Жестокие слова - Луиз Пенни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она закрыла глаза и подставила лицо под солнечные лучи.
— С вами все в порядке? — спросил Фортен.
Клара открыла глаза. Он, казалось, купался в свете, его светлые волосы отливали теплыми лучами, по лицу гуляла терпеливая улыбка.
— Знаете, наверное, мне не следовало говорить вам об этом, но несколько лет назад мои работы были никому не нужны. Все только смеялись. Это было жестоко. Я почти что сдалась.
— Большинство великих художников могли бы рассказать вам такие же истории, — мягко сказал он.
— Меня чуть не исключили из художественной школы. Я почти никому не говорю об этом.
— Еще? — спросил Габри, забирая пустой стакан Фортена.
— Нет, мне не надо, merci, — сказал он и обратился к Кларе: — Между нами. Лучших всегда исключали. Забрасывали яйцами.
— О, это то, что я очень люблю, — сказал Габри, прихватив стакан Клары.
Он смерил Клару лукавым взглядом и удалился.
— Проклятые гомосеки, — сказал Фортен и взял горсть орешек. — Вас от них не рвет?
Клара замерла. Она посмотрела на Фортена — не шутит ли он. Он не шутил. Но его слова били не в бровь, а в глаз: она чувствовала, что ее сейчас вырвет.
Глава двадцать четвертая
Старший инспектор Гамаш и суперинтендант Брюнель вернулись в хижину, погруженные каждый в свои мысли.
— Я сказала вам о том, что нашла, — заговорила суперинтендант, когда они поднялись на крыльцо. — Теперь ваша очередь. О чем вы с инспектором Бовуаром шептались в уголке, как шкодливые школьники?
Кто еще мог сравнить инспектора Гамаша со шкодливым школьником? Он улыбнулся. Потом он вспомнил про странную светящуюся штуку, которая дразнилась из своего угла в хижине.
— Хотите увидеть?
— Нет, я лучше вернусь в огород и буду собирать там репку. Конечно, я хочу увидеть.
Он рассмеялся и повел ее в угол хижины. Глаза ее стреляли то в одну, то в другую сторону — на шедевры, мимо которых она проходила. Они остановились в самом темном углу.
— Я ничего не вижу.
К ним присоединился Бовуар. Он включил фонарик, и Брюнель проследила за лучом. Вдоль стены до балок.
— Я по-прежнему ничего не вижу.
— Видите-видите, — сказал Гамаш.
Пока они разговаривали, Бовуар размышлял над другими словами, подброшенными ему. Эта записочка была приклеена к двери его комнаты в гостинице сегодня утром.
Он спросил Габри, знает ли тот о клочке бумаги, приклеенном к двери, но Габри только посмотрел на него недоуменным взглядом и отрицательно покачал головой.
Бовуар сунул клочок бумаги в карман и лишь после первой чашки кофе с молоком набрался мужества прочесть.
с нежным телом женщиныи вылижет тебя от лихорадки,
Больше всего Бовуара расстроило не то, что старая поэтесса проникла в гостиницу и прилепила это к его двери. И не то, что он не понял ни слова из написанного. Больше всего его расстроила запятая.
Она означала, что за этой бумажкой последуют и другие.
— Мне очень жаль, но я ничего не вижу. — Голос суперинтенданта вернул Бовуара в хижину.
— Вы видите паутину? — спросил Гамаш.
— Да.
— Тогда вы видите все. Смотрите внимательнее.
Прошло еще несколько мгновений, и ее лицо изменилось. Глаза расширились, брови взметнулись. Она чуть наклонила голову, приглядываясь.
— Но там в паутине написано слово. Какое? Вор? Как это возможно? Какой паук может такое? — спросила она, явно не ожидая ответа.
И ответа не последовало.
В этот момент зазвонил спутниковый телефон, и агент Морен, ответив, тут же передал трубку старшему инспектору.
— Вас, сэр. Это агент Лакост.
— Oui, allô, — сказал Гамаш и замолчал на несколько секунд. — Неужели? — Он помолчал еще несколько секунд, слушая, обвел взглядом хижину, поднял глаза к паутине. — D’accord.[70] Merci.
Гамаш повесил трубку, подумал несколько мгновений, потом взял стоящую рядом приставную лестницу.
— Позвольте мне… — сказал Бовуар.
— Ce n’est pas necessaire.[71]
Набрав в грудь воздуха, Гамаш стал подниматься по лестнице. Сделав два шага вверх, он выставил в сторону руку для равновесия. Тут Бовуар подошел к нему, и пальцы Гамаша нашли плечо инспектора. Выровнявшись, Гамаш протянул руку вверх и ткнул в паутину авторучкой. Очень медленно — стоявшие внизу и тянувшие шею люди не видели манипуляций Гамаша — он передвинул одну из ниточек паутины.
— C’est ça, — пробормотал он.
Спустившись на твердую землю, он кивком головы показал в угол. Бовуар лучом фонарика высветил паутину.
— Как вы это сделали? — спросил Бовуар.
Послание на паутине изменилось. Теперь там было написано не «Вор», а «Воо».
— Ниточка оборвалась.
— Но как вы поняли, что она оборвалась? — не отставал Бовуар.
Они во все глаза рассматривали паутину. Ее явно сплел не паук. Она была соткана из каких-то нитей, может быть, из нейлоновой лески, закамуфлированной под паутину. Они решили снять подделку и рассмотреть толком внизу. Паутина должна была многое им рассказать, хотя изменение слов с «Вора» на «Воо» ситуацию мало прояснило.
— В оперативный штаб поступают лабораторные результаты. Данные по отпечаткам пальцев — я сейчас расскажу вам об этом. А пока — вы помните деревяшку, найденную под кроватью?
— Ту, что со словом «Вор»? — спросил Морен, присоединившийся к ним некоторое время назад.
Гамаш кивнул.
— На ней были следы крови. Крови убитого, как утверждают в лаборатории. Но когда они сняли кровь, обнаружилось и кое-что еще. На деревяшке было вырезано не «Вор». Из-за крови буквы стали нечеткими. Когда кровь смыли, оказалось, что там вырезано…
— «Воо», — сказал Бовуар. — И вы решили, что если на одном «Воо», то и на другом тоже должно быть «Воо».
— А ты как считаешь?
— Мне кажется, предпочтительнее «Вор». — Бовуар снова посмотрел на паутину. — Это слово, по крайней мере, имеет какой-то смысл. А что значит «Воо»?
Они задумались. Если бы кто-то случайно набрел на эту хижину и зашел внутрь, то увидел бы группу взрослых людей, которые стоят совершенно неподвижно, смотрят перед собой и время от времени бормочут то «воо», то «вор».
— Воо, Воо, — вполголоса проговорил Морен, который пытался найти в странном слове хоть какой-то смысл, а не овечье блеянье. Но чем больше он это повторял, тем большей глупостью ему это казалось. — Воо, — прошептал он.
Молчал только Гамаш. Он слушал их, но его ум был занят другой новостью. Лицо его посуровело, когда он задумался о том, что еще обнаружилось, после того как с деревяшки смыли пятна крови, оставленные чьими-то пальцами.
* * *— Он не может здесь оставаться.
Марк сунул руки под кран в кухне.
— Он мне тоже здесь не нужен, но, по крайней мере, здесь мы можем за ним наблюдать, — сказала Кароль.
Все трое смотрели в кухонное окно на старика, который, скрестив ноги, сидел на траве, погруженный в медитацию.
— Что вы имеете в виду под «наблюдать»? — спросила Доминик.
Она была очарована своим свекром. Тот обладал своеобразным магнетизмом, способностью притягивать людей. Она понимала, что когда-то он был сильной личностью, имел власть над людьми. И вел он себя так, будто все еще не утратил прежних способностей. В нем сохранилось какое-то жалкое достоинство. Но еще и коварство.
Марк схватил кусок мыла и принялся намыливать руки до локтя, словно хирург перед операцией. Он штукатурил стену и теперь соскребал с рук грязь.
Работа была трудная, и почти наверняка он делал ее не для себя — для кого-то другого. Для нового владельца гостиницы и спа-салона. Вот он и делал работу кое-как.
— Я имею в виду, что вокруг Винсента вечно что-то происходит, — сказала Кароль. — Всегда так было. Он плыл по жизни в этаком величественном корабле. И не обращал внимания на обломки других судов, остающиеся у него за кормой.
Она могла бы выразиться и пожестче, но в ее голосе слышалась нотка снисходительности. Ради Марка. На самом деле она вовсе не была убеждена, что Винсент не замечал обломков за кормой. Она пришла к убеждению, что он умышленно направлял свой корабль на других. Уничтожал их. Менял курс, чтобы их настигнуть.
Она была его нянькой, помощницей, прислугой. Его свидетелем и, наконец, его совестью. Поэтому, вероятно, он и возненавидел ее. А она — его.
Они снова посмотрели на человека, который недвижно сидел в саду, скрестив ноги.
— Я не могу сейчас брать на себя еще и такую обузу, — сказал Марк, вытирая руки.
— Мы должны позволить ему остаться, — сказала Доминик. — Он твой отец.
Марк посмотрел на нее со смесью недоумения и грусти.
— Он сделал это с тобой, да? Очаровал?
— Я не какая-нибудь наивная школьница, ты знаешь.
И это заставило Марка замолчать. Он знал, что его жена умела укрощать богатейших интриганов в канадском финансовом мире. Но доктор Винсент Жильбер был не похож на них. Он обладал какой-то магнетической силой.