Это вам не хухры-мухры - Дмитрий Андреевич Сандалетов

красивый милицейский свисток, к которому периодически прикладывался. Он то оглушительно свистел в свисток, то глубоко затягивался папиросой, скрываясь в клубах едкого дыма.

Мне не хотелось надолго отрывать его от столь увлекательного занятия, и я с ходу приступил к делу.

– Дяденька милиционер, а дяденька милиционер, скажите, пожалуйста, а что обозначает слово х..?! – отдышавшись громко выпалил я.

– Чего..!? – с округлившимися глазами переспросил меня служитель порядка, чуть не уронив свисток.

– Слово такое на стенке написано, из трех букв.. – начал объяснять я.

– Не ругайся! Больше не ругайся! – поспешно прервал меня милиционер, пережевывая свою папиросу.

– Да я и не ругаюсь, … вот ..слово такое.. интересное, – искренне продолжил я.

– Запомни, мальчик это плохое слово! Не повторяй его никогда! – посоветовал он, отплевываясь.

– А что оно обозначает? – упрямо допытывался я.

– Зачем тебе это знать? – удивился милиционер, хлопая себя по карманам в поисках висевшего на шее свистка.

– Ну интересно же! – воскликнул я, выходя из терпения, неужели не понятно?

– Хм, интересно… глупость какая-то, н…да, – замялся дяденька милиционер, в растерянности почесывая нос, – даже не соображу, как тебе объяснить,… в общем это… как бы сказать… э…э – н……да, сложный вопрос, ….я бы сказал, совсем непростой….. Спроси лучше у кого-нибудь другого, а то я что-то не знаю!… То есть…. Забыл!

– Как же не знаете, дяденька милиционер, если вы его сами часто употребляете?! – не поверил я.

– Кто! Кто! тебе это сказал!!? Нет, ты мне назови, кто тебе такую ерунду наговорил! – взвился милиционер.

– Все говорят, – дипломатично уклонился я от прямого ответа, не желая выдавать доброго мальчика, после чего дяденька с чувством произнес сразу много коротких и незнакомых мне слов.

– А что это вы только что сказали? – заинтересовался я.

– Господи! И откуда такие дети берутся! – схватился за голову милиционер и озадаченно на меня уставился: – Уйди! А то в тюрьму посажу, – неуверенно пообещал он и нервно замахал на меня руками.

Обиженный и немного напуганный, я поплелся назад, к дому, когда он окликнул меня: – Подожди!… А сколько тебе лет?

– Уже почти семь! – гордо вздернул я нос.

– Уже… – передразнил меня милиционер, – я в семь лет и не такие слова знал…..наизусть! Ну и дети пошли (неграмотные). Ужас!

– Ну что ж, – решил я не слишком расстроенный, – завтра в детском саду спрошу! У воспитательницы! Уж она-то точно знает, что это за слово.

Как ты догадалась?

Я пришел домой и вымыл полы, затем я вынес помойку, убрал у себя в комнате разбросанные игрушки, заправил кровать, перемыл всю грязную посуду, очистил от копоти чайник, смахнул пыль с полок и, немного подумав, принялся за приготовление ужина.

Пока в одной кастрюле клокотал суп, а из другой – выползала опухшая от жара гречневая каша, я сделал все уроки, а, глянув на не слишком свежие наволочки, собрал их в охапку и затолкал в стиральную машину.

Я только успел все это проделать, как у входной двери раздался звонок, и в прихожую вошла мама.

Услышав гул стиральной машины, она растерянно уставилась на меня и ринулась на кухню. Оттуда, бледная, она помчалась в комнаты, и вид у нее после этого стал совсем испуганный.

– Ты сделал уроки!? – с надеждой спросила она.

– Конечно! – радостно вскинул я на нее сияющие глаза.

– Сегодня не восьмое марта, и не день моего рождения!? – вдруг задала мама очень странный вопрос.

Я удивленно разинул рот.

Тут мама, нагнувшись, стала заглядывать под плиту, стол и во все имеющиеся на кухне щели и вскоре подняла с пола невымытое блюдце и очень обрадовалась.

– Все ясно! – вздохнув, посмотрела она на меня, слава богу, ты не болен и тебя не подменили!

– Чего? – ошарашено переспросил я.

– Тебя не подменили и ты здоров, а то я уже за тебя испугалась.

– Ну, мама, о чем ты… я тебя не понимаю!? – забормотал я в смущении.

– Так уж и не понимаешь, – пытливо посмотрела на меня мама, – хватит хитрить, Димка! Ты лучше скажи, кого на этот раз в дом принес, кота, собаку или ежа?

– А как ты догадалась!? – удивленно вытаращил я глаза.

Перестарался

Я заболел и это очень хорошо, потому что болеть интересно. Никто тебе не мешает играть и есть конфеты, и вообще все вокруг тебя бегают, и чай с булочками прямо в кровать приносят.

Когда я сегодня утром проснулся, у меня было плохое настроение, потому что я еще не знал что заболел и должен был идти в детский сад, куда мне совсем не хотелось. А тут такая радость!

Я сразу понял, как мне повезло, ничего не болит, ни голова, ни горло и только раз меня стошнило.

Сразу вокруг меня создалась больничная обстановка и я стал капризничать, потому что мне не дали кусок колбасы. Зато мне сделали клизму!

Правда, вначале я ее здорово испугался, но это пустяки! Потому что после клизмы маме показалось, что я выздоровел, и меня оставили в покое.

И я стал играть в свои игрушки и грызть соленые черные сухари и пить крепкий сладкий чай с сушками и приятно проводить время сидя на подушке.

А потом раздался звонок в дверь и мама, ворвавшись ко мне в комнату, засунула меня под одеяло прямо на сухарные крошки и, сказав мне, чтобы я лежал смирно, побежала открывать входную дверь.

И, разумеется, я вылез из-под одеяла, потому что крошки кололись, и стал их стряхивать ладонью на пол, а потом я увидел, что мой тапок почти скрылся под кроватью и я уперевшись одной рукой в пол, стал другой его разыскивать и чуть не свалился с кровати. И я уже нащупал его, когда в комнату вместе с мамой вошел толстенький бородатый дяденька с чемоданчиком, и я сразу понял что это доктор пилюлькин – потому что он так в прошлый раз назвался.

А доктор пилюлькин очень удивился, что я не под одеялом, как нормальный больной, а когда я сказал ему: – здравствуй Пилюлькин, – глаза у него сделались совсем круглые.

А потом он задрал на мне рубашку и сказал мне подышать, но я вместо этого показал ему язык, а он, почему-то совсем не обиделся, тогда я растянул руками свой рот и уши и сказал ему: – Бееее!!

Но он улыбнулся, повернулся к маме, и сказал: – Какой чудный ребенок!

Тогда я обрадовался и стал прыгать на четвереньках по постели и строить ему рожи и даже хрюкать.

И он поулыбался, поулыбался и улыбаясь сказал маме: – Совсем здоровый ребенок! Может хоть завтра идти в детский сад!

И тут я заплакал.

Когда я обижаюсь

Когда я обижаюсь, то надуваю губы и прячусь за занавеску. Я стою, теребя пальцами эту занавеску, и не желаю никого слушать. Иногда у меня капают слезы на распухший от расстройства нос, и я неуверенно, чуть слышно им шмыгаю.

Вообще то мне хочется, что бы мама меня пожалела, но когда она