Ольгинской, умер от ран 20 июня.

Скудно казаков все эти пять лет чинами баловали. За первую половину 1850 года дали чин урядника лишь одному Афиногену Попову станицы Старочеркасской (приказ № 12 от 5 мая). Зато прямо перед уходим на Дон приказом № 16 от 4 июня произвели в урядники сразу 20 казаков: Митякинской станицы Николая Лаврухина, Калитвенской Андриана Болдырева, Мечетинской Степана Ремчукова, Луганской Андрея Полякова, Ольгинской Петра Мирошникова, Раздорской Петра Князева, Мелеховской Степана Гончарова, Митякинской Савву Черенкова, Верхне-Новочеркасской Гаврилу Стоцкого, Мелеховской Андрея Кузнецова, Багаевской Абросима Иштокина, Усть-Белокалитвенской Семена Безуглова и Дмитрия Васильева, Средне-Новочеркасской Тимофея Щекотурина, Усть-Быстрянской Ивана Дукмасова, Трехостровянской Макара Жоголева, Мелеховской Ивана Гончарова, Екатерининской Фатея Никитина, Задонско-Кагальницкой Карнея Скопина, Нижне-Новочеркасской Алексея Разорителева.

По поводу окончания службы на Кавказе полком № 19 выходил особый пункт приказа по Войску, где полк хвалили…

Полк действительно был лихой. В нем только из одной Вёшенской станицы было 7 штрафованных, причем первым в этом списке (Ломакин, Боков, Бирюлин, Паненков, Кривоносов, Авчинников, Собольков) стоял Захар Ломакин, умудрившийся украсть лошадь у цыгана. Цыган сидел в шатре и курил трубку, а у шатра были привязаны его лошади. Ломакин со своей лошадью в поводу подошел, привязал лошадь, заглянул в шатер, прикурил, вышел, отвязал свою и одну из цыганских лошадей, взял за повод и вместе со своей шагом увел…

И стоял полк № 19 на бойком месте: 1-я сотня в станице Сунженской, 2-я — в Троицкой (здесь же штаб полка) и держала пост Эльдерхановский, 3-я — в Магомет-юрте и в укреплении Ачхой, 4-я — в укреплении Назрань, 5-я — в Ассиновской и 6-я сотня в Михайловской. Два офицера полка, есаул Саринов и сотник Ткачев, погибли в набегах в 1848 году, хорунжий Цырлаков ранение получил… В 1850-м, под занавес, ходили в набег с известным всей Линии Слепцовым. Тот же Слепцов обвинял командира полка № 19 Бирюкова и войскового старшину Ежова в недостатке предприимчивости (не сумели они поймать знаменитого Хаджи-Мурата, который у них под носом бесчинствовал)… Но самое странное, что в годовых отчетах, присланных командиром полка в Войско, оказывалось, что полк не участвовал ни в одном походе, ни в одном бою, ни в одной командировке. «Не было… Не было… Не было…». Или чеченцы одного вида полковника Бирюкова и его казаков ужасались (баклановского вида они, однако ж, не ужасались), или Бирюков просто не докладывал, не тревожил и не огорчал начальство. А люди, умеющие «тихо жить», всегда вызывали уважение. М. И. Кутузов со сладкой грустью вспоминал, как «тихо живал» в Выборге и Вильне. Вспомним А. С. Пушкина: