Философская теология: вариации, моменты, экспромты - Владимир Кириллович Шохин

не принимал бы их (а потому и нас) всерьез[473]. Так и родитель был бы плохим воспитателем, если бы принял извинения набедокурившего отпрыска без какого-то исправления с его стороны – пусть и такого, в котором ему помог бы тот же родитель. Библейское видение жертвы как лучшего средства искупления грехов кажется Суинберну оптимальным, а самопожертвование Христа за людей-грешников лучшей из возможных жертв, поскольку человеческие жертвы не могут быть чистыми[474]. Следствием искупления (Atonement) должно быть освящение людей (Sanctification), которое равнозначно формированию правильных моральных воззрений и усердному приведению себя в жизни к соответствию им.

Суинберн компактно и концентрированно отстаивает и модифицирует теорию сатисфакции в статье «Христианская схема спасения», которая была включена сразу в две антологии по философской теологии – и М. Рея, и О. Криспа. Если мы полностью зависим от Бога, и Он открывает перед нами бесконечные возможности, то если Бог есть, те наши поступки, которые по своему типу в мирских отношениях можно было бы рассматривать как сверхдолжные (superegatory), становятся в этом контексте обязательными (obligatory), а их неисполнение – нарушением обязательств перед Богом. А это и есть то, что называется грехом. Если человек делает то, что неправедно (осознаёт он это или нет), он грешит объективно, если делает это намеренно – грешит субъективно[475]. Но люди и согрешили (все до одного) намеренно и при этом вовлекли и других в грех, и именно в этом вовлечении, а также в склонности ко греху и состоял первородный грех, и каждый человек несет двойное бремя и собственного и первородного греха[476]. Бог, правда, мог бы нас простить и без всяких условий, но (Суинберн об этом напоминал и ранее) Он как жертва неправедности не имеет морального права игнорировать нанесенный Ему ущерб, так как это означало бы не принимать того, кто наносит этот ущерб, всерьез. Мог бы Бог и простить нас за одно извинение и раскаяние, без компенсации и епитимьи, как о том писал Фома, но поскольку наши действия и их последствия значимы (matter), мы должны предпринимать соответствующие их значимости шаги для примирения с Ним (настолько, насколько это логически возможно). Бог ничем не хуже доброго родителя, который не довольствуется извинениями провинившегося ребенка, но требует от него исправления. И потому Он, хотя и не может искупить наши грехи в буквальном смысле (literally), смог изобрести для нас средство осуществления этого – использовав Свою жизнь и смерть в качестве нашей искупительной жертвы[477].

Принесение жертвы есть лучшее искупление наших грехов, больше которого даже Бог не может от нас потребовать. Особенно с учетом того, что Жертва и есть Тот, Кому она приносится. Однако я могу участвовать в этой жертве только при том условии, что использую ее – прибавляя к ней и свое покаяние – как действительное средство оплаты своих долгов и достижения внутреннего мира. Но для этого требуется и «формальная» ассоциация с этой Жертвой, которая обеспечивается Церковью, Им же созданной – «новым человечеством»[478].

Очень известный аналитический теолог Стивен Дэвис, автор монографии «Христианская философская теология» (2006), в этом вопросе (как и в некоторых других), следует идеям Ансельма и Суинберна[479]. Главу «Гнев Божий и Кровь Христова» он открывает с замечания, которое ему кажется чем-то само собой разумеющимся: «Если мы спасены благодатью, как утверждает христианство, остается еще вопрос о том, как в точности (precisely) осуществляется наше спасение»[480]. Из этого следует, что мы имеем рациональный доступ не только к суждениям о тайнах Божьих, но и к ним самим. Эта избыточно оптимистическая эпистемическая презумпция разделяется большинством аналитиков, занимающихся «божественными вещами» (Джонатан Эдвардс), хотя и не все ее озвучивают. Как и некоторые другие философы, пишущие об искуплении, он предлагает морфологическую реконструкцию самого понятия искупления – atonement, разбивая его на at-one-ment, т. е. трактует как достижение единения с Богом (после разъединения)[481]. Он сетует на то, что сами понятия «Гнев Божий» и «Кровь Христа» в настоящее время относятся к самым непопулярным, и пытается исправить это положение дел. Гнев Божий должен быть реабилитирован как точное указание Библии на необходимость наказания грешников, предназначенное для их исправления и приведения их к покаянию.

Подвергая решительной критике (вслед за Суинберном) Абелярово объяснение тайны Креста, Дэвис не один раз повторяет (почти как мантру) свою формулу, согласно которой «всегда стоит дорого исправить страшно неправильное положение дел»[482]. Чтобы убедить в этом и читателя, он приводит, с его точки зрения, два весьма убедительных примера: не было ли бы балаганом, если бы на войне солдаты вместо пролития крови воевали с роботами, а шекспировская трагедия «Ромео и Джульета» закончилась бы вместо гибели невинных влюбленных братанием двух враждебных кланов после того, как кто-то догадался бы, что так значительно лучше?[483] Прямая же пропозиция Дэвиса заключается в том, что подобно тому, как в обыденной жизни провинившаяся сторона должна каяться и исправлять свои поступки, так и в высшей жизни каждому грешнику надо было бы самому взойти на крест в уплату своих великих долгов, но таким образом не было бы достигнуто ничего, и такие смерти были бы бессмысленны. Модель же искупления предстает в готовом виде из Библии, когда говорится, что после того, как первосвященник, приходящий во святая святых за прощением прегрешений своего народа (Йом-Кипур – день искупления) приносит в жертву всесожжения тельца и одного из козлов, то на другого «возлагает» грехи народа и отпускает его погибать в пустыню (Лев 16:20–22). О том же свидетельствует и новозаветное послание: «Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения» (Евр 9:22)[484]. Вновь обращаясь к Ветхому Завету, Дэвис припоминает кратчайшую его формулировку: «Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Иер 7:23). Поскольку мы нашу сторону договоренности / сделки (bargain) не обеспечили, то быть Божьим народом не можем. Очень тяжелое положение вещей может быть исправлено только очень высокой ценой. Как и на войне, и в «Ромео и Джульете» кто-то должен умереть. «И тот, кто умер, был Христос. Его кровь уплатила наказание за наши грехи. Его смерть сделала возможным прощение наших грехов. Это была та цена, которую надо было уплатить». Это видно и из того, что Бог не только Бог любви и милости, но и справедливости. А о том, что эта плата была законна, видно из того, что потерпевшая сторона (в данном