Это вам не хухры-мухры - Дмитрий Андреевич Сандалетов

Пап, а что это за слово? – спрашивает мой братец.

Папа очки поправил, читает: – Лейзен, нах гауз, – и плечами пожимает, – первое слово не знаю, а второе вроде бы «на дом» обозначает.

Ну, тут я поразился! Подхожу к ним и говорю: – Не пойму я вас обоих! Как это вы не понимаете, слова, которые сами же прочитали! Быть такого не может!

А они посмотрели на меня несколько озадаченно, у братца даже рот раскрылся. Помолчали они с минуту, затем папа меня спрашивает: – Чего ты Димка этим сказать хочешь, совсем тебя не понял!?

Я ему вторично объясняю: – Как это может быть, что бы вы буквы по-немецки знали и слова полностью складно прочитывали, а понять прочитанного не могли!? Быть такого не может! Вот я, хоть и по слогам, а прочитал в книжке слово «капуста» и сразу понял, когда вслух произнес, что оно обозначает! А вы тут полчаса возитесь, никак не разберетесь!

Тут папа рассмеялся и говорит: – Понимаешь, Дима, буквы выучить, а затем прочесть, это самое простое, вот понять прочитанное намного сложнее, если слова не на твоем языке написаны!

– Да ладно ерунду городить, – обиделся я, – любому дошкольнику известно, что самое сложное, это буквы в слова складывать, а уж если сложишь, то все сразу ясным делается.

– Вот я русские буковки сложил, и получилось слово яблоко! А яблоко, оно и в Африке – яблоко! Никаких сомнений нет! То же самое и по-немецки! Если буквы заучишь, а затем сложишь и получится по-немецки слово «собака» сразу поймешь, что собака написано!

Странные вы все-таки какие!

Безграмотный

Однажды раздается в дверь звонок, и в квартиру с таинственным видом, запыхавшись, влетает мой братец.

– Почему ты такой взволнованный? – спрашивает его мама.

– Да так, просто пробежался, – сиплым от хитрости голосом отвечает он.

Мама, конечно, ему поверила и на кухню ушла обед готовить, а я сразу по его загадочной физиономии догадался, что что-то интересное приключилось.

Братец, понятное дело, напустил на себя неприступный и суперсекретный вид, принялся ходить по комнате кругами, на меня многозначительно исподлобья посматривать, нервно левым глазом подмаргивать, сразу ясно – через минуту все выболтает.

Стою, жду, ничем не интересуюсь, на потолке трещины рассматриваю, всем своим поведением показываю, до чего же мне наплевать на его дурацкие секреты, а самого прямо-таки распирает от любопытства.

Вскоре братец не выдержал, ко мне бочком подходит и безразличным таким голосом заявляет: – А у нас в подъезде матерное слово на стене написано!

– А что такое матерное слово? – спросил я его, представив себе буквы, написанные на куске материи.

– Матерное слово обозначает очень нехорошее, самое ругательное из ругательных ругательств, по сравнению с которым слово «Дура» просто ерунда! – просветил меня брат.

– Самое страшное ругательное ругательство это « Зеленая калоша» – уточнил я.

– Не умничай! – обозлился братец, – Сказали тебе, что самое ругательное, значит самое ругательное, и нечего со старшими спорить!

Ну, тут я сильно удивился! У нас в детском саду вроде все ругательства знают!

– Ладно, – думаю, – ему видней, он в третий класс ходит, книжки читает, не то, что я, безграмотный.

– Ну и что это за слово?– переспрашиваю.

– Нехорошее,– отвечает братец, – а больше я тебе ничего не скажу, потому что ты маленький.

Ну не такой уж я и маленький! И вообще, похоже, мой братец как всегда врет – нет такого страшного слова! … А вдруг не врет?

– Скажи, скажи, скажи… ска..ааажжи! – заныл я, подпрыгивая от любопытства, – Ну скажи, пожалуйста! – затеребил я его за рукав.

– Фиг тебе, – сунул он мне под нос дулю, – Это слово нельзя вслух произносить, такое оно неприличное.

Вижу, он гад, и впрямь не скажет, хотя самого так и распирает от знаний.

– Раз так, – говорю, – я сам схожу, посмотрю, и все разузнаю, коли ты говорить не хочешь.

– Иди, иди, еще людей порасспрашивай, – ехидно захихикал мой братец и, чвакая мокрыми носками, направился на кухню.

– У, ЗЕЛЕНАЯ ГАЛОША! – подумал я ему вслед и нагнулся за первым ботинком. Пока я разыскивал – второй, в коридоре появилась мама и очень удивилась.

– Куда это ты собрался? – спросила она.

– Да так, – неопределенно пожав плечами, соврал я – вот помойное ведро решил вынести.

Оставив маму с открытым от изумления ртом, я, прихватив полупустое ведро, кубарем спустился вниз.

Если не считать произведенного мной шума, в подъезде было тихо и непривычно чисто.

Поставив ведро в угол, я огляделся.

Стены, выкрашенные в симпатичный салатовый цвет, раздражали своей незамутненностью. Безуспешно побродив в сумерках полудохлой лампочки, я зашел в еще более темный тамбур. Потом исследовал с двух сторон дверь и убедился что мой братец врун – нет тут никакого ругательного слова! Хоть ты тресни! Только какие-то три корявые буквы карандашом нацарапаны.

– Неужели, – думаю, – это оно самое и есть!? Вроде непохоже!

Сначала я прочитал эти буквы с заду на перед и обратно, затем несколько раз повторил их вслух – и ничего не понял.

Мне нужен был взрослый наставник, желательно незнакомый.

Поэтому я вышел во двор и подошел к сидевшей на скамейке тетеньке.

– Здравствуйте тетенька, – вежливо произнес я.

– Здравствуй, малыш, – заулыбалась она и снова уткнулась в раскрытую книжку.

– Здравствуйте тетя! – повторил я настойчивей, – А скажите, мне пожалуйста, что обозначает это слово?

– Ах ты мой маленький, вежливый-то какой, – в умилении всплеснула руками тетенька и, захлопнув книжку, уставилась на меня любящими глазами: – Какое такое слово, деточка?

– Да вот на стенке в подъезде написано! – пояснил я и перечислил буквы вслух.

К сожалению, тетка попалась нервная, вначале она подпрыгнула над скамейкой, потом поперхнулась.

Подождал я немножко, дал ей откашляться, и снова вопрос задал.

Долго она на меня смотрела, глазами бессмысленно хлопала, (не соображала, наверное), всю книжку свою истеребила, прежде чем заговорила.

– Понимаешь ли, деточка, – глупо заулыбалась она, – я этого слова раньше никогда не слышала и уж тем более не произносила.

– Странное слово! Правда? – поделился я с нею сомнениями. – Наверное, братец меня обманул, и это вовсе и не слово никакое, а просто буковки типа «п.р.с.т.»

– Может быть, – после длинной паузы согласилась со мной тетя и вдруг расхохоталась, как дура.

– Вы чего это? – обиженно спросил я ее.

– Ой! Не могу! – задыхаясь от смеха простонала тетя и, снова подпрыгнув, заспешила к подъезду.

– Идиотка! – догадался я и, покрутив ей вслед пальцем у виска, направился в сторону шумной компании старшеклассников.

Те выслушали меня очень серьезно, а самый симпатичный и доброжелательный из них объяснил мне, что это слово необычайно емкое по смыслу и очень трудное для их понимания, так как в школе они его не проходили. Зато вон тот дядя милиционер, стоящий у будки, очень умный и наверняка знает, что оно обозначает, потому что сам часто его произносит.

– Спасибо! – поблагодарил я доброго мальчика и помчался к милиционеру.

Дяденька милиционер явно скучал, зевая во весь рот. В одной руке он держал дымящуюся папиросу – во второй,