Сталинград - Энтони Бивор

7 ноября, когда 81-я кавалерийская дивизия из 4-го кавалерийского корпуса пересекала калмыцкую степь южнее Сталинграда, четырнадцать человек, в основном узбеки и туркмены, у которых не было зимней одежды, умерли от переохлаждения. Хотя в этом случае диагноз «безответственность командиров» был бы точнее. Офицеры ехали впереди и не видели того, что происходит у них за спиной, пока продрогшие солдаты не попадали с лошадей. Бойцов положили на телеги, где они и замерзли до смерти. Животные тоже не выдерживали жуткого холода. Только в одном эскадроне за сутки погибло 35 лошадей.

Некоторые солдаты пытались увильнуть от предстоящих боев. В 93-й дивизии было отмечено семь случаев самострела и два – дезертирства. В Москву начальнику Главного политического управления Красной Армии Щербакову отправилась докладная: «Попытки предательства участились». Показателен такой факт: один член партии, стоя в карауле, прострелил себе левую руку. Что уж говорить о простых бойцах.

В Кремле царила нервозная обстановка. Жуков доложил Сталину, что начало операции «Уран» придется отложить на десять дней, до 19 ноября. Трудности с транспортом, нехватка тяжелых грузовиков не позволили в срок обеспечить ударные формирования горючим и боеприпасами. Сталин начал опасаться, что немцы узнают о готовящемся наступлении и примут надлежащие меры. Но другого выхода не было, и операцию пришлось перенести, Сталин приказал ежедневно докладывать в Ставку обо всех изменениях в расположении 6-й армии немцев и перемещениях противника. В целом советский лидер был уверен в успехе предстоящей операции. Сталин чувствовал, что на этот раз он наконец-то сможет взять реванш.

13 ноября Жуков и Василевский прилетели в Москву для доклада Сталину. Позже Жуков вспоминал: «Сталин, можно сказать, был доволен. Он не спеша попыхивал трубкой, поглаживал усы и выслушал нас не перебивая».

Накануне Сталинградской битвы разведка Красной Армии, проанализировав все сведения, сработала очень успешно. Своими достижениями разведчики как бы компенсировали все провалы и ошибки, допущенные ранее. Впрочем, многие огрехи были вызваны недоверием Сталина ко всякого рода точной информации. Особенно подозрительно он относился к разведданным[8].

Большая часть сведений добывалась путем захвата «языков», разведки боем и авиаразведки. Работа разведчиков в эфире тоже позволяла получать данные о противнике. Особенно хорошо разведка была поставлена в артиллерийских частях. Ракетчики поставляли генералу Воронову ценнейшую информацию о сосредоточении противника на важных участках фронта. Между тем саперы разведывали проходы в минных полях, установленных немцами. Главной проблемой тут был морозный туман, о котором и фон Рихтгофен вспоминал с таким раздражением.

12 ноября был первый сильный снегопад. Разведчики решили извлечь из этого выгоду. Надев белые маскхалаты, они группами уходили в ночную тьму. Главной задачей было заполучить «языков» и выудить из них сведения о силах противника и новых частях, находящихся в районах предстоящего наступления. Разведгруппе 173-й стрелковой дивизии сразу же повезло. Красноармейцам удалось захватить немцев, которые были заняты на строительстве бетонного бункера. Другие пленные подтвердили, что строительство бункеров идет по всему фронту, но новых формирований не прибывало. В расположении 3-ей румынской армии разведчики выяснили, что командование отправило все необходимое для строительства бункеров в тыл, где планировалось соорудить надежное убежище для штаба армии, и материалов для укрепления фронтовой линии не осталось. То есть противник явно предполагал возможность наступления на этом участке фронта, но, конечно, не знал точно, где оно должно начаться и когда.

В те дни Кремль особенно нуждался в точных сведениях о моральном состоянии бойцов 6-й армии Паулюса. С начала Сталинградской битвы не было захвачено ни одного немецкого полкового штаба. Кроме слезливых писем и приказов незначительного содержания, разведка ничем не располагала. Наконец 9 ноября генерал-майор Ратов получил документы, захваченные в расположении 384-й пехотной дивизии. Бумаги представляли собой личную и деловую переписки солдат и офицеров саксонских и австрийских полков. Ратов сразу понял – это то, чего они так долго ждали. Копии переводов были немедленно отправлены Сталину, Берии, Молотову, Маленкову, Ворошилову, Василевскому, Жукову и Александрову, начальнику отдела пропаганды и агитации. Ратов не сомневался:

Сталина очень порадует содержание этих документов. Любопытно, что люди, писавшие эти письма, так и не побывали в воюющем Сталинграде. Вот что, например, писал генерал Габленц командирам 384-й пехотной дивизии: «Я знаю, каково состояние дел в дивизии. Мне известно, что сил уже не осталось. Постараюсь сделать все возможное, чтобы улучшить положение наших бойцов. Идет жестокая битва, и с каждым днем будет все тяжелее и тяжелее. Изменить ситуацию к лучшему невозможно. Но вялость большинства солдат может быть преодолена активностью руководства. Командирам следует быть строже. В моем приказе №187-42 от 3 сентября 1942 года есть пункт о привлечении дезертиров к строжайшей ответственности. Их должен судить военный трибунал. Солдат, заснувший на боевом посту, заслуживает расстрела на месте. Пора начать жить по законам военного времени. За неповиновение приказу – смерть. Офицеры должны предупредить своих солдат, что эту зиму мы проведем в России. О доме лучше на время забыть».

Советские механизированные формирования, надежно замаскированные за линией фронта, покинули свои укрытия и двинулись на позиции, с которых должны были начать атаку. Дымовые завесы скрывали их переправу через Дон, а позади линии фронта громкоговорители передавали музыку, чтобы скрыть шум моторов.

На трех фронтах Сталинградской оси было сосредоточено и готово к наступлению более миллиона солдат. Начальник медицинской службы генерал Смирнов подготовил к приему раненых 119 полевых госпиталей. 62 тысячи коек ждали своих пациентов. Все указания были отданы за три часа до атаки. Части Красной Армии получили задание как можно глубже проникнуть в расположение противника. Об окружении пока не говорилось. Бойцы были возбуждены. Они понимали, что немцы не ожидают нападения. Техника была проверена и перепроверена. Танкисты слушали работу двигателей своих машин, как врачи вслушиваются в стук сердца. Времени на бытовые нужды – стирка, бритье, письма – совсем не осталось. Об отдыхе не могло быть и речи, сама атмосфера была напоена ожиданием битвы.

Немцы действительно не подозревали, что новый день будет сильно отличаться от предыдущих. Вечерняя сводка по 6-й армии оказалась краткой: «В целом по фронту без значительных изменений. Ледяной покров на Волге несколько ослабел».

Часть четвертая.

Ловушка, которую захлопнул Жуков

15. Операция «Уран»

19 ноября в пять часов утра в штабе 6-й армии зазвонил телефон.

Штаб располагался в Голубинском, большом казацком селении на правом берегу Дона. Шел сильный снег, и часовые ничего не могли разглядеть уже в нескольких метрах от себя. Звонил лейтенант Герхард Шток из 4-й румынской армии в районе Клетской. Его сообщение, занесенное в штабной журнал, гласило: «Согласно показаниям русского офицера, взятого в плен в расположении 1-й румынской кавалерийской дивизии, ожидаемая атака Красной Армии должна начаться сегодня в пять часов утра». Поскольку других сообщений не поступало и было уже начало шестого, дежурный офицер не стал будить начальника штаба армии. Генерал Шмидт приходил в ярость, если его беспокоили из-за ложной тревоги, а это в последнее время случалось довольно часто. Особенно тревожились румыны, чьи позиции находились северо-западное 6-й армии немцев.

Советские саперы в белых маскхалатах всю ночь обезвреживали мины, подбираясь все ближе к позициям противника. В семь часов утра по московскому времени (пять по берлинскому) русские артиллеристы, получив команду «Сирена», начали подготовку к массированному обстрелу румынских частей. Один советский генерал рассказывал, что белый ледяной туман «был плотным, как молоко».

В связи с плохой видимостью в штабе даже обсуждался вопрос об отсрочке наступления, но в конце концов было принято решение действовать по заранее намеченному плану. Сигнал к началу обстрела, отданный звуком труб, ясно слышали в румынских войсках.

В штабе 6-й армии снова раздался телефонный звонок. Лейтенант Шток объяснил капитану Верху, что звуковой сигнал означает подготовку к массированному обстрелу. «Я думаю, румынам не выстоять, – поделился своими соображениями лейтенант. – Как бы то ни было, я буду регулярно докладывать вам обстановку в частях». На этот раз Верх не колеблясь разбудил генерала Шмидта.

На двух главных участках фронта, выбранных для атак с севера, 3 500 орудий и тяжелых минометов должны были огнем расчистить путь для двенадцати пехотных дивизий, трех танковых и двух кавалерийских корпусов.