Певчие птицы - Николай Никонов

Мне всегда казалось, что Весна убегает, прячется в родниках и ключах, за стволами деревьев в лесных чащах, и я уходил из города ее искать.

Вот иду я на лыжах по течению замерзшей Исети. Санная дорога тянется слева, обходит полыньи, желтеет по наледям. Утро. Все как в феврале: и мороз, и туман, и желтое солнце над перелесками.

Впереди снимается с дороги большая стая странных птичек — белых с черными крылышками. Это пуночки. Снежные подорожники — так зовут их в народе. О чем может сказать стая взлетевших птичек? А она говорит, что Весна здесь. Только дважды можно увидеть пуночек у нас, на Среднем Урале. Первый раз поздно осенью, когда летят они с севера, второй — ранней весной, в марте, пуночки двигаются обратно в свою равнинную безлесную тундру, освещенную незаходящим солнцем. Кому что: лягушке — болото, кулику — мокрый луг, филину — ельник, а пуночке — тундра — страна багульников и мхов, голубики и морошки.

Одной осенью поймал я несколько снежных подорожников. Подержал в большой клетке. Скоро птицы наскучили мне. Были они пугливые, малоподвижные. Поклюют зерна, заберутся на жердочки и сидят, изредка переговариваясь друг с другом: «гу-гу-гу, гу-гу-гу». И больше ничего. Весной отвез я их в поле и выпустил. А когда полетели они, как три белых платочка по ветру, очень жалко их стало — до того хороши в полете снежные подорожники.

И час, и другой иду вдоль дороги и согрелся уже от быстрого бега, а Весны все нигде не видно. Снег нетронут, дымятся наледи, белым-бело кругом. Надо своротить в лес, выбраться на южные склоны гор, так будет вернее. Я пробираюсь через безмолвные перелески, засыпанные снегом густые сосняки. Зимняя немота кругом. И даже птиц никаких не видно. Бел, плотен, нетронут снег, лишь макушки мелкой поросли торчат из сугробов. Нет здесь Весны.

Но вот я слышу взмахи крыльев. В ясном небе невысоко, но быстро летит ворон. Вдруг он сбивается с прямолинейного полета, поворачивается, словно вокруг оси, кувыркается, как подстреленный, и снова мчится вперед. «Крон, крон, крук-крук» — басовито кричит ворон.

А это значит, что ворон приветствует Весну. Где-нибудь в глухом уголке леса, на высоченной сосне, он уже устроил грубое гнездо. И, наверное, ворониха уже сидит на нем неотступно. Иначе бы она летела вместе с вороном. Пары у этих птиц постоянные, на всю жизнь, как у лебедей и аистов. Ничем не похож ворон на лебедя, а за птенцами так же ухаживает, и гнезда защищает, и обучает молодых воронят.

Ворон раньше всех начинает гнездиться, уступая лишь клесту. А за вороном начинают строить гнезда другие родственные ему птицы: серые вороны, сороки, галки, кукши, кедровки и сойки.

Вот, наконец, следы мне попались, широкие, похожие на коровьи, только значительно больше. Здесь прошли лоси. Вот и лосиная поедь. По пути звери кормились, обкусывая молодые ветки осин. Веточки будто перочинным ножиком наискось срезаны. Иду по следу и определяю, что делали лоси. Тут шли медленно, неторопливо, тут кормились, бродили по осиннику, поднимая грудью тонкие осинки. Дальше снова шли стадом, а вот стояли, не то прислушиваясь, не то присматриваясь к чему-то, потом разом пошли в сторону машистой рысью.

Я свернул по сыпучему снегу и скоро нашел то, что напугало лосей. След волчьей стаи. Волки пробежали здесь перед рассветом, пробежали, как разбойники, гуськом, след в след. Еще хорошо, что нынешний март холоден, нет на снегу ледяной корки наста, по которой свободно пробегают волки и проваливаются, обдирая ноги до костей, косули и лоси.

Много их гибнет от волчьих зубов, когда появляется наст. В марте нет у лося и рогов: совсем безоружен огромный зверь, если б не спасительные ноги да не острые копыта. Потому так чутки лоси весной, даже след волков заставляет их менять направление.

Идти на лыжах по снежной целине становится жарко. Да и солнце уже пригревает, кончается утренний заморозок.

Я выбираюсь на южный склон увала и сразу попадаю во владение Весны. Снег тут серый, рыхлый. На полянах он покрыт тонкими корочками — блинами. Стволы деревьев у опушки обтаяли до земли. Торчит у корней зеленый жесткий брусничник, блеклые соломинки, прошлогодние шишки. А если встать на колени и приглядеться, увидишь, как ползают по стволу комарики-хионеи, паучки и «снежные черви» — личинки жуков-мягкотелок, — тех узеньких, зеленоватых, красных или синеватых жуков с мягкими надкрыльями, которых летом найдешь в каждом огороде, в каждом затравенелом дворе.

Я всегда удивлялся способности насекомых жить среди снега. Ведь утром термометр показывал — 15°, а тут в полдень ползают букашки. А недели через две и бабочки залетают. Самой ранней бабочкой в лесу бывает весенница березовая. Она не велика, меньше обычной крапивницы, и летает быстро, как коричневый огонек. Однажды встретил я двух этих бабочек, гоняющихся друг за другом над заснеженной поляной. Был полдень и было тепло. А к вечеру подул пронзительный ветер, я прятал руки за пазуху, тер нос, чтоб не обморозиться.

«А где же бабочки?» — почему-то вспомнил я, возвращаясь по дороге через ту же поляну. Вскоре я увидел их обеих. Весенницы сидели на дороге на комьях навоза. Они грелись.

Если на северном склоне увала птиц почти не было видно, то здесь, на солнечной опушке, они попадались все время.

По проталинкам возле стволов копошились хохлатые синицы-гренадерки. На вершине сосны колокольчиком звенела московка. Две пищухи лазали, шуршали по коре, непрерывно перекликаясь друг с другом. Серые, подслеповатые, странные птички! Они подпускают на полметра и улетают, лишь когда протянешь к ним руку.

По гнилой березе без вершины скачками поднимается пестрый дятел. Вот поднялся до скола, замер, откинулся. И вдруг резко и часто, так что едва можно было уловить взглядом, ударил по стволу. «Кра-а» — застонало дерево. И звук этот, резкий и странный, совсем не похож на барабанный бой с которым так часто сравнивают стук дятла.

А если б вы услышали, как стучит большой черный дятел-желна! Дерево стонет на многие километры. Сам черный дятел — обитатель глухих лесов, и встречается он только там, где есть высоченные башенные лиственницы. В них он гнездится. Кто бывал в этих лесах, тот, наверное, слышал дикий, пугающий крик желны, словно заунывный вопль лешего.

Зато самая милая, симпатичная птичка — дятел малый. Сам он не больше воробья, пестренький, подвижный, любопытный. Завидев человека, он никогда не улетает при его приближении. Только переберется на противоположную сторону дерева и выставит из-за ствола голову с озорным глазом. Наблюдает.

Так и не увидел я Весну, сколько ни ходил по лесу, только следы ее встречал на опушках и полянах, на снегу и под снегом. Да, и под снегом тоже! Раскопал я снег на одной полянке, а там зеленые травинки, яркие, свежие. О Весне сказала мне и веточка вербы. Я принес ее домой, поставил в вазу, а наутро с удивлением увидел крохотные серебряные огоньки. Ветка ожила за одну ночь.

Приемыш

Однажды, в самом начале июня, я собирал жуков и бабочек в окрестностях деревни Коптяки.

Ничего нового для коллекции долго не попадалось. Я ходил по зарастающей вырубке, косил сачком по молодой траве, по желтым бубенчикам купавок и листьям осинок. Но каждый раз, с надеждой заглядывая в сачок, испытывал разочарование. Самые обычные листоеды, лесные клопы-краевики, комары и мелкие пяденицы взбирались вверх по марлевым стенкам. Изредка попадали полосатые цветочные усачи.

«Не попытать ли счастья в лесу?» — раздумывал я, хотя знал, что разыскать жуков там будет намного труднее. Не один километр отмеришь по жаре, сотню пеньков осмотришь со всех сторон, пока удастся поймать новую бронзовую златку, сине-стальную жужелицу или хищного жука-скакуна с японскими иероглифами на спинке.

Жуки искусно прячутся под корой сухостойника, в трухе пеньков и колод, в грибах и цветочных венчиках.

Становится жарко. Солнце печет голову и плечи. Серые слепни кружат возле меня, норовят незаметно прилипнуть. Отмахиваясь от них, я свертываю с вырубки в сосновый бор и потихоньку двигаюсь прочь от опушки. Чтоб не потерять направление и не заблудиться, я использую три простых прибора, они заменяют мне во всех походах компас и карту, — это солнце, щека и нос. Углубляясь в чащу, я замечаю, в какую щеку светит солнце. Нос указывает нужное направление.

Кроме того, я заранее соображаю, в каком положении относительно щеки будет солнце, если придется повернуть назад.

Медленно шествую по лесу. Сухой нагретый воздух с полей еще не проник сюда. Тень и свежесть меж соснами. Я оглядываю их стволы, осматриваю редкие цветы. Жуки попадаются. На осиновом пне, облитом розовым бродящим соком, я захватил целое семейство черных и блестящих карапузиков-плоскушек. С засохшей наклоненной ели снял синего усача. А на трухлой березовой колоде оказался такой удивительный слоник! Весь, как береста, в черных, белых, коричневых крапинках. Цепко и сильно упирался он колючими лапками, пытался разжать мои пальцы.