Очерки истории Руси до монголов - Михаил Петрович Погодин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда дитя мое и твое было убито перед тобою, когда ты увидел кровь его и тело увянувшее, как цвет молодой процветший, ты вникнул бы в помыслы души своей, стоя над ним, и сказал бы: „Увы мне, что я сделал ради света сего мечетного – грех себе, отцу и матери слезы“. Тебе надо бы покаяться тогда и написать мне грамоту утешительную, а сноху мою послать ко мне, потому что нет в ней ни зла, ни добра, – чтоб я оплакал, вместо песней, и мужа ее и свадьбу их, не видав их первой радости. Пусти же ее хоть теперь Бога деля с первым словом, да потужив с нею, упокою ее на месте: пусть горюет, как горлица, сидя на сухом дереве, а я утешуся о Боге. Сын мой пал на полку; здесь нет ничего необыкновенного. Суд пришел к нему от Бога, а не от тебя. Так умирали и отцы наши. Конечно, лучше, если б он не искал чужого; не ввел бы он меня в стыд и печаль. Отроки соблазнили его, ища себе пользы, и нашли ему зло.
Сотворив волю свою и воротя себе Муром, тебе не занимать бы Ростова, а послать ко мне, мы и уладились бы отсюда. Суди сам: мне ли следовало посылать к тебе, или тебе ко мне. Ты все приказывал дитяти: „Шлися к отцу“. Он посылал десять раз. Ты пошли ко мне раскаяся, посла или попа и напиши грамоту с правдою; тогда волость свою возьмешь с добром, и нас оборотишь к себе, и будем жить лучше прежнего: я тебе не ворожбит, не местник. Я не хотел видеть крови твоей у Стародуба, но не дай Бог и мне видеть свою кровь от руки твоей, или от твоего повеления, или от иного какого брата. Лгу ли я, знает про то Бог и Крест честный. Если я погрешил, идя на тебя Чернигову, а то было из-за поганых, каюся, и в том послушался братьев. Добро ты помыслишь теперь, хорошо; лихо – вот сын твой крестный, с малым братом своим, сидит подле тебя, едучи хлеб деден; убей их. Я не желаю зла братье своей, но желаю добра братье и Русской земле.
Мы рядилися с братом твоим; он говорит, что не может решить ничего без тебя, и мы не делали ему никакого зла, но сказали ему: „Шли к брату, пока уладимся“.
Молвлю тебе так не по нужде, ни беды мне нет никоторой, но душа мне лучше всего света сего. Если из вас кто не хочет добра, ни мира христианам, не буди ему мира от Бога узрети для души своей в будущей жизни».
Таков был Владимир Мономах.
Русская земля могла теперь обещать себе мир и тишину еще более, нежели прежде. Владимир, владея княжествами – великим Киевским, Переяславским, Смоленским, Суздальским и в некотором отношении Новгородским, был так силен, что никто не мог с ним спорить. Мужественный, хотя и убеленный сединами, старец, славный по всей Русской земле, любимый народом, чтимый братьями, страшный врагам, отец многих храбрых сыновей, в родственных связях с разными государями Европы, Мономах сделался великим князем в полном смысле слова, в отца место прочим, – и все они должны были его слушаться.
Он посадил в Переяславле сына Святослава, а после Ярополка, в Смоленске – Вячеслава, в Суздале – Юрия, старшего Мстислава призвал (1117) из Новгорода и посадил в Белгороде, вероятно, чтобы иметь его при себе и в случае своей смерти оставить ему Киев; в Новгороде сел внук его, сын Мстислава, Всеволод.
Половцы, услышав о смерти Святополка, сунулись было в Виру, но Владимир успел их встретить с сыновьями, племянниками и старым Олегом, который здесь в первый раз вооружился против друзей своих – половцев. Они бежали и никогда уже более не показывались в пределах русских при Мономахе. Владимир мог посвятить все свое время домашним делам.
Каменная церковь в Вышгороде, в похвалу и честь Святых мучеников Бориса и Глеба, созданная старшими князьями русскими, была готова. Надо было переносить мощи. Съехались князья, митрополит Никифор и все епископы, Феоктист черниговский, Лазарь переяславский, Никита белогородский, Данило юрьевский, игумены: Прохор печерский, Сильвестр, что переписывал летопись Несторову, от Святого Михаила, Савва от Святого Спаса, Григорий от Святого Андрея, Петр киевский и прочие, – и был собор велик от собравшегося народа со всех сторон.
В первый день мая освящена была церковь и совершена первая литургия. Угощал Олег: все у него обедали и пировали, «бысть угощенье великое». На другой день, поутру, митрополиты, епископы, игумены, облекшись в святительские ризы, зажгли свечи и с кадилами благовонными приступили к ракам Святых. Сначала взяли они раку Борисову и поставили ее на повозку, которую за веревки потащили сами князья и бояре. Впереди шли чернецы со свечами, потом попы, далее игумены, перед ракой епископы, за ней князья. Народ напирал со всех сторон, давка случилась страшная, шествие остановилось. Везти далее раку не было никакой возможности. Такое множество толпилось везде, что страшно было смотреть: весь город: стены, крыши, были усыпаны людьми. Чтобы освободить проход, Владимиру тогда пришла мысль резать ткани и бросать по сторонам лоскутья, меха, опушки, серебреники. Народ раздался, и рака была пронесена, но в церкви очень трудно было поставить ее на место. Пошли за Глебовой и принесли ее. Между князьями произошел спор – Владимиром с одной стороны, и Давыдом с Олегом с другой: Владимир хотел поставить раки посредине церкви и воздвигнуть над ними серебряный терем, а Святославичи хотели поставить в камору, где отец их назначил место. Митрополит и епископы, видя, что никто другому уступить не хочет, сказали: «Бросьте жребий, – где угодно святым мученикам, пусть там и лягут». Князья согласились. Владимир положил свой жребий на святой трапезе, а Давыд и Олег – свой. Их жребий вынулся, – и поставили святых мучеников в камору, на правой стороне от алтаря.
Владимир после оковал раки их серебром и золотом и украсил резьбою столь хитрой, что сами греки удивлялись богатству и художеству. Самые каморы были также украшены.
Князья, бояре и все люди, странные и убогие, праздновали три дня и расстались.
Строительство Борисоглебского храма в Вышгороде и перенесение в 1115 году мощей братьев в новый храм. Миниатюра XIV в.
Мономах поставил еще церкви: в Переяславле, на Альте, Святых мучеников, где погиб Борис, Святого Иоанна
