Кровь и память - Фиона Макинтош

Однако Джессом проигнорировал язвительный тон и продолжал как ни в чем не бывало:

— Она уехала одна, сир, без Аремиса. Более того, даже не объяснив, зачем ей это понадобилось.

— А где сейчас он?

— Покинул Стоунхарт, — Джессом ограничился короткими фразами. — Выполняет ваше поручение, сир.

— И?

— Мне не дает покоя вопрос, что на уме у этой Лейен. Вы дали им поручение, чтобы они вдвоем выследили некую известную нам персону.

— Джессом, вы что, не доверяете собственным людям?

Канцлер в очередной раз удивился тому, как ловко Селимус умел отвести от себя обвинения и переложить их на чьи-то плечи. Прищурившись, он перевел взгляд на восседавшего на коне короля. На фоне восходящего солнце ему был виден лишь его силуэт.

— Я никому не доверяю, сир.

— Отлично сказано, — произнес король уже не так язвительно. — Я дал Лейен еще одно дополнительное поручение. Она должна передать мое личное послание Валентине.

Джессом оглянулся по сторонам, дабы убедиться, что поблизости никого нет.

— Понятно. И она должна выполнить это поручение раньше другого?

— Нет, насколько я понимаю, сначала она должна уладить дело, которое я поручил им с Аремисом, и лишь потом отправиться в Бриавель.

— Странно, почему она в такой спешке покинула замок. Лично мне показалось, будто она была чем-то сильно взволнована после ужина, ваше величество.

На лице короля вновь промелькнула тень раздражения.

— На что вы намекаете?

Канцлер пожал плечами.

— Начнем с того, она может быть далеко не в восторге от данного вами поручения доставить послание в Бриавель, — осторожно предположил он, в надежде на то, что король сам прояснит дальнейшие подробности второго поручения.

Но и Селимусу проницательности было не занимать.

— Что ж, об этом следует подумать. Нам что-нибудь известно про ее отъезд?

— Лишь то, что один из ваших личных пажей, Джорн, сопровождал ее до самых ворот. Вполне возможно, что парнишке что-то известно.

Кобылица нетерпеливо рыла землю копытом, да и терпение самого короля тоже было на пределе. Впрочем, на лице его проступило выражение озабоченности.

— Джорн? Как я понимаю, это он принес ей мое послание, которое она должна отвезти в Бриавель.

Джессом изобразил гримасу, которая должна была означать следующее: ему неприятно то, что придется сейчас сказать.

— Ваше величество, меня мучают опасения, что Джорн, который прислуживал и вам, и Лейен — без вашего на то позволения, осмелюсь заметить, — также прислуживал Ромену Корелди, когда тот находился в Стоунхарте.

Эти слова тотчас привлекли внимание короля, на что, впрочем, и рассчитывал Джессом. Главное, намекнуть, а Селимус, стоит ему проглотить наживку, дальше сам возьмется за дело.

По монаршему лицу темным облаком скользнул гнев.

— Немедленно разыщите сопляка и бросьте его в темницу. Пусть как следует испугается, чтобы к тому времени, когда я вернусь с прогулки, он уже заговорил. Я доверяю вашему чутью, Джессом. Здесь действительно что-то нечисто.

— Всегда рад услужить, сир. — Джессом склонился в глубоком поклоне.

Селимус верхом выехал за стены замка.

Глава 16

Джорн сидел, сжавшись в комок, в холодной, сырой темнице, испуганный и сбитый с толку. Он работал в теплице, срывая фрукты для королевского завтрака, когда неожиданно на него накинулись двое солдат и бесцеремонно потащили за собой. В это утро Джорн специально встал пораньше, чтобы король, когда, разгоряченный и весь в пыли, вернется после утренней верховой прогулки, мог утолить жажду свежевыжатым соком. И вот теперь паж с грустью вспоминал, как, увидев рядом с собой солдат, от испуга уронил сочный, мясистый плод, а потом и вовсе наступил на него. Солдаты же, ничего не говоря, поволокли его в темницу.

Джорн, дрожа, обвел взглядом каземат. От испуга зрение притупилось. Он продолжал ломать голову, пытаясь понять, что такого натворил и чем навлек на себя гнев начальства. Почему его бросили сюда, в этот страшный каменный мешок, куда обычно сажают преступников?

Между прочим, но чистой случайности, это был тот же самый каземат, из которого десятью годами раньше палачи вывели на казнь Миррен. Вряд ли это что-то значило для Джорна, но если бы он внимательно осмотрел стены, то рядом с тяжелой дверью нашел бы странную надпись, нацарапанную на камне, которая наверняка навела бы его на определенные мысли.

На склизкой тюремной стене темнели четыре слова:

Отомсти за меня, Уил.

Юноша, чувствительный к действию магии — как, например, Финч, — на его месте наверняка приложил бы к ним ладонь и ощутил присутствие колдовских чар, при помощи которых эти слова были нанесены на камень.

Увы, даже обладай Джорн таким талантом — а в мире, где на магию смотрели свысока, считая ее предрассудком, такой талант был вещью редкой, — он все равно не смог бы сосредоточиться ни на чем другом, кроме собственного страха. Что он такого наделал, что его бросили в темницу?! Он мысленно перебрал события последних двух дней, пытаясь разобраться, какие ошибки совершил. И не обнаружил ни одной — за исключением разве что своей неразделенной любви к Илене Тирск. Приход канцлера отнюдь не вселил в него надежду, скорее, наоборот. Джессом с многозначительным видом расхаживал по коридору перед дверью в камеру, ожидая появления самого короля, и при каждом шаге цепь с государственной печатью покачивалась на его толстой шее.

— Пожалуйста, умоляю вас, канцлер Джессом, скажите мне, что я такого натворил! — умолял через железные прутья решетки Джорн.

— Ничем не могу помочь, мой мальчик, — отвечал тот, делая вид, будто сочувствует его беде. — Все это довольно запутано. Как ты понимаешь, речь идет о чем-то таком, что затрагивает самые высокие государственные интересы. Не знаю чем, но ты привлек к себе внимание короля — увы, далеко не в лучшем смысле.

— Но, канцлер Джессом, я верой и правдой служу его величеству. У меня и в мыслях нет, сир, причинять нашему любимому королю вред.

— Неужели?

Юноша закивал головой. Хотя страх сковал его волю, внутренний голос подсказывал, что разгадке чего-то недостает, причем чего-то важного. Он мог прочесть это по глазам канцлера.

— Ага, а вот и его величество, Джорн. Надеюсь, мы сможем прояснить это недоразумение, и ты уже к полуденному колоколу вернешься к исполнению своих прежних обязанностей.

— О, с радостью, канцлер! — воскликнул Джорн, ощущая прилив надежды. — Я готов сделать что угодно, лишь бы исправить ошибку.