Укридж и Ко. Рассказы - Пелам Вудхаус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вернитесь! — орал типус.
Ну, минута не подходила для объяснений и обмена взглядами на погоду и прочее. Когда человек высовывается из окна в одной рубашке и сотрясает стены ревом, как этот типус, через минуту под этим окном вырастает толпа. А согласно моему опыту, стоит собраться толпе, и в следующую минуту туда заявляется какой-нибудь инфернальный блюститель порядка, будто у него других дел нет. Мне меньше всего хотелось, чтобы блюститель порядка перед большой толпой разбирался в сугубо частном деле между типусом и мной.
И я не стал медлить. Помахал рукой, давая понять, что в будущем все уладится, а затем со всей возможной быстротой скрылся за углом и сел в такси. Расходы на такси в мои планы не входили — я наметил двухпенсовик, чтобы добраться на подземке до вокзала Ватерлоо, но бывают моменты, когда экономия обходится себе дороже.
Оказавшись в такси, мчась вперед и с каждым оборотом колес удлиняя расстояние между собой и типусом, я подбодрился просто до изумления.
Признаюсь, до этого момента меня слегка мучили опасения, но теперь все выглядело тип-топ и даже больше. Забыл упомянуть, что этот заключительный цилиндр, который теперь так уютно угнездился над моим лбом, был серым цилиндром, а если что-то способно придать внешности типчика перца и эдакое дьявольское обаяние, так именно серый цилиндр. Когда я посмотрел на себя в зеркало, а потом обратил взор на солнечное сияние за окном, то почувствовал, что Бог на Небесах и мир прекрасен.
Это расчудесье продолжалось и дальше. Поездка прошла очень приятно, а когда я добрался до ипподрома, то поставил отложенные десять шиллингов на лошадку, о которой в вагоне поезда разговаривали типчики неподалеку от меня, и, черт подери, она притрусила к финишу с хрустящими десять к одному. И вот с дополнительными пятью фунтами в кармане еще до того, можно сказать, как игра пошла всерьез, я направился к загону поглядеть на толпы и поискать Мейбл. И не успел я выйти из туннеля, через который приходится шагать, если хочешь добраться с трибуны до загона, как тут же наткнулся на Таппи. Первым моим чувством при виде милого старины Таппи было облегчение, что на мне нет его цилиндра. Старина Таппи — соль земли, но склонен расстраиваться по мелочам, а у меня не было настроения для тягостных сцен. Я сердечно с ним поздоровался.
— Таппи! — сказал я.
Джордж Таппер — человек с золотым сердцем, но такта у него маловато.
— Как это ты тут очутился? — спросил он.
— Самым обычным способом, — ответил я.
— Я имею в виду, что ты тут делаешь в таком элегантном костюме?
— Естественно, — ответил я с некоторой сухостью, — когда я отправляюсь на Аскотские скачки, то надеваю корректный дневной костюм, как всякий хорошо одевающийся англичанин.
— У тебя такой вид, будто ты получил наследство.
— Да? — сказал я, от души желая, чтобы он сменил тему. Несмотря на безупречное алиби, обеспеченное серым цилиндром, я не хотел обсуждать шляпы и костюмы с Таппи так скоро после его тяжкой утраты. Я видел, что цилиндр на его голове был с иголочки новым и обошелся ему в пару фунтов, не меньше.
— Думаю, ты вернулся к своей тете? — сказал Таппи, отыскав правдоподобное объяснение. — Ну, я жутко рад, старина, ведь, боюсь, про место секретаря надо забыть. Я собирался написать тебе про это вечером.
— Забыть? — повторил я. На моей стороне было то преимущество, что я видел лицо этого типуса, когда он свисал из окна в миг нашего расставания, а потому я знал, что этого места не получу, но Таппи-то откуда мог это знать?
— Вчера вечером он позвонил мне и сказал, что, к сожалению, ты ему не подойдешь, так как он хорошенько подумал и понял, что ему необходим секретарь, владеющий стенографией.
— О? — сказал я. — Он понял? Ну тогда я чертовски рад, что слямзил его цилиндр. Это послужит ему хорошим уроком не обнадеживать людей, чтобы потом идти на попятный.
— Слямзил его цилиндр? О чем ты?
Тут я почувствовал, что следует быть поосмотрительней. Таппи глядел на меня как-то странно, и я понял, что оборот, который принял разговор, вновь пробудил в нем подозрения, которыми ему никак не пристало оскорблять старого школьного друга.
— Дело обстояло так, Таппи, — сказал я. — Когда ты пришел ко мне и рассказал, как этот международный шпион слямзил твой цилиндр из министерства иностранных дел, ты натолкнул меня на мысль. Я хотел поехать на Аскотские скачки, но у меня не было цилиндра. Конечно, если бы я слямзил твой, как тебе на минуту помстилось, так он у меня был бы, но, не слямзив твой, я им не обзавелся. И вот, когда сегодня утром твой друг Булстрод навестил меня, я воспользовался его головным убором. А теперь, когда ты открыл мне глаза на то, какой он ненадежный, капризный субъект, я очень рад, что сделал это.
Таппи слегка разинул рот.
— Ты говоришь, что Булстрод заходил к тебе сегодня утром?
— Сегодня утром, примерно, в половине десятого.
— Но он не мог…
— Тогда как ты объяснишь, что на мне его цилиндр? Соберись с мыслями, Таппи, старый конь.
— Тот, кто приходил к тебе, никак не мог быть Булстродом.
— А почему?
— Так он вчера вечером уехал в Париж.
— Что-о!
— Мне он позвонил с вокзала перед самым отходом поезда. Ему пришлось изменить свои планы в последнюю секунду.
— В таком случае, кто такой типус, который приходил ко мне?
На мой взгляд, тут проглядывали все признаки тех великих исторических тайн, о которых нам приходится столько читать. И я не видел причин, которые помешали бы грядущим поколениям без конца обсуждать загадку человека в сером цилиндре с той же страстью, что и загадку человека в железной маске.
— Факт, — сказал я, — изложен мной со скрупулезной точностью. В девять тридцать сегодня утром типус, элегантно облаченный в визитку, клетчатые брюки и серый цилиндр, явился ко мне и…
Тут позади меня раздался голос:
— Привет!
Я оглянулся и обнаружил б-та.
— Привет, — сказал я и познакомил его с Таппи. Б-т вежливо кивнул.
— А где, — осведомился б-т затем, — где старикан?
— Какой старикан?
— Отец Мейбл. Он вас не застал?
Я выпучился на него. Он явно бредил. А бредящий б-т не самое лучшее соседство, когда ты только что перекусил для подкрепления сил.
— Отец Мейбл в Сингапуре, — объяснил я.
— Вовсе нет, — сказал б-т. — Он вчера вернулся, и Мейбл отправила его за вами, чтобы привезти вас сюда в автомобиле. А вы уже уехали до его прихода?
История на этом кончается, Корки. Едва прыщавый баронет договорил, как я, можно сказать, сошел со сцены. К Онслоу-сквер я больше не приближался и на пушечный выстрел. Никто не посмеет сказать, что мне не хватает смелости, но моей смелости оказалось недостаточно, чтобы прокрасться снова в семейный круг и восстановить знакомство с этим жутким типусом. Без сомнения, есть люди, которым я с веселым смехом растолковал бы, что это была шутка, но тот мимолетный взгляд на старикана, когда он с ревом свешивался из окна, точно определил, что его к ним причислить никак нельзя. И я сошел со сцены, Корки, старый конь. А месяца два спустя прочел в газетах, что Мейбл вышла за б-та.
Укридж испустил еще один вздох и воздвигся с дивана. Мир за окном был голубовато-серым в преддверии зари, и даже припоздавшие птички усердствовали среди червячков.
— Ты можешь скроить из этого рассказ, Корки, — сказал Укридж.
— Пожалуй, — сказал я.
— Вся прибыль, разумеется, делится строго пополам.
— Разумеется.
Укридж печально призадумался.
— Конечно, воздать этой трагедии должное, поведать ее надлежащим образом, передав тончайшие ее нюансы, по плечу только писателю покрупнее. Тут требуется кто-нибудь вроде Томаса Гарди, или Киплинга, или что-то в этом роде.
— Лучше разреши попробовать мне.
— Ладно, — сказал Укридж. — И о заголовке. Я бы назвал рассказ «Его погибшая любовь» или еще как-нибудь в том же духе. А можно испробовать что-нибудь более напряженное и выразительное, скажем, «Судьба» или «Рок».
— Заголовок я придумаю, — сказал я.
День Лютика
— Малышок, — сказал Укридж, — мне необходим капитал, старый конь, необходим срочно и безотлагательно.
Он повертел свой лоснящийся шелковый цилиндр, глядя на него с недоумением, и вернул его на голову. Мы случайно повстречались у восточного конца Пиккадилли, и сногсшибательная элегантность его костюма сказала мне, что между ним и его тетей Джулией со времени нашей последней встречи, видимо, произошло одно из тех периодических примирений, которые красной нитью проходят через его бурную и непохвальную карьеру. Все, кто знаком со Стэнли Фиверстоунхо Укриджем, этим многострадальным субъектом, естественно, знают, что он доводится племянником мисс Джулии Укридж, богатой и популярной романистки, и что время от времени, когда она заставляет себя простить его и не поминать старое, он некоторое время влачит жизнь в позолоченном рабстве в ее уимблдонском особняке.