Арктическое лето - Дэймон Гэлгут

– Со временем все станет ясно, не расстраивайтесь. Самое главное – понять иерархию придворных. Я напишу, а вы потом запомните.

Хотя Морган внимательно изучал данный вопрос, запомнить он так и не смог. Все оказалось невероятно запутанным и сложным.

Магараджа писал и одновременно объяснял:

– Во-первых, есть семья правителя, то есть королевская семья. Затем идут великие благородные представители касты Марата, за ними – второстепенные благородные придворные. И наконец, все остальные, менее благородные придворные, которых мы называем Манкари.

Магараджа грустно посмотрел на Моргана и продолжил:

– В этой последней категории вы будете первым.

И вернулся к разговору о семье правителя. К ней относились его брат и его сын, его собственная жена, жена брата и его тетка. Каждый имел имена и титулы, и их следовало приветствовать низким поклоном, прижимая к груди обе руки. Сходные знаки внимания следует оказывать Девану, то есть премьер-министру, представителю генерал-губернатора и политическому представителю.

– Двое последних, как вы знаете, англичане, но, когда будете иметь с ними дело, считайте себя индийцем. Теперь обсудим Государственный совет.

– Я немного запутался! – взмолился Морган.

– Минуту! – остановил его магараджа, безжалостно продолжая перечислять бесчисленных чиновников в порядке убывания степени важности и весомости.

– Мне никогда этого не запомнить!

– Запомните. Да и, кроме того, все это не так уж важно, за исключением ваших отношений с моим братом и теми людьми из правящей семьи, о которых я говорил особо.

Что касается семьи магараджи, то здесь забот у Моргана было меньше, чем ожидалось, из-за отсутствия сына Бапу-сагиба, находящегося в горах, и его жены; то ли она бросила магараджу, то ли он ее – вопрос дискутировался в течение пяти лет с того момента, когда все произошло. Тем не менее прочие члены семьи постоянно путались у Моргана под ногами, осиянные славой и украшенные многочисленными титулами. Все это наводило на него страх.

Но что было хуже всего, как он обнаружил вскоре, так это ужасный беспорядок, в котором пребывал дворец и двор. Моргана окружала неразбериха, ничто толком не работало. Когда Морган гостил здесь восемь лет назад, дворец только возводился. Он возводился и сейчас, но построенное восемь лет назад уже разрушалось. Под окном шесть едва одетых мужчин исполняли работу, которую легко бы исполнил один, – без всякого смысла и цели передавали друг другу крошечную корзину с грунтом. Тот же разор царил и на более широких площадях: полувырытые ямы зияли между глыбами брошенного мрамора.

Хаос поджидал его и за пределами дворца. Дороги начинались и терялись в густой траве, прекрасные деревья погибали без полива под палящим солнцем. Электрические батареи стоимостью в тысячи фунтов разрушались под открытым небом, ожидая расширения Электрического дома. Хозяйство держалось на многочисленных слугах, любой из которых был в равной степени и ленив, и неумел.

Внутри дворца все обстояло так же скверно. Из-за жары все предметы коробились и теряли форму. Ансамбль новых музыкальных инструментов – фисгармония, дульцифон и два фортепиано, одним из которых являлся концертный рояль, – стояли в бездействии, поскольку корпуса на всех устройствах полопались и зашелушились. Водяные краны текли, и завернуть их было невозможно. Неиспользуемый гарнитур гостиных стульев исторгал из своих недр содержимое, некогда скрытое под обшивкой. Открыв шкаф в ванной комнате, Морган обнаружил, что тот каким-то необъяснимым образом доверху забит чайниками. Он попросил, чтобы ему принесли книжный шкаф, и шкаф был принесен, но сразу же разрушился. Какой-то крупный грызун прогрыз дыру в полотняном потолке на веранде. Не прибавляло оптимизма и то, что двое индийцев, приставленных в помощники к Моргану, почти ни слова не знали по-английски.

Когда Морган попытался максимально дипломатично сообщить об этом Бапу-сагибу, ответом ему была неподдельная радость хозяина дворца. Магараджа захлопал в ладоши и захихикал, как девчонка.

– Ничего не бойтесь, Морган! – воскликнул он. – Все будет хорошо!

То же веселье царило и при дворе. Ничему не придавалось особого значения. Когда Морган приплыл в Бомбей, там вовсю шел праздник Холи, и придворные, сопровождавшие его, были вымазаны яркими красками. Такими же красками были украшены все в Девасе, и в первый же вечер своего пребывания при дворе Морган стал участником буйной вечеринки в кавалерийских казармах. Когда же пришел первоапрельский День Дураков, ему преподнесли начиненные порохом сигареты и виски с солью, а потом попытались отправить с бессмысленным поручением в дальний уголок сада, в какой-то амбар. Повсюду играли и дурачились, а ребяческие поступки, уживавшиеся с легкой фривольностью в поведении, заставляли даже самых сухих и мрачных чиновников поминутно прыскать со смеху. Моргану не оставалось ничего, кроме как присоединиться ко всеобщему веселью, и мрачные мысли вскоре покинули его.

Вскоре по приезде Моргана взяли на экскурсию в располагавшуюся неподалеку деревню. Когда Морган и его спутники шли по берегу реки, где природа была еще не испорчена цивилизацией, сопровождавшие их жители деревни вдруг стали возбужденно показывать на другой берег, говоря, что видят там змею. На взгляд Моргана, это было просто старое сухое деревце, но, по общему мнению, он ошибался – о, настоящая змея, опасная и страшно ядовитая! Она была от них далеко, но все посчитали необходимым начать швырять в змею камнями. Один из бросавших попал, и все убедились, что это действительно сухое дерево. Последовал взрыв веселья, обернувшийся вдруг испуганным оцепенением, поскольку все решили, что магараджа разочарован тем, что так и не увидел настоящую змею.

Морган разглядел в сем моменте что-то типично индийское, характерное именно для этой страны и этого народа. Сама ситуация основывалась на значительной доле неопределенности. Никто не был до конца уверен, змея ли то или ветка дерева, и каждый предпочитал пребывать в неуверенности. Такого рода сомнения вряд ли длились бы долго в Англии, но здесь, под могучим громадным небом, ни один из ответов не мог быть удовлетворительным. В сердце каждой вещи, как чувствовал Морган, лежала тайна, проистекавшая из относительности связи между языком и верой. Но тайна эта могла быть вполне успешно раскрыта с помощью простого созерцания пейзажа или переменчивой погоды.

То же мистическое чувство – небольшое мерцающее пространство на самом горизонте восприятия – проникало здесь во все действия и поступки людей. Не обнаруживалось ни одного разговора или обычая, которые не оставляли бы Моргана так или иначе в недоумении. Не то чтобы ему не объясняли подобных нюансов – его пытались просветить и Масуд, и Бапу-сагиб; целые тома были написаны про Индию. Но даже самое внятное объяснение провоцировало новые вопросы; темнота и неопределенность сохранялись, непроницаемые для языка описания.

То же самое и с работой. Ритуалы двора ввергали его в замешательство, и именно такие ритуалы он был обязан частично курировать. Но он никогда не мог постичь логику даже самого простого мероприятия. Почему горы рупий тратились на празднества и пышные церемонии в то время, как дворец разваливался?

Другая тайна окружала интимную жизнь магараджи. Его жена, магарани, была родом из Колхапура и туда же она сбежала. Колхапур слыл сильным штатом, гораздо более богатым, чем Девас, и магараджа, разрушив свою семейную жизнь, нажил себе страшного врага. Время от времени при дворе появлялись незнакомцы, о которых говорили, что они являются шпионами Колхапура. Но вернется ли жена магараджи, пребывали ли они в разводе или нет и что послужило причиной разрыва – ни на один из этих вопросов у Моргана не имелось ответа.

Морган помнил магарани со своего прошлого визита и знал, что право повидать ее являлось для него, чужеземца, привилегией. Но с тех пор Бапу-сагиб обзавелся другой подругой, Баи-сагибой, которая совсем не желала хранить инкогнито. Она жила в ветхом доме возле въезда в город, где во дворе часто сиживала на коврах, окруженная слугами. Баи-сагиба часто приезжала во дворец; нередко ее навещал и Бапу-сагиб, и в этом случае устраивался привлекавший всеобщее внимание громкий, ярко костюмированный спектакль с участием солдат и лошадей. Но хотя Их Высочество обращался к этой женщине как к магарани, хотя она родила ему троих дочерей и снова забеременела, не было похоже, что они женаты как положено, что ставило Моргана в тупик. Почему осмотрительность и скромность в одном случае предусматривались, а в другом – нет?

Морган знал, что индусы заводили наложниц из слоев общества, к которым сами не принадлежали, и, вероятно, это как раз был один из подобных случаев. Но когда он попытался осторожно обсудить сей вопрос с Бапу-сагибом и заговорил о золотых и серебряных наложницах, Их Высочество громко рассмеялся.