Дюна: орден сестер - Брайан Герберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Иногда не знать матери – большое преимущество.
Существенная часть имперской истории лежит перед нами – и нам не видна. Но попомните мои слова: я не исчезну из памяти людей.
Император Сальвадор Коррино. Коронационная речьХотя Родерик был на два года моложе брата, он часто чувствовал себя более взрослым.
Но он молчал, слушая, как Сальвадор произносит речь в одном из зимних садов императорского дворца. Призматическая дверь была закрыта, Родерик – единственный слушатель. Он сидел на жестком диване лицом к брату, надеясь дать ему совет.
После появления Манфорда Торондо перед Лигой ландсраада и незатухавших вспышек батлерианского насилия Родерик вспомнил антикомпьютерную речь, которую не раз произносил император Жюль; цветистый язык, который предпочитал их отец, он заменил простыми фразами, более подходящими Сальвадору. Родерик был доволен тем, как осовременил речь, но, слушая брата, заметил его склонность замедлять темп и спотыкаться на некоторых словах, не умея рассчитать время и подчеркнуть нужное.
– Защита от соблазнов кончается в доме, то есть я хотел сказать, начинается… – Сальвадор посмотрел в текст и покачал головой. – Из меня не получится великого оратора. Брат, давай возьмем цель попроще, чтобы не вышло хуже.
– Получилось вполне сносно, – солгал Родерик, – но я слышал твои более успешные выступления. Но все равно люди поймут твою мысль. И на время она смягчит бесчинства батлерианцев.
Сальвадор как будто разгадал слабую попытку подбодрить его. Он в отчаянии покачал головой и снова принялся читать с голографического подсказчика.
После того как помог брату подготовить речь, Родерик занялся другой работой и не нашел минуты, чтобы поговорить с женой Хадитой. Та прислала со слугой ему сообщение, и сейчас он спешил домой, чтобы переодеться перед публичным выступлением. Он даже не знал, что за срочное дело возникло у жены, пока не пришел домой.
Жена уже ушла. Мрачный дворецкий рассказал о стычке между Хадитой и ее личным секретарем сестрой Перианной, женщиной пронырливой и лишенной чувства юмора, которая тоже училась на Россаке (хотя Родерик решительно не мог сравнивать ее с сестрой Доротеей). Очевидно, Перианна получила приказ немедленно убираться, больше во дворце ее не желали видеть.
Но сейчас Родерика мало занимали домашние склоки. Хадита могла сама справиться с прислугой. Ему едва хватило времени до ухода в зал парламента, чтобы переодеться и поесть холодного мяса с хлебом. Он надеялся, что Сальвадор еще несколько раз прочитал речь.
Хадита уже ждала его в их ложе сбоку от центральной сцены огромного зала. Длинными вьющимися золотисто-каштановыми волосами и патрицианскими чертами лица она напоминала своего двоюродного деда, чей портрет Родерик однажды видел, военного и героя джихада, но ее черты были более тонкие, а глаза более темные. Сегодня она надела черное кружевное платье и жемчужное ожерелье; волосы удерживала заколка с рубинами.
Родерик сел, наклонился и поцеловал ее в щеку.
– Прости, задержался, – сказал он. – Сегодня сплошная беготня.
Сам он был во фраке: после произнесения речи предстоял прием. Живот сводило от второпях проглоченной пищи.
По напряженному взгляду и сверкающим глазам он понял, что Хадита расстроена.
– Сегодня просто катастрофа. Перианна ушла – и скатертью дорога.
Он видел боль на лице жены и догадался, что дело не только в ссоре с секретаршей.
– Что случилось?
– Уже несколько недель я замечаю разные мелочи… кто-то трогает мои вещи, ящики закрыты не так, как это делаю я, документы сложены аккуратней, ручка на моем письменном столе лежит не на месте – и на твоем тоже.
– На моем письменном столе? Что-нибудь исчезло?
– Нет, насколько я могу судить. Доступ к нему был только у Перианны, но, когда я ее спросила, она все отрицала. Однако сегодня я заметила, как она незаметно вошла в мой личный кабинет. Я спряталась, и она меня не видела… а когда позже я спросила ее, Перианна поклялась, что не заходила туда. Я знала, что это ложь. И уличила ее. Она устроила грандиозный спектакль, демонстрируя свое негодование. Требовала, чтобы я обыскала ее комнату и все вещи, если считаю ее воровкой.
Родерик прищурил глаза, встревоженный.
– И ты это сделала?
– Пришлось: она меня вынудила. Конечно, мы ничего не нашли – она это знала. – Глаза Хадиты гневно сверкнули. – Перианна сказала, что больше не может служить у меня, если ей не доверяют, и отказалась от места. И пусть уходит.
Родерика охватила тревога. Перианна училась в ордене сестер, а способности, которые демонстрировала Доротея, наводили на мысль о том, что она в состоянии запомнить все увиденное, не оставляя материальных улик.
– Наверное, следовало задержать ее для допроса.
– Я тоже об этом подумала, но слишком поздно. Она уже исчезла. Улетела с Салусы.
Родерик стиснул зубы. Он знал, что в покоях жены нет опасной информации, так что ничего важного Перианна найти не могла. И даже если она заглянула в его личный дневник, в нем только записи о семье, ничего политически значимого. Доказательств, что она шпионила, не нашли… но у него все равно возникло неприятное ощущение.
Внизу появился император Сальвадор и пошел к возвышению. У обоих братьев были имплантированные трансиверы, так что при желании они могли обмениваться репликами. Родерик выключил трансивер, чтобы подумать о словах жены, но Сальвадор с неуверенностью поглядывал на ложу.
– Вероятно, это ничего не значит, – сказал Родерик и занялся речью императора. Он нажал на мочку уха, включая трансивер, и заметил, как на лице Сальвадора отразилось облегчение. Император поднялся на возвышение.
С появлением новых фактов меняются теории. Но сами факты не меняются – и мои принципы тоже. Вот почему я с подозрением отношусь к любым теориям.
Манфорд Торондо. Обращение к батлерианцам ЛампадасаИнтеллектуальная атмосфера Зенита способствовала нововведениям и научному творчеству, и планета гордилась тем, что стала средоточием открытий и колыбелью прогресса. Исследователи вроде Птолемея и его коллеги доктора Эльчана получали средства из межпланетного фонда; деньги предоставлялись всякому, у кого появлялась обоснованная идея и план ее воплощения.
Птолемей происходил из большой семьи; у него было три сестры и два брата, и все они стали успешными исследователями в разных областях, каждый обзавелся независимой лабораторией и собственным штатом сотрудников. Между ними шло постоянное дружеское соревнование, кто сможет похвастать наиболее полезными открытиями, и хотя Птолемею было некогда следить за всеми техническими публикациями, он старался читать все до единой статьи, опубликованные его братьями и сестрами.
Команды ученых Зенита работали с ясным пониманием того, что, если открытие окажется практичным и выгодным, прибыль от него поступит в общий фонд и тогда другие группы ученых, высказавших интересные идеи, тоже смогут получить поддержку. Новые открытия предлагали другим планетам империи. И несмотря на такую открытость и щедрость, экономика Зенита процветала.
Работая последнее десятилетие в загородной лаборатории – в настоящем сельском поместье, Птолемей был доволен и горд успехом, достигнутым им совместно с доктором Эльчаном. Два их открытия оказались очень прибыльными, еще три тоже принесли некоторую выгоду. Лабораторные и жилые здания размещались на двадцати акрах лугов с отдельными рощицами. У Птолемея был штат из двенадцати сотрудников. Окружение способствовало творчеству и развитию интеллекта.
Птолемей так наслаждался коллегиальной атмосферой планеты, что согласился целый срок быть ее представителем в Лиге ландсраада. Это была семейная традиция – выполнять свой гражданский долг. Ни разу он не усомнился в том, что вместе со своим достойным партнером выполняет нужную и полезную работу.
Поэтому ему, как человеку разумному и непредубежденному, было совершенно непонятно антитехнологическое рвение батлерианцев. Он не видел в этом никакого смысла.
Конечно, невозможно было отрицать ужасы, пережитые человечеством под гнетом мыслящих машин, но винить науку в человеческих амбициях и неудачах нелепо. Только ограниченный человек, например, может отрицать, что диагностическая и хирургическая техника врачей школы Сукк спасла без счета жизней или что сельскохозяйственная техника на порядок увеличила производительность по сравнению с тем, что давали рабы, и тем самым многих спасла от голода. Одна из сестер Птолемея получила генетически модифицированную пшеницу, дававшую тройной урожай. Как можно с этим спорить?
И все же могущественное батлерианское движение распространилось на многие планеты, к счастью, миновав эту. Такие мысли ставили Птолемея в тупик. Как можно с печалью и тоской помышлять о возвращении к примитивной жизни?