Хижина дяди Тома - Гарриет Бичер-Стоу

— И я также не знаю, — сказал Сен-Клер. — Возмутительные жестокости, злодейства, описание которых встречается порой в газетах, смерть Прю, например, — где причина всего этого? Она нередко кроется в недопустимом поведении обеих сторон… Хозяин становится все более жестоким, раб — все более бесчувственным. С бичом положение такое же, как с опиумом: дозу приходится увеличивать по мере того, как притупляется чувствительность. Став владельцем рабов, я очень быстро понял это. Я решил не начинать, ибо не знал, где этому будет предел. Я хотел спасти хоть одно — свою совесть. Поэтому мои рабы нередко ведут себя, как избалованные дети. Все же я полагаю, что так лучше, иначе и они и я будем тупеть и ожесточаться. Вы много говорили о нашем долге воспитывать их, поэтому мне очень хочется, чтобы вы испытали свои силы на ребенке, каких у нас тысячи.

— Это ваша система порождает таких детей, — произнесла Офелия.

— Согласен. Но они существуют…

Мисс Офелия принялась за дело со свойственной ей энергией: она распределила часы работы Топси, взялась за обучение ее чтению и шитью.

Занятия чтением шли успешно. Топси заучила буквы с поразительной быстротой. Вскоре она уже бегло читала. Шитье представило больше трудностей. Гибкая, как кошка, подвижная, как обезьянка, она ненавидела сидение на одном месте, требовавшееся для этой работы: она ломала иголки, выкидывала их за окно или незаметно втыкала в стены, обрывала и путала нитки. Ловкости и подвижности ее рук позавидовал бы ярмарочный фокусник, а лицом своим она владела в совершенстве. Хотя мисс Офелия и была уверена, что такие вещи случайно так часто не могли повторяться, все же ей никогда, несмотря на самое тщательное наблюдение, не удавалось поймать ее на месте преступления.

Вскоре Топси стала центром внимания всего дома. Она была неутомима во всевозможных затеях: разыгрывала целые сцены, передразнивала всех, строила невероятные гримасы, плясала, прыгала, лазала, кувыркалась. В часы, когда она была свободна, ее можно было увидеть в сопровождении негритят, проживающих в доме, которые, раскрыв рты от удивления и восторга, гурьбой следовали за нею. Даже мисс Ева, казалось, была зачарована ее фокусами, как голубь бывает заворожен взглядом змеи.

Мисс Офелию огорчало, что Еве так нравится общество озорной маленькой негритянки. Она неоднократно обращалась к Сен-Клеру с просьбой запретить Еве общаться с Топси.

— Бросьте, кузина, — говорил он, — предоставьте детей самим себе. Общество Топси принесет ей только пользу.

— Топси — испорченная девчонка! Неужели вы не боитесь, что она научит Еву дурному?

— Нет. Этого не может случиться. Если бы речь шла о другом ребенке… возможно. Но зло не пристанет к Еве.

— Никогда нельзя быть уверенным. Я, во всяком случае, не позволила бы моим детям играть с Топси.

— Вашим детям, допускаю, но моим — можно, — с улыбкой сказал Сен-Клер. — Если бы Еву можно было испортить, это давно бы уже произошло.

Вначале слуги относились к Топси с презрительным пренебрежением. Но вскоре они поняли свою ошибку. Было замечено, что причинивших ей неприятность или зло неизменно и быстро постигало наказание. Внезапно исчезали серьги или какая-нибудь особенно любимая безделушка, испорченной оказывалась какая-нибудь принадлежность туалета, или же виновник неожиданно натыкался на лохань с горячей водой. Бывало и так, что поток грязной воды непонятно откуда обрушивался на плечи, облаченные в парадный костюм. Производилось следствие, но виновника обнаружить не удавалось. Топси приходилось держать ответ перед домашним судом, но ей всегда удавалось доказать свою невиновность.

Одним словом, Топси быстро дала понять всем, что удобнее оставить ее в покое. Так и сочли лучшим поступить.

Топси обладала удивительным проворством и ловкостью. Она необычайно быстро успевала научиться всему, что ей показывали. Нескольких уроков было достаточно, чтобы она научилась прибирать комнату мисс Офелии так, как ее госпожа этого желала, и мисс Офелия, при всей своей требовательности, не могла указать ни малейшего недочета. Немыслимо было лучше натянуть простыни, лучше положить подушку, чище вымести пол, стереть пыль, лучше расставить вещи, чем это делала Топси, когда хотела. Но, к сожалению, хотела она этого далеко не всегда.

Если мисс Офелия после нескольких дней самого тщательного наблюдения решала, что Топси уже окончательно стала на добрый путь, и, занявшись другим делом, предоставляла свою маленькую помощницу самой себе, Топси умудрялась устроить в комнате самый невероятный хаос. Вместо того чтобы стлать постель, она стаскивала наволочки и, просунув курчавую голову между пуховыми валиками, вылезала увенчанная торчащими во все стороны перьями. Она взбиралась на перекладины, поддерживавшие полог, и повисала там головою вниз. Простыни она расстилала по полу вместо ковра, одевала валик в ночную кофточку мисс Офелии и среди всего этого беспорядка принималась плясать, петь и свистеть, глядя в зеркало и строя ужасные рожи. Одним словом, как мысленно повторяла мисс Офелия, — настоящий чертенок!

Однажды мисс Офелия, по небрежности, непростительной для такой аккуратной женщины, забыла ключ в замке своего комода. Вернувшись, она застала Топси, которая, вытащив красную парадную шаль мисс Офелии, повязала ею в виде тюрбана свою курчавую голову и с важностью королевы прохаживалась перед зеркалом.

— Топси! — закричала мисс Офелия, потеряв терпение. — Как ты смеешь так вести себя?

— Не знаю, мэ-эм! Наверно, оттого, что я такая гадкая.

— Просто не придумаю, что мне делать с тобой!

— Нужно меня выпороть, мэ-эм. Моя прежняя хозяйка всегда порола меня. Я без этого не могу работать.

— Нет, Топси, я не стану тебя пороть. Ты все отлично умеешь делать, когда захочешь. Но почему ты не хочешь?

— Я привыкла, чтобы меня пороли, мэ-эм. Мне кажется, что так со мной и надо поступать.

Случалось, что мисс Офелия прибегала и к этому средству. С Топси при этом обязательно делались судороги, она пронзительно кричала, рыдала и стонала. Полчаса спустя, вскарабкавшись на какой-нибудь выступ балкона, она, окруженная толпой негритят, выражала свое полное презрение ко всему случившемуся.

— Ха-ха, мисс Фелия порет меня! Да ведь она и комара не способна убить своей плеткой! Вот поглядели бы вы только на моего прежнего хозяина… плетка мясо вырывала, вот как! Он был мастер на такие дела, мой прежний хозяин!

Топси всегда хвасталась своими проступками.

— Эй вы, негритята! — возглашала она, обращаясь к своим слушателям. — Знаете ли вы, что все вы грешники? Да, да, все люди грешники! И белые тоже грешники! Сама мисс Фелия так говорит… Но, кажется, негры — самые страшные грешники. А я самая большая грешница. Я такая скверная, что со мной ничего нельзя поделать. Прежняя моя хозяйка по целым дням бранила меня самыми ужасными словами. Мне кажется, я самое скверное существо на всем белом свете!

И, совершив головокружительный прыжок, гибкая и легкая, Топси повисала на какой-нибудь высокой ограде, в полном восхищении от своих подвигов.

Каждое воскресенье мисс Офелия обучала Топси катехизису[21]. Топси с легкостью запоминала слова и повторяла заученное наизусть с быстротой, восхищавшей учительницу.

— Какую пользу, по вашему мнению, это может ей принести? — спросил однажды Сен-Клер.

— Учить наизусть катехизис? Да ведь это всегда было полезно детям!

— Даже если они ничего не понимают?

— О, дети вначале никогда не понимают, но, подрастая, постепенно начинают понимать.

— Я, к сожалению, так и не научился понимать, — улыбаясь, заметил Сен-Клер, — хотя, должен признаться, вы немало труда потратили, чтобы вбить мне в голову эту премудрость.

— Ах, Огюстэн! У вас были такие чудные способности, и я возлагала на вас большие надежды!

— Разве я…

— Хотелось бы мне, чтобы вы были таким же хорошим, каким были тогда.

— Я и сам бы желал этого… Но продолжайте, продолжайте обучать Топси. Быть может, вам удастся сделать из нее человека.

Топси, которая все время, пока длился этот разговор, стояла, благонравно сложив руки, неподвижная, как черная мраморная статуя, по знаку мисс Офелии быстро затараторила, повторяя заученный урок.

— Не буду вам больше мешать, — сказал Сен-Клер, беря газету и делая вид, что погрузился в чтение.

Топси без запинки продолжала наизусть читать заданное. Иногда, однако, она вдруг заменяла одно слово другим и, как ни старалась мисс Офелия заставить ее исправить ошибку, продолжала упрямо повторять слово по-своему.

Так в течение года или двух продолжалась воспитательная работа мисс Офелии. Она постепенно привыкла к Топси, как привыкают к хронической болезни — к мигрени, к невралгии.