Русская фантастика 2009 - Сергей Галихин

Открыв глаза, Стефан увидел знакомое бледное лицо с вывернутыми губами и припухлыми веками. Поблескивали в ледяном свете разномастные пуговицы, а концы прозрачного шарфика свисали, точно крылья мертвой стрекозы.

— Вам без шапки не холодно?

— Не о том спрашиваешь, — хихикнула сумасшедшая.

— Что мне угрожает? Где моя погибель?

— Это не одно и то же. — Лепатра снова хихикнула. — Теперь вижу. Тебя по-хорошему предупредили, а ты не послушаешь. Длинные белые волосы. Стекло не разобьется.

— Какое стекло?

— Дверь из цельного стекла. Ты по ней стулом со всего маху, а она не разобьется, заговоренная потому что. Стул сломаешь, ирод, из-за своего страха безвинную вещь загубишь. А этот охламон разве станет лечить вещь? Он людей-то не жалеет, не то что вещи бессловесные. На помойку велит выбросить.

— Меня? — нервно ежась, уточнил Стефан.

— Какого тебя — стул! А стеклу ничего не сделается. После этого захочешь умереть, потом передумаешь. Но это будет не погибель, а злая напасть. Погибель приходит изнутри. Наврешь за деньги, по указке ворюг, через это потеряешь свой дар и сопьешься втихую.

— Я никогда так не поступлю. — Стефан энергично помотал головой и осел на расползшуюся кучу тряпья, когда темная комната с сияющим, как ледяной фонарь, окном попыталась завертеться вокруг собственной оси.

— Может, и не поступишь, — вздохнула Лепатра, присаживаясь рядом. — Я иногда вижу то, что может быть, а может не быть, оно еще не вылепилось, только предполагается. У меня и сестрица была такая. Да… Уж она была и красивая, и прозорливая, и проклятья отводить умела, а все одно не убереглась. А тебе сказано же — не ходи туда!

— Куда?

— Туда, где дверь из стекла. Тогда не обидишься на весь мир. Эти ворюги, кроме денег немереных, посулят тебе изменить прошлое — будто они сделают так, что с тобой на самом деле этого не случилось, и ты ухватишься, как дурак за дутые акции. Взаправду ничего они в прошлом не поменяют. И рады бы, да нельзя, только память тебе, болезному, чуток подправят. Закон запрещает, но они потому и зовутся Высшими, что стоят выше закона, выше добра и зла. Ради благих целей, сиречь интереса своего шкурного, что угодно вытворят, как сестрицу мою старшенькую когда-то убили. Цель оправдывает средства — слыхал небось?

— Вы говорите опасные вещи, — заметил Стефан, частично трезвея.

Высшие — запретная тема. Известно только, что это маги покруче всех прочих, особенные, бессмертные, всесильные. О них нельзя говорить плохо. О них лучше вообще не говорить, не любят они лишней огласки. А уж обзывать их ворюгами и обвинять в «шкурном интересе»… Лепатра полоумная, ей все сойдет с рук, но с него-то будет спрос как с нормального.

— Вспомнила я наконец, зачем сюда приехала. За смертушкой своей… Шестьсот лет живу на свете, вещи лечу, никому глаза не мозолю, и где у меня ум, где разум, где что — сама не знаю. Не могу так больше, невтерпеж.

— Шестьсот?.. — он уставился на нее недоверчиво. — Не может быть. Вы, наверное, забыли. На вид вам тридцать пять, если вы подвид В, и не больше трехсот, если С.

— Пальцем в небо, — колдунья радостно ухмыльнулась. — Когда мне было столько, сколько ты сказал, я мо-лодильного зелья хлебнула, через то и не меняюсь. Госпожа Текуса, наша с сестрицей Изабеллой старая учительница, остерегала: не прельщайтесь, девки, молодильным зельем, хуже станет, красу девичью сохраните, а разум потеряете. Я от Текусы потом ушла, не по профилю мне было у нее учиться, она ведь была лесная ведьма, и Изабелла тоже лесная, а я обыкновенная, с уклоном в вещную магию. На складах работала, по консервирующим чарам, а рецепт молодильного зелья переписала тайком, еще когда ходила у Текусы в ученицах. Набрала ингредиентов, состряпала, выпила, и лет через полтораста в голове давай все мешаться… Уж Изабелла не сделала бы такой глупости, она была умница-разумница, но все равно умерла молодой, когда с ворюгами поспорила. А я до сих пор живу, никому не мешаю… Невмоготу больше, устала. От старости мне не помереть, поэтому надо или сгореть в огне, или чтоб меня убил знающий колдун, который всю мою силу до капли выпьет — и ему польза, и мне свобода. Иначе стану нежитью неприкаянной, буду маяться да людей по ночам пугать, а я разве злая? Только на тех злюсь, кто вещи портит, но караю по мелочам — тот локоть ушибет, этот булку вниз маслом уронит. Мне надобен такой, кто убьет меня без огня, но по правилам. Надо найти Изабеллиного сынка-охламона, этот справится. Он теперь в столице живет, говорят, далеко пошел, стал важным господином. Я уж к нему ходила, да его дома не случилось, а сторожа меня на порог не пускают. Велела передать, что тетя Клепа в гости приехала. Страсть как хочется побывать у него дома — с мебелью познакомиться, с чашками-блюдцами потолковать, малые вещицы приголубить…

Ее высокий надтреснутый голос становился все тоньше и наконец прервался, как будто иссяк. Стефан подумал: хоть она и ищет смерти по собственной воле, все-таки ей страшно. А вторая мысль — это ведь готовый сюжет для сказки, поучительная получится история, для младшего и среднего школьного возраста. Нужно только дождаться, когда Лепатру кто-нибудь посадит на поезд в один конец, в соответствии с ее пожеланиями, чтобы никаких недоразумений после публикации.

Сидели в молчании, спиной к источнику тепла, он слушал ее сипловатое, но ровное дыхание. Словно спишь с открытыми глазами. Вдруг колдунья встрепенулась:

— Ладно, ступай отсюда. У меня много дел — надо творить добро, все вещички недужные вылечить, чтобы новехонькими стали. То-то люди поутру удивятся…

— Здесь недавно побывала погибель, — спохватившись, сообщил Стефан. — В этой самой комнате. Назвалась убошцем, но суть одна и та же, правда? Вот на этом самом месте она стояла.

— Где? — Колдунья с сопением потянула носом воздух. — Ага, что-то чую… Ты ошибся, это была не погибель. Другое существо. Здесь, в столице, много всяких ходит.

— У нее был с собой кирпич! Ну, чтобы по голове… Она его забыла — вон, видите, валяется.

Опустившись на четвереньки, Лепатра по-собачьи обнюхала пол и уважительно заметила:

— Сильная сущность… Посильнее любой погибели.

Напуганный ее поведением — это уже классический дурдом! — к тому же согревшийся и мало-мальски пришедший в себя Стефан поднялся, с трудом расправляя затекшие мышцы.

— Я пойду, всего хорошего. Вы не знаете, здесь не будет рядом какой-нибудь ночной забегаловки, чтобы дали кусок хлеба?

— Будет, еще как будет! — тоже выпрямившись, торопливо закивала колдунья. — Иди по улице на запад, на перекрестке повернешь на север — в ту сторону, где котельная, на другом перекрестке налево, а дальше сам поймешь, куда заходить. Там щедрые люди пируют. До отвала наешься и посмотришь заодно.