Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун

успел я прийти к какому-то решению, как невдалеке послышался мушкетный выстрел. Пуля просвистела рядом со мной. Тут я вспомнил, что в пещере индейцев было пятеро, а я знаю о судьбе лишь четверых. Выходит, что пятый жив и намерен отмстить за своих соплеменников. Он идет сюда в надежде их отыскать.

В преддверии новой опасности мне следовало вооружиться. Мушкет громилы, которого я пристрелил на пороге дома, по-прежнему был заряжен. Я поднял его, сел на землю и стал озираться по сторонам, затаив дыхание и прислушиваясь к малейшим шорохам, дабы не прозевать врага.

Наконец мой слух уловил голоса. Они доносились из зарослей за домом, перекрывавшем мне обзор. По тону разговора я предположил, что это друзья, белые фермеры, но слов пока разобрать не мог.

Внезапный шум, словно кто-то продирался сквозь кустарник, заставил меня повернуться. Сначала показались головы, потом я увидел людей в полный рост. Они перескакивали через насыпь, окаймлявшую поле, неуклонно приближаясь ко мне. Человек десять или двенадцать, и у каждого за плечом ружье. Однако вид этих людей окончательно рассеял мои опасения.

Один из них заметил меня и, остановившись, позвал остальных. Нас разделяло лишь несколько шагов, когда он, обратившись ко мне, спросил, кто я и что здесь делаю. Услышав в ответ, что я друг и нуждаюсь в помощи, они огляделись. Не могу описать вам их изумление при виде брошенных ружей и распростертых тел.

Я сидел на земле, с мушкетом на коленях, поддерживая голову левой рукой, изможденный, бледный, шея и грудь в крови, ноги покрыты бесчисленными ссадинами, кожа местами содрана почти полностью.

А рядом лежали окровавленные трупы поверженных мной индейцев, лица которых еще сохраняли следы недавней жизни. Чуть поодаль громко стонала и молила о помощи страдающая от невыносимых мук девушка.

Один из вновь прибывших, посмотрев на девушку, в волнении воскликнул:

– Господь всемогущий! Мне это не снится? Ты? Не может быть! Говори!

– Ах, отец мой, отец! – пробормотала она. – Да, это я.

Все сразу перевели взгляды с меня на девушку, которую отец поднял с земли и в порыве радости прижал к груди. Но его счастье омрачало беспокойство по поводу состояния дочери. С трудом отвечая на вопросы, она объяснила, что у нее тяжелая рана в боку, нанесенная топором. Спутники отца девушки попытались выяснить подробности:

– Как ты тут оказалась?

– Кто тебя ранил?

– Куда тебя унесли индейцы?

Но в ответ раздавались только рыдания и всхлипывания.

Сцена нежности и сострадания отца, который вновь обрел похищенную дочь, захватила всех. До меня уже никому не было дела. Я же радовался, что не оставил ее в беде, что благодаря моим усилиям она до сих пор жива и обязана этим мне. Поняв, что от девушки ничего вразумительного не добьешься, все опять переключили внимание на меня. Стали спрашивать, кто я, откуда и что привело к такой кровавой развязке.

Но я не смог поведать им свою историю. До этого момента мне удавалось держаться только за счет крепости духа. Теперь и ей пришел конец, словно она вытекла вместе с кровью. Истощение, усталость, смертельный холод окончательно одолели меня, и я повалился на землю без сил.

Таковы особенности человеческой натуры. Пока мне угрожала опасность, пока мое спасение зависело от храбрости, самоотверженности, концентрации внимания, я был готов действовать. Моя энергия возрастала пропорционально риску, которому я подвергался; стоило же мне оказаться под защитой и в безопасности, как силы сразу покинули меня. Длительное напряжение сменилось полным опустошением, изнеможением и потерей сознания. Не сомневаюсь, что окружающие ошибочно приняли мой обморок за смерть.

Я пришел в себя быстрее, чем когда очнулся в пещере на дне впадины, но ощущения были очень похожи. Какое-то время непроницаемая пелена застила мне глаза, и я не видел ничего вокруг. Потом зрение постепенно стало восстанавливаться, головокружение прошло, и вскоре я уже смотрел на открывшуюся моему взору картину с беспокойством и удивлением.

Первым делом я понял, что лежу на земле. Узнал дом и заросли кустарников, освещенные ущербной луной. Под головой у меня что-то было, как оказалось – труп убитого мной индейца, в чем я убедился, когда чуть привстал и обернулся. Тела двух других были распростерты неподалеку в их прежнем положении. Ни мушкетов, ни раненой девушки, ни ее отца, ни его спутников, которые о чем-то говорили со мной, перед тем как я потерял сознание. Все ушли, прихватив оружие.

Голова моя покоилась на груди индейца. Того, кому я всадил пулю в эту самую грудь. Щека у меня уже не кровоточила, но волосы слиплись от крови с одежды трупа, послужившего мне подушкой. Я с отвращением вскочил на ноги.

Смутные фрагменты произошедших событий не сразу удалось связать воедино, но постепенно память вернулась.

То, что местные жители бросили меня одного в таком состоянии, я поначалу приписал жестокости и трусости, коих никак от них не ожидал. Однако, обдумав ситуацию, пришел к мысли, что их ввел в заблуждение мой обморок, и они посчитали меня мертвым. А если я мертв, оставаться со мной или много миль нести на себе тяжелый труп незнакомого им человека бессмысленно. Еще не все враги уничтожены, и теперь, когда пленница спасена, семьи этих мужчин нуждаются в возвращении своих защитников.

Я вошел в дом. Огонь по-прежнему распространял благодатное тепло. Сев к нему поближе, я задумался о том, что следует предпринять, чтобы поправить мое бедственное положение. Приближалось утро. Стоит ли задержаться здесь до рассвета или нужно немедленно отправляться в дорогу? Конечно, я измучен и слаб, но не рискую ли я, оставшись, окончательно лишиться сил? Лучше поскорее найти обитаемое жилище, где мне окажут необходимую помощь, иначе голод и крайнее истощение одолеют меня, и я уже не смогу продолжить путь.

Правда, есть надежда, что днем кто-то вернется сюда. Но нельзя быть в этом уверенным. Если люди и придут, то лишь затем, чтобы осмотреть и похоронить мертвых. Одежду и еду, в которых я так нуждаюсь, они, конечно, не принесут, поскольку уверены в моей гибели. А дорогу уже достаточно хорошо видно, и она непременно выведет меня к человеческому жилью. Медлить больше нельзя. Несмотря на свое состояние, я понимал, что идти без оружия опасно.

К тому же мушкет, подарок Сарсфилда, был дорог мне как память. Вряд ли фермеры нашли его и забрали с собой, скорее всего, мушкет по-прежнему лежит за насыпью, на песчаной отмели, где я его оставил.

Мое предположение оправдалось. Мушкет оказался там. А еще у меня были патроны, которые я прихватил из