Ангел для Зверя - Милана Стоун

пистолет с предохранителей и шепчет:

— Только в себя не попади и не смей вылезать из-под машины.

— А если…

— Что бы ты сейчас не видела, не смей вылезать. Поняла?

— Поняла, — киваю я и закрываю глаза.

Он уходит, оставляя меня одну, пока страх сковывает тело, а слёзы потоком льются из глаз.

Только бы с ним ничего не случилось... Только бы выбрались... Обещаю, я поменяюсь, буду думать головой, буду доверять своему мужчине... Только бы выбрались.

Вдруг слышу хруст веток и шум еще одного авто, а потом голос, что я уже и забыла.

Голос обычного, русского мужика — извращенца.

Наверное, именно в этот момент приходит понимание, что дело не в нации, дело не в воспитании и родителях, дело в человеке и в том, кем он себя считает.

Кем считаешь ты себя, Кристина, кем?

Женщиной Руслана.

Если нам суждено умереть, то мы умрем вместе, я не буду отсиживаться.

Мы опора друг друга, одно целое.

Именно поэтому сейчас я нарушаю его приказ и вылезаю именно в тот момент, когда из-за деревьев показывается мужчина с пистолетом. Совсем рядом со мной.

Если я ничего не сделаю, он может убить Руслана, что сейчас буквально зубами пытается расправиться с Ломоносовым, они схватились не на жизнь, а насмерть.

— Нерусская обезьяна... — рычит он, сплёвывая кровь, — теперь с девочки придется кожу содрать, чтобы запах твой убрать…

Руслана срывает на этих словах, и он накидывается на противника с новой силой, в тот момент, пока я не могу оторвать взгляд от мужчины, что подходит все ближе... Прицеливаясь.

— Я скорее сам ее убью, чем тебе отдам…

Глава 45

Руслан.

Адреналин бьет по мозгам. Кровь гудит в висках.

Перед глазами красная пелена, что заслоняет обзор.

А руки так и жаждут свернуть шею подонка, что портил мне жизнь последние несколько недель.

Вместо того, чтобы таскать Кристину по психологам, я таскаюсь по продажным ментам и покупаю свой комфорт.

Потому что каждая сука знает Ломоносова, и каждая сука его боится.

Он человек широко известный и является связующим звеном во многих криминальных делишках.

Никто не захотел с ним связываться, пришлось все делать самому.

Но теперь им не отвертеться.

Они могут прикрывать его задницу сколько угодно, могут делать вид, что ничего не знают, но выстрел в человека проигнорировать не получится.

Именно поэтому пришлось привлечь Рената с Захаром.

Они мне должны.

Так что пусть рискуют своими задницами, пусть сыграют спектакль с вертолетами и громкими мигалками.

Тут главное, чтобы Кристина сейчас сделала так, как я велел ей.

Сыграла свою роль, которую для неё приготовил. Главную, решающую.

Она не станет сидеть под машиной.

Я ее очень хорошо знаю, в ней борется желание покориться с желанием помогать.

Второе точно победит.

Эта дуреха все равно вылезет меня защищать, снова нарушит мой приказ.

Именно так и происходит, несмотря на всю гибкость ее характера, она не умеет слушаться, что сулит ей немало эротических наказаний.

Но это после того, как мы со всем разберёмся, как она и хочет — вдвоём.

Вот и сейчас вылезает, трясущейся рукой направляет пистолет в человека за деревом.

Вижу, как на ее лице скользят эмоции одна за другой, но в ней нет страха.

Она смотрит, решается и стреляет.

Умничка.

Ломоносов отвлекается, что дает мне возможность навалиться сверху и ударить коленом по ребрам. Характерный звук дает мне понять, ребро сломано.

Скулит, мразь, а я впитываю каждый звук, наполняясь его болью.

Еще удар и наслаждаюсь вторым хрустом, а он делает именно то, что я думал.

Говорит, доставая пистолет:

— Сейчас я тебя убью.

Выстрел, острая боль в груди и крик Кристины, что я слышу через звон в ушах, падаю на землю. В глазах рябь.

Мгновение и она уже висит на нем, орет, царапает лицо, бешеная волчица, защищающая своего волка.

В этот момент люди с автоматами появляются со всех сторон, готовые защитить, пока я лежу с полуоткрытыми глазами и наблюдаю за тем, как моя женщина рвёт противника.

Борется не на жизнь, а насмерть.

Мне больно, но бронежилет спас.

Ренат хочет подойти, стащить Кристину с Ломоносова, но я даю знак стоять на месте, потому что тот давно выпустил пистолет из рук и пытался справиться с обезумевшей женщиной.

Выходило у него так себе, потому что в моего Ангела вселился самый настоящий бес.

Она кричит оглушительно, на всю округу, вонзает острые ногти в кожу его лица и шеи.

Ломоносов тоже орет, проклиная сумасшедшую благим матом, пытается повалить на землю. Но все бесполезно.

Нет ничего страшней свирепой женщины. Он ее и толкал, и оттаскивал за волосы, но она будто не ощущала боли.

Девушка собиралась его убить, и я не хотел ее останавливать. Потому что сейчас, после всего случившегося это то, что ей нужно.

То лекарство, что подействует лучше всяких мозгоправов. Выплеснуть всю накопившуюся боль, дать мести осуществиться.

Убить насильника, отождествляющего в своем лице всех тех, кто надругался над ней.

Так было нужно.

И пока я наблюдал за ее истерикой, за зубами, что уже буквально отрывали куски от Ломоносова, я осознавал, что нет в случившемся ни моей, ни ее вины. И даже Захар с Ренатом невиноваты, и даже Катька.

Он все равно бы ее нашел, и только Бог знает, в каких мучениях могла закончиться ее жизнь.

Так распорядилась судьба, так было надо. И это нужно просто принять и жить дальше.

Я помогу ей это сделать, ведь без меня она не справится, буду рядом, как и положено настоящему мужику. Защищать и оберегать.

Ломоносов уже лежит на земле, его тело не шевелится, а Кристина продолжает царапаться и драться, бить кулаками по его лицу.

Это нужно уже остановить. И только рывок на себя заставлять ее очнуться, посмотреть осознано и с облегчением расплакаться на моей груди.

— Живой, господи, я думала, он тебя убил… — говорит надрывно, обнимая крепко. — Я не послушалась тебя, я такая дура.

— Однозначно, — смеюсь, откашливаюсь, а растрепанная и окровавленная Кристина начинает суетиться, в то время, как уносят неподвижного Ломоносова.

Осматривает меня с ног до головы.

В глазах вижу облегчение, когда понимает, что со мной все в порядке.

Она снимает с меня футболку, бронежилет и долго рассматривает темнеющее пятно.

Синяк пройдёт, а то, что произошло сегодня, останется с нами навсегда.

Это ее, нет, наше спасение.

Та дорога, которая