Дорога цвета собаки - Наталья Гвелесиани

Нечего Годару было дать Зеленому витязю. Тот был сам себе и другом, и учителем, и оруженосцем. Опять пришел Годар к выводу, что единственно-необходимая жертва, которую он может принести Аризонскому, заключается в том, чтобы освободить того от своего присутствия, удалиться, попрощавшись, якобы в сторону Холмогорья Посвященных, а на самом деле — в глубину степи, по следам других беглецов. Но как раз на эту жертву Годар не находил в себе силы. Он был слишком привязан к Мартину и захвачен его идеями и целями, продолжая однако, внутренне многому сопротивляться.

Годар был достаточно посвящен в мысли Мартина и считал, что научился угадывать чувства, которые вызывают у друга то или иное действие, слово, поступок. Все вместе — мысль и чувства Мартина по каждому конкретному поводу — Годар называл порывом ветра. Каждый подмеченный порыв, адресованный вовсе не ему, Годар невольно примерял к своему ужасному поступку и — содрогался. Порой ему хотелось попросить Мартина, чтобы тот так не думал, ведь все произошло не совсем так, как ему представилось. Но Годар молчал и все чаще, спотыкаясь о мысли Мартина, думал о себе мыслями Мартина, чувствовал его чувствами. Существование рядом с другом в которого он сумел единожды не поверить превратилось в непрерывный самосуд. Это усугублялось тем, что на протяжении дня Годар делал несколько ошеломительных открытий.

Отсчет открытий, расширивших его представления о личности друга, начался с минуты, когда Мартин в ответ на его полушутливый вопрос о том, каким указом начнет будущий король Мартин I свое правление, пожал плечами и простодушно ответил (это было в первый день продвижения по Зоне дракона):

— Не знаю. Королем мне не бывать. Если ты имеешь ввиду заманчивое предложение Кевина, то я решил не принимать его к сведению еще в Скире.

Сказав это, Мартин почему-то осекся и, взглянув с тревогой Годару в глаза, продолжил тему голосом, в котором затаился неразгаданный порыв ветра:

— Я посчитал, что есть вещи которые друзья не делят. Среди таковых — престол, рука принцессы. И потом: не стоит убивать за награду. Как ни крути — мы все-таки готовим убийство. А ты как думаешь?

— Я тоже так решил. И зафиксировал вчера решение у почтенного Сильвестра, — признался обнадеженный Годар. Он был рад, что их решения идентичны. Однако, рассказав о своей поездке, добавил: — Но зачем тебе отказываться от руки Адрионы — ведь ты любишь ее. Перемени решение, Мартин.

— Зря ты ездил к Посвещенным, — сказал печально Мартин. — Зачем тебе нужно было удостоверять решение? Разве бы я не поверил твоему слову?

У Годара испортилось настроение.

— Я боялся, что ты не поверишь мне после того, что произошло тогда.

— Но я верю. Верю тебе. Всегда, — в голосе Мартина сквозила обида, а Годар расслышал только осуждение.

И сник окончательно.

— Мне кажется, ты никогда не простишь меня, — промолвил он, стушевавшись.

— Но ведь если мы вместе, значит, все в порядке, — заметил Мартин. Ветер в узде его голоса прояснился, потеплел, — только уточни, пожалуйста, — ты говоришь о прощении или о снисхождении? Простить — не значит смириться.

— О понимании, только о понимании! — пылко возразил Годар. — ты ничего не сделал, чтобы понять, почему я так поступил.

— Разберись с собой, Годар, — сухо посоветовал Мартин.

Этой фразой он потом не раз обрывал их разговоры, которые все чаще принимали характер затяжных споров. Зачинщиком в спорах выступал Годар.

«Все осталось по-прежнему. Я верю в тебя», — говорили уста Мартина, а взор его туманился, когда на лице Годара отражалось сомнение. И Годар не просто верил Мартину — он не смел ему не верить, не позволял себе не верить: ноющая рана в его груди хранила память о каждом движении раненой им птицы — душе Мартина. Он чувствовал, что каждая капля недоверия подтачивает ее силы — как бы она не крепилась и не пряталась теперь от Годара. Но не следовали, никак не следовали вера и прощение из того, что он знал об убеждениях Мартина!

Первый серьезный разговор случился на вторые сутки передвижения по Зоне дракона, когда из утренних радионовостей из Скира они узнали о роспуске нынешнего состава войска.

Никого не арестовали. Просто приказали вернуть всем воинские удостоверения — в созданный срочно Гражданский комиссариат или в один из участков полиции в любом населенном пункте. Поводом к расформированию послужило уличение нескольких офицеров в спекуляции шелком, предназначенном на казенные нужды. «Нашелся яд и для самого живучего в истории королевского войска состава — имя яду было „коррупция“», — патетично константировал диктор.

Мартин, умеющий понимать подтекст Скирских властей, сказал, что король испугался, что он не хочет искушать дракона. Роспуск войска обязывает их прервать продвижение к Безымянному озеру и вернуться если не в Скир, то в ближайшую деревню. Король, вероятней всего отказал им в поддержке, иначе бы сохранил нынешний состав до конца их похода.

— Я уже бросил вызов дракону и буду действовать вопреки воле короля, — сказал Мартин категорично, как отрезал. К Годару он в этот момент повернулся полубоком и ни о чем не спрашивал. Однако Годар почувствовал, будто птица робко коснулась его груди слабым, невыверенным движением. Он встрепенулся, нежданно обнадеженный, и, кажется, помешал своей неуклюжестью возвращению…

— Я поступлю так же, хоть ты и не одобряешь мой выбор, — к первой части фразы подтолкнула Годара его Белая собака, а вторую же вложила в уста Черная, которая не отказывала себе в праве голоса даже в минуты торжества сестры. Такие фразы срывались у Годара все чаще.

Мартин, не поворачиваясь, сухо спросил:

— Какой выбор?

— Тебе не нравится, что я упрямо хочу драться, несмотря на неподготовленность, не так ли? Разве ты не отозвал бы меня в Скир на месте короля?

— Я слишком честен сам с собой, чтобы допускать околичности. Ты сделал выбор и я его уважаю, хотя и считаю поспешным. Но в твоем выборе есть доля моего участия. И я, как могу, несу за него ответственность.

— Все правильно. Это и есть признак того, что ты считаешь меня ненадежным.

— Это признак моей теплоты к тебе, Годар. Не понимаю, почему ты каждый раз решаешь вопрос о доверии ко мне снова и снова?

— Что ты! Вопрос о доверии решенный. Я как раз хорошо вижу твое великодушие. Но я хотел бы, чтобы ты увидел логичность моего пути. Тогда бы я не казался тебе безнадежным неудачником, которого следует щадить. Прости, что напоминаю, но в тот день, когда ты уехал и не оглянулся, я сделал зигзаг. Тебе мой зигзаг показался таким же противоестественным, как мне — твоя манера приближаться к другу спиной. Я очень подвел тебя. Но сделал из своей ошибки оргвыводы. Мне кажется, как ни кощунственно звучит это сейчас, после известий из Скира, эта страшная ошибка помогла мне пересмотреть свою жизнь и дала наводки на будущее. Возможно, если ты увидишь свою долю вины в той истории, — а она мизерна по сравнению с моей, — то сможешь в дальнейшем изменить кое-что к лучшему. Пойми, наконец, нельзя требовать безоглядной веры. Хотя я в тебя верю безоглядно.